Из ответов на анкету к 30-летию саратовского КСП [1]*
БАРДЫ – ДО ТОГО, КАК…
В.Л. В основном, пели туристы. Студенты все больше писали и пели эстраду. Правда, в стройотрядах ходила бардовская песня, но та же, что и у туристов. У них и обмен по Союзу был поживее – через маршруты и соревнования. В городе были сильные тур- и альпсекции. Прежде всего – в Универе и Политехе. Плюс лыжная секция Универа. Затем шли Пед, Мед, далее – заводские группы и команды. Одна из самых живых – «Радуга», турсекция СНИИМа, куда я попал на преддипломную практику (1970) и работу после Политеха (1971).
Наиболее мощные вузовские секции раз в году устраивали туристские вечера с песенным отделением. Помнятся вечера в Универе, Педине и Медине. И – ежегодный городской в Доме профсоюзов, кажется, на Советской или Сакко и Ванцетти. Пели, например, и мои песенки. Что пело наше школьное турьё? Должна помнить Полина Пикман.
Мы с подружкою Дуняшей / на завалинке сидели. / Я играл на балалайке, /выводил такие трели! / Ах, / какой пленительный момент, / какой чудесный инструмент! / Тебя забыть я, / тебя забыть я не могу!
На заборе сидит кот – / ай, здрастя! – / поглощает кислород / ай, здрастя! – / Потому-то у народа / ай, здрастя! – / не хватает кислорода / ай, здрастя!
В 13-й школе пели Галича, еще году в 1964. «Гадов-физиков», например. Окуджаву.
Его, может, и пораньше. Это была прерогатива интелей. В Универе, например.
Начинал появляться Высоцкий – в середине 60-х. «Лукоморья больше нет…» Этот – повсеместно, поскольку хохмач.
Саша Перлов. Из школы в Мирном переулке. Ходила его песенка про любовь:
Сколько на свете нехоженых троп, / сколько путей-дорог / я обойду / и достану тебе / лучший весенний цветок. Припев: Для тебя, для тебя, для тебя одной / я у моря попрошу ласковый прибой. / Я сто тысяч верст пройду, я пешком на Марс дойду / для тебя, для тебя, для тебя одной!
Второй куплет в панике опускаю. Знаком с автором не был. А песенка была в ходу в начале 1966 года.
Лена Стукалина (из той же школы, что и Саша) и девичий ансамбль «Ассоль».
Была даже телепередача, и я ее записывал. Жива ли пленка, не скажу.
Стройна девчонка и легка – / смахнет и ветерком – / шагнула прямо с корабля – / и по воде пешком… Припев: Я бегу, я спешу, – / слышен голос там. / Виден след на воде / Бегущей по волнам. Год 1966-67.
Потом она училась в Политехе на машфаке и пела в институтском эстрадном ансамбле, где я играл на басу.
Алексей Етеревский. Учился в Политехе на приборфаке старше меня на год. Пел о гладиаторах, об американских коммандос – всего песен пять, не больше. Трагически погиб зимой лет двадцать назад – замерз.
Мы гладиаторы – / меч короток. / Брат против брата – и / всё поровну… / Воздух со свистом меч разрезал, / крик раздается лютый: / «Аве, Цезарь, аве, Цезарь, / моритури те салютант!». 1967-68.
Таня Климова (ныне – Мазилкина). Мы учились в школе в параллельных классах. Писали: то она музыку, я – стихи, то наоборот, то все вместе. В школе проводились турслеты, и мы сочиняли туристские песни для конкурсов. Потом я – в Политех, она – в Педин, на иняз, но, пока она вскоре не вышла замуж, продолжали писать. «Гулливеры», «О тебе» и др. 1965-67.
Татьяна (Тамара? Евгения? не помню…) Вдовиченко. Училась в Педине, писала сама, а иногда вместе с Таней. 1967.
Саша Дубинин. Интересный автор, студент мединститута. Не вспомню ни одной песни. 1967-68.
В Политехе штатным исполнителем был Любавин. Я его не видел и не слышал, но выступал вместо него на городском вечере 1 апреля 1967 года, когда он заболел. Туристы попросили. Еще был один политехник-турист, не помню, как звали, – хорошо, «вкусно» пел Визбора. Валя Чернышова специализировалась на Новелле Матвеевой. Витя Золотухин (лет на 10 старше меня) обладал не очень мужественным голосом, тенором, но пел душевно, и его любили слушать. Шурик Лопатин, одногодок Шпилькова, но, кажется, физик, много пел Круппа, и неплохо. Кого пропустил, общественность должна восполнить.
Виктор Пóляк – это уже в клубные времена. Автор музыки, например, на стихи Д. Кедрина (Есть у каждого бродяги / сундучок воспоминаний…) Около 1975-76.
Потом появились Вера Евушкина (под 1976), Ирина Мыльникова (ок. 1976), Серега Зайцев, Леня Шварцман, Лев Миньков (эти трое – около 1975), Петр Кошелев и Татьяна Ходакова (конец 1976 – начало 1977)… Поэты – Илья Воробьев, Рафаил Шустерович. Илья – до клуба, с 1970 года, Рафик – уже в клубные времена, альпинист Универа, из круга Мишеля Бяльского. Ну, в клубе творили многие, а «до того» – больше значительных персон не вспомню. Может, и были, но я о них ничего не знаю. Судя по тому, что вся туристская и студенческая песня тех лет была у меня на виду, вряд ли что серьезно упущено.
…Вспомнил второй куплет песни «Для тебя одной»: Я выше солнца взлечу к небесам, / звездам тебя покажу / и даже Сатурну при встрече с тобой / я шляпу снимать прикажу.
И вспомнил еще одну песенку, которая ходила, когда я уже поступил в институт, году в 1966-7. Зубкова жаловалась, что Перлов взял ее стихи, переделал с женских на мужские и пел, не упоминая о соавторе. Музыка была блатная, а текст слов – не очень.
Я родился осенью.
Стекла оконные плакали.
Я родился осенью
с теми за окнами каплями.
Может, еще поэтому
я осень люблю по-особому –
не ту, что воспета поэтами,
а ливнями исполосованную.
Ту, с тротуарами мокрыми,
с листвою, что тычется в ноги,
рыжую и <взволнованную>,
спутавшую все дороги.
Ту, с журавлиными стаями,
с тучами низко-низко,
ночами необитаемую,
огромную, гулкую, близкую.
Я родился осенью…
Был еще автор на мехмате Универа – Толик Шпильков. Когда я закончил Политех, он был еще студентом. Помню, была у него такая песня: он взял запев из известной песни Грина «Не ворчи, океан, не пугай!» (кто только на эти стихи не писал!). Припев опустил, поскольку тот не вписывался в шпильковскую концепцию, зато появились еще два или три куплета, а может, четыре. И с этой песней он выступал в декабре 1971 в Смоленске.
Вот теперь, похоже, всё.
М. Б. …Почти что шлягер начала 70-х со словами припева «“Крытый рынок – Политехнический“ – самый лучший в стране маршрут». К сожалению, не вспомню автора, не был знаком, хоть и слышал однажды на некоем вечере туристской песни. Шлягер – судя по хождению в народе. В частности – по магнитофонной кассете, крутившейся «меж», настигшей однажды и меня… И в кассете той, пожалуй, – исторические корни моей причастности к СП в Саратове.
В. Л. Если не ошибаюсь, это были стихи студента-политехника (постарше меня) Бориса Клячко. Кто-то заботливо похлопотал о мелодии: сам Борис вроде бы не писал. Слышал я его еще на первых курсах.
М. Б. По той же первобытной бобине (и соответствующему резонансу в народе), место прима в той когорте – как по удельному весу произведений, так и некоторым отличительным их особенностям – следовало тогда отдать безымянно-безголосому барду с весьма своеобразной (впрочем, столь же притягивающей) дикцией. Отъявленному певцу горных стен, бакштагов и несбывшегося. Жаль только, не все слова различались сквозь шумы непервозданной перезаписи. Были там и «Я не знаю, что делать», и «Фрези Грант», и «Битт-Бой», и «Грачи», и «Три квартала», конечно. И – «Листопад, листопад, листопад…»
В общем, оного певца и назвать бы предтечей авторской песни в Саратове. Если бы только он сам однажды, в 1974-м, не преобразовал себя в КСП (ну, в СКМП; правда, вместе с «и примкнувшими к нему…»), и тем самым не смешал все карты. Так вот зарождение КСП «Дорога» в Саратове приобретает характер нечеткого множества: это либо апрель-июнь 1974 (см. В. Л.), либо дата написания Владимиром Исакычем первой своей песни – февраль 1956 (см. “Условный знак”, с.130), либо собственно 22.06.48 (см. метрики).
КАК РОДИЛСЯ КЛУБ
В. Л. В 1971 г. я впервые выехал за пределы области со своими песенками – на IV Грушинский, с туристами Политеха. Затем с университетскими – на смоленский, памяти Круппа, в декабре. С начала 1972 пошли мои авторские концерты по Союзу, и первый – в Челябинске, где в 1971 образовался клуб турпесни (КТП).
Понятия «самодеятельная песня», а тем более «авторская» еще в массе не существовало. Это чуть потом. Но по городам я насмотрелся на все это, а в Саратов привозил пленочки с записями, которые мы слушали в компании туристов СНИИМа и других знакомых.
Среди них были мои одношкольники, уже выпускники Универа Полина Пикман, Галка Хохлова… Начали появляться другие ребята. Слушали по квартирам и в комнатах общаги СНИИМа на Шехурдина. Захотелось клуба, «как у людей».
Пошли по инстанциям. Не помню, кто и куда ходил, но вроде в комсомол и, может, в профсоюзы. Отозвался горком ВЛКСМ, и в апреле 1974 года был утвержден устав клуба. Кажется, 28 апреля. Назваться КТП нам не разрешили, но разрешили – клубом молодежной песни. СКМП «Дорога».
Гимном взяли «Дорогу» же Берковского–Сухарева.
Президентом выбрали меня из представительских соображений: меня знали по Союзу.
ПЕРВЫЕ
В. Л. Разумеется, СНИИМовцы. Таня Шестакова (среднего роста) и Надя Данилина (два средних роста). Пели дуэтом. Илья Воробьев. Валера Бобылев, Таня Вакуленко. Юра Герасименко (может, чуть позже). Люда Шагалова. Люда Лебедянцева (Сахарова).
Но и не только СНИИМовцы. И Полина Пикман, и Галка Бараева. И Зина (Закия) Нугаева, которая возила гостей клуба на горбатом своем «Запорожце».
Вскоре влилась шумная толпа универовских альпинистов – Мишель Бяльский, Миша Песенсон, Гоша Родионов, Саша Костыряченко, Раф Шустерович…
Собирались поначалу в ГК ВЛКСМ, но не пошло. Сложно и противно. Больше – в общаге СНИИМа и где попало, не помню. С 1975 – в ДК «Россия», вход справа, в зальчике напротив кафе «Арфа». Там у нас был сейф, где хранились архивы, фонотека, магнитофон.
Собирались от раза в неделю и до максимума. По деловым группам – и 2-3 раза. Клубный день был один. Ну, и по лесам, кому нравилось, – на выходные. Все были, в основном, мои ровесники. Бобылев и Нугаева – постарше. Мишель и Ко – года на 3-4 младше. Впоследствии появились Зернаковы – это г.р. 1935-37.
М. Б. «Дорога» в пору зарождения (по одному из календарей, с июня 1974-го) являла собой, в основном, объединение трех «начал» (прившедших групп, скажем).
Первая и основная – и по количеству (человек десять), и по участию-знакомству с делом – сам Ланцберг, его друзья-приятели по счастливым годам школы, Политеха, СНИИМа. Отчасти – приятели приятелей.
Плюс – группа девочек-студенток с филфака Универа: Оля Татаринцева, Валя Люлюкова (Киндеренко), Люда Сызганова (все тогда, осень 1974-го – с четвертого курса), Галя Ломакина (со второго). Любили петь – в том числе, и квартетом. Способствовало немало, конечно, проживание их в одной общаге, гуманитарной СГУ, что, как известно, – на воспетых В.Л., трех кварталах на Вольской (и поныне). Выделяющимся «голосом» в группе была Татаринцева. В 1977-м она стала лауреатом среди исполнителей (второе место) Х Грушинского. Правда, формально – уже от Новой Черниговки Саратовской области (по Грушинскому реестру), поскольку по завершению СГУ девочки уже покинули Саратов (Сызганова, в 1976-м – в Узбекистан; Люлюкова, вскоре – в Ташкент; Ломакина, в 1978-м – на Урал).
В. Л. Судьба Гали Ломакиной особенно показательна: она попала в Пермь и вышла замуж за Женю Матвеева, композитора АП и руководителя ныне весьма известного трио, выпустившего пластинку (именно винил, еще в «те» времена, и ставшего всяческим лауреатом). В трио она поет и играет на… аккордеоне!
М. Б. Помянутая В.Л. «шумная универская толпа» (по сути, мехмата, но по сути же, уже после – как раз в 1974-м завершили свой срок), действительно имела отношение к альпинизму (городская секция «Труд») – Саша Костыряченко (Кю), Миша Песенсон, Игорь Родионов и я.
Далее уже по цепочкам-«блатам», представители дружественных специальностей из Универа (действительно еще в ту пору, на 3 курса позже) – физики Раф Шустерович (одновременно с причащением его к «Труду»), Леня Шварцман, мехматчик Лев Миньков (тот же курс). (Кстати о регалиях – Лев Миньков, вместе с Наташей Махаличевой и Наташей Елшиной (см. В. Ланцберг, «Посв. Минькову»), в 1975-м стали лауреатами среди ансамблей (3-е место) VIII Грушинского – «Трио из Саратова», по фестивальному реестру.)
Отдельно из участников клуба упомяну Пашу Булычева – поскольку наши с ним пути были также особенно переплетены. Паша присоединился несколько позже (примерно 1975-й год). Мы с ним вместе работали в ВГПТИ (с 74-го). Интересовался он песней всегда, ходил на концерты постоянно. Сам же тоже творил – писал и стихи, и – большей частью, что мы видели-слышали – прозу «в малом жанре», очень забавные миниатюры в стиле (условно) Зощенко. И походил он на него не только жанром, но, несомненно, и уровнем выдаваемого. Писал Паша «на злобу дня» (скажем, «за жизнь» в родном коллективе), но и – просто, что «навеет». К примеру, его незабвенная миниатюрка «Свадьба» и ныне цитируема сопричастными. (…Нате вам 100 рублей, живите дружно…). Читки Павлом своих «опусов» всегда были одним из приятнейших событий в коллективе, в т. ч. и в «Дороге». Так Паша постепенно и стал ее органичной частью.
Еще – Гала и Жора Оксюты, всеми любимая чета фотографов. Лаборатория их была на территории саратовского Медина (хоть отношения у них с институтом были какие-то сложные). Они любили песню, были знакомы с Ланцбергом (через него и я познакомился с ними), были всегда недалеко от клуба, но в то же время и на некой дистанции. Постепенно они втягивались все ближе. Так что в 76-м мы уже вместе ездили на слеты, в частности, в Москву в сентябре на слет памяти Веры Матвеевой (при том, что Жора был уже тяжело болен, и едва тогда мог ступать на ногу…).
От них осталась масса замечательных фотографий, всегда щедро раздариваемых клубу и всем причастным. Часть из них, как раз с того сентябрьского слета, можно найти в книге Нади Крупп «Плата за вдох» (М., 2003), вместе с самыми добрыми словами о Гале с Жорой.
Ну а далее уже, понятно, – разрастание клуба по менее детерминированным путям). Обычное количество («ядро»?) крутилось вокруг 20-30 человек, возраст (вначале, 1974 год) – 20-26+.
Из зачинания, и в частности, своего (нашего) вливания в клуб.
На помянутом (В.Л.) концерте Кукина с «Оптимистами», в июне 1974, в филармонии я посмел подкатить к барду, с предложением доп. «встречи». Увы, к моему страху (за успех предприятия) вскоре возле метра обнаружились посторонние личности. Ведомые, похоже, аналогичными помышлениями. Конкуренты?!.. Постепенно различил в одном из оных – Ланцберга. Видел его на одном из концертов туристской песни. Оказался он, в пику загодя сложившемуся образу романтика-супермена, вполне реальным человеком, еще и рыжим, невысоким и курчаво-картавившим, что окончательно снизило планку до доступности общения.
Ланцберг, обогащенный своим могучим уже, по тем временам, межрайонным опытом бардовского (в том числе, и неформального) общения, предпочел, видимо, изначально изничтожить почву для потенциального конфликта интересов. Отозвал меня в сторону, и ненавязчиво предложил, будучи едиными в цели, также объединить и усилия. Устроив общее мероприятие. Например, в общаге СНИИМа. Билет, несмотря на ажиотаж, гарантирован. С серьезным видом я задал контрольный вопрос: «А два?» Ланцберг долгим и не менее сосредоточенным взглядом оглядел меня. Когда я уже решил, что шансов нет, и милостей надо не ждать, а брать их – наша (собственная) задача, внезапно что-то произошло, и я услышал: «Ладно».
Тут я уже страшно пожалел, что продешевился (да и на самом деле – что ж делать с Кю-Мишкой-Гошей… с…) Набравшись остатков мужества, выдал: «А больше… можно?» – «Сколько?» Ну и тут уже, не ожидая сам от себя такой наглости (и, естественно, ничего хорошего в результате), изрек: «Шесть…»
Не знаю, какие мысли обуревали потенциального конкурента. Во взгляде прочитывалась смесь ужаса с изумлением… едва уловимо переходящего в некий род почтения… Только спустя некую паузу я таки услышал: «Ладно. Приводи… не гарантирую… но будем стараться».
С того и началось. Нужно добавить только, что Берг (=Ланцберг) тогда же меня встречно ошарашил, присовокупив после непродолжительного обмена техформальностями: «Это еще ничё… И не такое организуем. Вернешься из своего альплагеря, приходи на Совет клуба… поговорим». Предпоследние два слова из уст почти метра ввергли меня своей торжественной (сколь и неожиданной) загадочностью во встречную бурю чувств. Но виду не подал: «Поговорим…»
Концерт, надо сказать, таки состоялся. Прошел весьма успешно. Включая первое, по словам маститого гостя, ‘открытое’ исполнение только что написанной «Остается…» («Ну, убежишь, ну, убежишь за горизонт…»). Чем и довел почтенную публику до состояния полной эйфории. Одновременно явившись первым концертным мероприятием клуба (см. В.Л.).
Билеты, надо добавить, таки были. Настоящие. Отпечатанные в недрах СНИИМа с помощью резиновой печатки. На коих гордо было выведено: «КТП. Концерт. Цена 1 руб.».
Ланцберг в белой именинной рубашке самолично вручал их строго отобранной публике. «Только никому не показывать, – инструктировал он шепотом каждого вновь отоваренного счастливца. Просьба, вообще-то, после концерта – уничтожить…» С понимающим видом даватель и получатель смотрели на билеты, потом друг на друга. И расходились по своим местам (на билетах, впрочем, не указанных). Два из них (билетов) сохранились до наших дней…
Ну, а там уже, как было сказано.
Добавка по части «места встречи». Поначалу, с 1974, несколько месяцев, еще до «России», «Мира» и проч. (см. В.Л.), это была, несомненно, просто квартира Ланцбергов. Поначалу – на Шехурдина (?), еще совместно с родителями и его молодой семьей, хоть уже и с двумя малыми чадами; позже – уже в отдельной и сравнительно недалекой от прежней, после шумного переезда в нее с помощью клубной общественности. Посодействовавшей оному переезду («урони рояль на того судью что живет…»), да так и не покинувшей/обошедшей уже ее (квартиру) своими помыслами, чаяниями и нередким присутствием.
Сходки на «нехорошей квартире» происходили устойчиво раз в неделю (если ничего не случалось) – общие, и дополнительно – по интересам/потребностям. Надо сказать, и после пригревания клуба «помещениями» (ДК, проч.) общественность не обходила вниманием/посещаемостью «явку», по многим поводам и без оных.
Тут нельзя не отдать должное родителям Володи, светлая им память, которые всегда таки терпимо, а по сути, более чем радушно относились к многочисленным участникам нетихих заседаний (собраний, советов, обсуждений, репетиций, просто…). Несмотря на смешанное их отношение (переходящее в тревогу) к Володиным, мягко говоря, непрофессиональным, в плане полученной специальности, увлечениям, никак не способствующим карьере уже не полностью молодого специалиста. С нами же они всегда были исключительно приветливыми и душевными, в полной мере иллюстрировавшими стереотип заботливых еврейских родителей-радетелей дома (при всем их высоком положении, особенно отца Володи, где-то там на служебной лестнице).
ДОЛЖНОСТИ В КЛУБЕ
В. Л. Вера Бандуркина занималась фонотекой. Наташа Зернакова заменила уехавшего в Ташкент Мишеля на посту мининдел. По связям с городами и клубами. Мишель был непревзойденно динамичен, Наташа – обстоятельна.
Фотовопросами много занимался Костыряченко. А так – не помню, чтобы кто-то охотно делал техническую работу.
Лебедянцева была главным художником. Потом к ней присоединились Юля Киндер, Женя Борочин…
Аппаратурой помогал заниматься Толик Юрлов. Увы, когда клуба не стало, он повесился. И еще одно тогда же случилось самоубийство – Леночка Новокрещенова, из консы. Клуб их, видимо, держал. Светлые ребята были! И, конечно, Володя Зернаков – фото и электроника. Остальные больше на подхвате, но, может, я что и забыл.
М. Б. Ну, президент – Берг. И конечно, невзирая на его скромное «из представительских соображений» (знали-то, конечно, знали по Союзу) – не только поэтому. Ведь по сути и впрямь – затеватель и исполнитель основной и всего все долгие годы жития его в Саратове, с 74 и до Туапсе (не говоря о «предыстории»).
Вообще ж должности/титулы все в клубе, как «Президент», «мин. ин. дел», «мин. финансов», «мин. связи» и прочая (тока что не «МВД» или «мин. торговли») пошли с легкой руки Берга, почерпнувшего их в своей бурной разъездной гастрольной жизни по городам и весям, по уже народившимся клубам в пору их детско-юношеского влечения, надо полагать, к высокому (и серьезному). «Ты, – сказал он мне в те поры, – будешь министром иностранных дел. Не возражаешь?» Конечно, сильно подивился я тогда. Но виду, как говорится, не подал. («Видимо, у них, в КТП, так надо…») Так и повелось.
При всех дальнейших упоминаниях-представлениях (в основном, Бергом же, ну там, на Грушинских и т. п., перед заезжими гостями) помогало отношение к предмету с чувством юмора. Хотя замечал, что не все относились к оному адекватно, с аналогичным же чувством. Надо признать, что встречались представители по клубам, в т.ч. местами и сами титулованные «министры», которые относились к сему с большой серьезностью, причем именно – к самому собственному «министерскому» званию. Не исключаю, что отчасти этим серьезным титулованием самих себя обязано КСП некой дополнительной доле интереса гб к собственным персонам, и к движению в целом.
Из более конкретного же – Саша Костыряченко – «министр техобеспечения», фото, магнитофонная запись (вообще техника), фонотека. Из больших конкретных дел Саши – самиздатские сборники самого Берга (фактически, его первое издание, пишущая машинка, 5 экз.), Галича (песни, фотокопии), большая работа по обработке фотографий Арика Круппа – для архива, и для намечаемого сборника Ланцберга с песнями Круппа и материалами о нем; многие прочие фотоработы (в т.ч., о раннем, и «пред.» периодах клуба).
Саша сейчас по-прежнему в Саратове (точнее, живет, как и прежде, в Энгельсе).
Миша Песенсон. «Хочешь министром связи? [Ланцберг] Нам нужен хороший… ну, обзвонить всех, когда надо. И вообще… у тебя и телефон есть [примечание: редкость в Саратове середины 70-х]… и квартира [родителей]…». От «министра» Мишка скромно отказался, сославшись на семейные обстоятельства (что таки имело место быть), и видимо, каким-то боком чуя, что правительственные звания, даже в КСП, надо все же отрабатывать… Но работу всю (по обзвонам и т.п., «когда надо») исправно выполнял. Надо сказать, смотреть на него на исходе дня после «проделанной работы», на этапе подготовки соответствующего мероприятия, было таки жалко. Миша убыл в Штаты в дек. 89, ныне живет-трудится в NASA, Пасадена, Калифорния.
Игорь Родионов – «министр оргдел». Всякая организация. По всему что ни попадя. Конечно, тоже перепадало. Не до званий уже было. Живет по-прежнему в Саратове.
Илья Воробьев – был «худсектором» (почему-то звание «минкультуры» его благополучно минуло).
О ДЕЛАХ КЛУБА
В. Л. Выделялись две творческие группы. Лидером одной был Леня Шварцман. Кажется, там были Лев Миньков с Валей (Путилиной – Миньковой), Элла Лихт, Рафик Шустерович (кого-то приплел зря, кого-то упустил). Их прерогатива была – сочинительство крупной формы – композиций. Они собирали клубный актив (в среднем раз в полгода, по готовности продукта) и показывали ОДИН РАЗ!
Выступать отказывались. Ну, разве на Груше показать Егорову, Дихтеру и еще паре авторитетов.
Лидером другой группы был Илья Воробьев. Кажется, там была еще Таня Вакуленко… Не помню. Впрочем, народ пересекался. Илья был культуртрегером в области театра, и под его водительством создавались спектакли, но не помню, какие из них были доведены до конца. Помню серьезное увлечение пантомимой и попытку вставить ее в одну из постановок. Идеи были красивые.
Была еще группа «Песня» (с 1977 г.), ушедшая из клуба на квартиры. Она считала себя рабочей лошадкой и занималась фонотекой, архивами, теорией и историей жанра. Периодически выносили на публику тематические исследования, семинары и пр. Именно при этой группе работал Евушкинский «Синий краб», который, когда Верке пришлось уехать из города, перекочевал к нам и Зернаковым домой. В группе были Вера Евушкина, Наташа Зернакова и Зернаков-старший, Махаличева, я – основной состав. Тяготели Зайцев, Новокрещенова, Юрлов… На нашем счету – композиции со слайдами по Устинову и Круппу, без слайдов – по Вере Матвеевой. Мы старались много выступать, дураки. Группа кончилась по-идиотски: в нее попросилось сразу много народу, и мы всех приняли. И это болото нас зачавкало – не по злому умыслу, а по своему родовому свойству.
Зрели мысли выделиться снова, но тут пошли приключения с КГБ, а потом я уехал из Саратова. Это были 1978-79 гг.
Выступали, где только позволяли, – вплоть до Советской Армии и Всесоюзных сельских игр. В Доме престарелых. В воинской части в Татищево, где теперь ракеты «Тополь-М». Мы думали, что песня воспитывает, и цеплялись за любую возможность. В ДК и клубах, где базировались. «Россия», кажется, «Знамя труда».
Были очень веселые, остроумные капустники, дни рождений, новые года и восьмые марты: творческого народу хватало. Появлялись смешные стенгазеты.
Шварцман пародировал меня. Рафик придумал девиз к 8 Марта: «С ихним праздником вас, товарищи!»
КОНЦЕРТЫ, КОТОРЫЕ КЛУБ ОРГАНИЗОВЫВАЛ.
В. Л. Еще не мы, еще до Клуба, но и наши ребята, в том числе. Туристы. Когда на волейбольные соревнования приезжал Володя Муравьев из Казани. Кажется, в ГИПРОПРОМСЕЛЬСТРОЕ на Вольской. Году в 1972. Пел поддатый.
Потом залетел Вахнюк по корреспондентским делам. В сентябре 1973. Нашел меня. Я стукнул туристам, и они добыли зал в ДК «Мир» на 5-й Дачной.
Потом по линии филармонии прибыл Кукин с «Оптимистами» – ВИА такой. Уже был клуб. Мишель его заарканил, и мы сделали первый клубный концерт в июне 1974 в общаге СНИИМа на Шехурдина. Короче, мы крестники Кукина.
Затем бывали Городницкий (в «Мире»), Краснопольский и еще парочка из Куйбышева, Муравьев, «Жаворонок» (анс. КСП МАИ), Никитины, Дольский, Камбурова, Устинов – Смирнов – Глыбин (последний из Воронежа, остальные – москвичи); киевляне Каденко, Юрко и Пестушко, группа «Ку-Ку» из Москвы…
М. Б. В дополнение к приведенному В. Л. списку: Муравьев (осень 74). Кстати, после его концерта – первый клубный «балдеж» (см. ниже). Совместно с оказавшимся тогда же в Саратове А. Тальковским. Происходил он как раз на квартире Миши Песенсона (точнее, его родителей) на Городской Благо, квартира оказалась в тот раз, не помню в силу чего, в его самоличном распоряжении. Тогда-то он, и мы все с ним впервые познали, что это – апофеоз КСП…
Еще – Егоров, тогда еще аккомпанировавший себе лишь на фоно (включая его домашний концерт, плавно перетекший в балдеж).
Домашний концерт Луферова (точнее, два), у Ланцберга дома. Моя навязчивая идея (впрочем, нашедшая отклик у клубной общественности). Луферов тогда шел по списку «неразъездных», чуть ли не антисоветчиков (вместе с друзьями Мирзаяном, Бережковым и др.) Сейчас только можно дивиться, за какие грехи… Но заочно многие из нас, включая меня, его очень любили.
После принятого на Совете решения (все ж не единогласным одобрением) – дальше уже было дело техники. Разыскать Луфа в Москве (довелось мне это тогда, увы, в больнице; что-то, впрочем, из не сильно серьезного), договориться о деталях. Многие у нас тогда встречали его как национального героя. Да и ему было отрадно, в ту пору он таки не был избалован приглашениями, даже на квартирные выступления.
Камбурова (тогда вместе с Л.Чижиком, см. ниже).
Краснопольский же и «парочка из Куйбышева» – это дуэт Т. Дмитриева-В. Захаров – недавние тогда лауреаты VII (74), а затем VIII и IX (75-76) Грушинских.
Из концертов нельзя не отметить концерт самого Ланцберга (~лето 76). Уже при всем приличном послужном списке заезжих маэстро этот концерт казался всем нам (да и самому Володе, не скроем) этапным. Понятно, исколесив европы-азии нерушимого, неслабо б было показаться барду и в пенатах.. И вот – случилось. Настоящий концерт. Хоть не в самом большом зале, но все ж – в настоящем ДК («Россия»?). Многожданный, по-настоящему. Есть пророки (ну, иногда…) в своем отечестве!..
Из запомнившихся балдежей – Городницкий – его спич-исповедь. «Вы, молодые, – не такие, как мы были. У нас все было проще. Мир – черно-белый. У вас – сложнее, цветной. Но это все же, наверно, и хорошо…»
Еще из вечеров-«мероприятий» – встречи Нового года. Дни рождения. (День Парижской коммуны – как-то нет…) Хорошо было.
ТРАДИЦИИ, ОБЫЧАИ, НЕГЛАСНЫЕ ЗАКОНЫ (НЕ УСТАВ),
СЛОВЕЧКИ, ПРОЗВИЩА, ИНТЕРЕСНЫЕ СЛУЧАИ…
В. Л. Не знаю, обычай или традиция, скорее блажь, но за другими клубами такого не помню.
Было время, когда в «Дороге» наличествовало 7 (семь!) человек, у которых неплохо получались шаржи. Это Люда Лебедянцева, Юля Киндер, Женя Борочин, я, а кто еще – не вспомню. И мы перерисовали почти всех себя, а также знакомых КСПшников из других клубов и городов («кукушек», Геру Киселева из КСП МАИ и пр.), а также десяток разновеликих бардов – от Окуджавы, Визбора, Матвеевой, Городницкого – до Краснопольского, Егорова, Дихтера… Была целая папка с бардомордотекой (сейчас у меня в Москве), где образцы были расчерчены на клеточки. Перед очередным заездом на Грушинский мы тонировали альбомные листики ватмана акварелькой и по клеточкам наносили шаржи. Этими флажками обносили свой лагерь, а при отъезде раздаривали оригиналам и всем желающим.
Это был царский жест!
М. Б. Еще по части традиций-обычаев – неизменная вечеринка после концерта заезжей знаменитости/ей, естественно, с участием оной/ых.
Обычно в домашних условиях, на чьей-то доступной на момент квартире. Что и величалось на клубном жаргоне (впрочем, очевидно, заимствованным из щедрой все-каэспэшной практики образом) очень емким эпитетом – «балдеж».
Мероприятие это было многожданным, своего рода апофеозом на протяжении месяца-полутора (по естественным причинам) клубной жизни. На балдеж приглашались практически все члены клуба. Хотя иногда «в кулуарах» ставился вопрос о необходимости некоего ‘просева’, в силу ли ограниченной емкости мероприятия, желания ли поиспользовать балдежи как средство стимулирования клубной активности отдельных участников. Но надо отметить, обычно верх брала все же «демократическая», против «элитной», концепция.
По части прозвищ – ну, конечно, Берг – повелось практически сначала, с 74. Надо сказать, «парткличка» – но в общем-то, не для прямого обращения. А так, промеж себя, как бы любя-шутя-играючи. Соединяя в себе элементы, может быть, и подтрунивания, но более, видать, почтения-любови. Ну скажем, как школьники промежду собой могут величать любимого ими учителя. Примерно, как «шеф», «старик» и «пахан» в одном лице. Только сильнее: «Берг»…
Еще – помянутый Кю – Саша Костыряченко. Но это еще с незапамятных, с 1-го курса мехмата, совсем другая история, – да так на всю жизнь…
Еще Гоша – Игорь Родионов. Собственно, то же имя, только особое прочтение. Но так уж повелось, с того же мехмата, да с гор, – не без влиянья той же любимой нами в те годы анчаровской «Теории невероятности»…
По части гласных-негласных уставов-неуставов. Особо ничего такого. Существовал официальный устав, но в принципе, мало кто им интересовался. В основном, для упорядочения контактов с инстанциями. Но запомнился как раз один «интересный случай».
Были в гостях у Берга, приватно. Еще на родительской квартире (~75). Исакыч, в состоянии завышенной степени возбужденности, конфиденциально (более чем обычно) сообщает мне: «Мишель, есть дело…» Готовлюсь ко всякому, в т.ч. и к худшему. «На, почитай… Твое мнение?» Читаю: «Секретное приложение к Уставу СКМП «Дорога». Не без ощущения некого холодка, продолжаю: «В целях повышения устойчивости и безопасности функционирования клуба в свете контроля со стороны КГБ и возможного доносительства… и т. п… Материалы антисоветской направленности (записи Галича, Кима и т.п.) хранятся не в общем архиве (в помещении клуба), а в отдельной специальной фоно-/библиотеке. Информация о спецчасти архива является секретной, не распространяемой свободно среди членов клуба, а доступной, как и сами материалы, только по особому разрешению ответственной группы… Старшим по группе является… его заместителями…» И в таком духе хороших несколько страниц.
Тут уже меня достаточно разобрало, и я счел уместным поделиться с Бергом смелой догадкой, что само это Приложение нас всех весьма скоро, без специального «возможного доносительства» определит «в сторону КГБ» и иже… И ждать этого придется ровно столько…
Больше я этого документа, надо отдать должное прозорливости автора, не видел. А все-таки жаль… Документ века…
ОТНОШЕНИЕ «СВОЕЙ» И ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ.
В. Л. Сложное. Они нас не понимали.
М. Б. «Своей» администрации – несколько громко сказано. Если иметь в виду «администрацию» клуба. При всех и впрямь имевших место отдельных титулах, клуб был, в принципе, чем-то единым, без разделения на «админ.» и «просто». Стало быть, можно говорить об отношениях просто клуба (который персонифицировал вовне, в основном, Ланцберг) и помянутой городской администрации.
«Сложное. Они нас не понимали» (В.Л.) – красиво сказано. По сути, конечно, антагонистическое. Что и отражало ситуацию, имевшую быть по всему Союзу (где клубы существовали), конкретней – циркуляры гб и состоявших при ней обл., гор. и т. п. комитетов партии. Какое-то время их отношение к нам было, до известной черты, вынужденно терпимо-разрешительное. Включая даже молчаливое согласие на существование под крышей того или иного ДК (правда, сроки оного почему-то всегда быстро заканчивались), проведение временами концертов приглашенных (или даже своих) бардов. При этом недреманное око «старшего брата» постоянно ощущалось рядом, чтоб не сказать – внутри клуба. Включая косвенные пересказы ребят, кого о чем как растряхивали в гб, об «ведущих активистах» клуба, на предмет разоблачения в плане отступизма, империализма, но в первую очередь все же – сионизма.
Конечно, действовало на нервы. Ланцберг время от времени указующе поводил носом/перстом: «Он!» (стукач, в смысле) Иногда вопросительно: «А может, он?». Но так за недоказанностью, да и просто, по сути, отсутствием правдоподобных предположений, все оно и оставалось лишь версиями, на грани помутнения разума. Когда каждый мог с успехом подозревать каждого. Высшее достижение эпохи развитой советской власти…
Из конкретностей того времени (75-76) – снятие двух (из четырех запланированных) концертов Лены Камбуровой. Концертов, правда, не по нашей линии организованных, а городской филармонией; у нас же Лена успела дать один дополнительный «клубный» концерт (в ДК, при аншлаге, как обычно). После интервью городской «молодежке» «Заря молодежи», где посмела без обиняков упомянуть среди любимых авторов Юлия Кима, да еще именно – Кима, а не какого-то «Ю.Михайлова». Хотя основной причиной немилости называли тогда исполнение ею на предыдущих двух концертах романса «Белеет парус одинокий…» – на стихи Лермонтова. Говорили, с недопустимым выражением поет. И с не тем ударением…
Но из самого, пожалуй, явного и запавшего – инцидент со снятием столь долго вынашивавшегося, можно сказать – выпестованного, за многие месяцы (порядка года), клубного спектакля «Зримая песня». Спектакль являл собой первую крупную работу клуба, как бы подводя некие итоги всей его деятельности, в то же время будучи попыткой сделать что-то на более серьезном и сложном уровне, по сравнению с исполнением отдельных песен.
Спектакль был задуман по форме как литературно-песенная композиция, с элементами пантомимы, хореографии и др. По сути же – декларацией тех песен-стихов (читай – мыслей-взглядов), которые волновали нас тогда. Окуджава, Кукин, Дольский, Людвик Ашкенази (стихи), многое еще.
Помимо членов клуба, занятых непосредственно в игре на сцене, привлеченными оказались и профессионалы сочувствующие – друзья клуба. Режиссировал же спектакль Олег Белинский – очень хороший, молодой еще тогда режиссер из драмтеатра им. Карла Маркса, симпатизировавший клубу и вообще СП. И как-то на этой почве впрягшийся с нами в общую авантюру. Надеялся он на этой ниве создать свою театральную нетленку. (Через несколько лет, когда в Саратове, и еще где-то на Волге, у него в итоге не сильно пошло, Олег перебрался в Ташкент, режиссером в ТЮЗ.)
Вообще же, над спектаклем работал с энтузиазмом весь клуб, начиная от написания сценария (большая часть – Ланцберг, Воробьев), неоднократно переписываемого, и до многих-многих репетиций-прогонов. Скр. автор сего текста принял активное участие в важнейшей части работы – создании фонограммы к спектаклю, записи звуков «городского шума», дождя, трамвая и т.п. Делалось это, правда, в облегченных условиях – в звукомастерской театра К. Маркса, под непосредственным водительством О. Белинского…
Конец же печален. После всех прогонов, генеральных репетиций и сдач-принятий спектакля, и даже после расклеенной по городу афиши: «СКМП «Дорога», ЗРИМАЯ ПЕСНЯ», помню показанное мне Ланцбергом в душевном смятении письмо (ему его тоже кто-то одолжил на время, из хорошего отношения) из горкома партии, с каким-то грифом типа «для служебного пользования» и «по исполнению съесть». Текст-директива гласил: «Городскому рекламному агенству: Заклеить афиши «СКМП «Дорога», ЗРИМАЯ ПЕСНЯ» повсеместно по месту их расклейки афишей: «Решения XXV съезда КПСС – выполним!»
Необходимое примечание: текст точен, без всяких наложений черного и прочего юмора; скопирован мною вручную на месте как образец непреходящей исторической ценности.
«Но вы смейтесь…»
Е.А. Примечание: Под «своей» имелась в виду администрация ДК…
ЛЮБИМЕЙШИЕ ПЕСНИ КЛУБА – «ХИТЫ».
В. Л. Ой!
Скорее авторы – Устинов, Вера Матвеева, Крупп, Краснопольский…
М. Б. Действительно, много, как говорит ВЛ. И все же отмечу, конечно, неполно (порядок случайный):
«В городском саду», «Разговор у новогодней елки», «Лошади в океане», «За туманом», «Город», «Поезд», «Про Леньку Королева», «Про собачку Тябу», «Ночная дорога», «На далекой Амазонке», «На ясный огонь», «Под музыку Вивальди», «Я когда-то состарюсь…», «До свиданья, дорогие…», «А все кончается…», «Вспомните, ребята!», «Диалоги» (Визбора), «Серега Санин», «Псков», «Мокрый вальс», «Грину» (Луферов), «Песня чудака» (он же), «Детская» (Егоров), «Дожди», «Земляничные поляны», «Вот по-французски…», «Графиня» (Кимельфельд)…
Конечно, означенные гимны:
«Дорога» (“офиц.”), «Пьеро» (“неоф.”)
Из помянутых же В.Л. авторов:
«Набрел на домик я в лесу», «Синий краб», «Ах, эта церковь», «Конь – Золотая Грива», «Помнишь, как раньше…», «Не ищи меня, пожалуйста…», «Если бы я была твоей собакой», «Беды не тают», «Есть радость у огня», «Зеленый чай» (особенно – соло Татаринцевой), «Все дела свои» (Кирсанову), «Дорога, дорога», «Когда уезжают друзья», «Судьба глядит…», «Среда», «Был в июле снег», «Хочется жить…», «Что я натворил…», «Ровесников следы», «С дождями снег…», «Сто дорог»…
Из более специфичного:
«Мы уже расселись по машинам…» – незабвенное исполнение Наташи Махаличевой.
В. Л. Это текст Яна Сашина – пародия на М. Светлова. Он предполагал светловскую музыку («За зеленым забориком»), но Наталья пела какое-то танго. В паре с этой была прикольная песня про Лёлю.
М. Б. Еще пели Стеркина (Ланцберг, а особенно – Оля Татаринцева). И немало из Берга (и не потому что по блату, вполне как «народное»): «Пора в дорогу», «Три квартала на Вольской», «Я оставлю тебе…», «Начать бы все заново», «Грушину», «Синева», «Разговор с ненормальным», «Художник», «Кривой сучок», «Песенка о голове», «Зеленый поезд», «Этюд на кухне», «Неуверенный монолог», «Этюд об осени», «Этюд в сумерки»… (Ой! – как говорит В.Л…)
ЭМБЛЕМА, ФЛАГ, ГИМН…
В. Л. Идея эмблемы была моя, гениальное воплощение – Люды Лебедянцевой. На эмблеме – Пьеро, который в песенке Егорова, на тоненьких ногах шатается по свету с узелком. Это был наш неофициальный гимн. Слева – солнце, его жар, может, протуберанцы…
Идея взять гимном «Дорогу» была моя, но пробить ее было трудно.
А Пьеро как-то легко стал главным, но для закрытых тусовок.
М. Б. Флаг – та же идея (Пьеро, дорога, солнце..). Идея (уже на фоне эмблемы) и исполнение коллективные (но поскольку шитье – то больше девочек).
Был еще второй, «неофициальный» флаг – к поездке на один из московских слетов КСП (где неофициальное ценилось не менее парадного) зародилось: «Деревня, тетка, глушь, Саратов».
Эмблема клуба была воплощена также на клубном значке – по эскизу Люды Лебедянцевой же. Значки мы изготовляли в Одессе («как и вся контрабанда, на Малой Арнаутской») – точнее, посредством родственных связей, на одном там «малом предприятии».
Как впоследствии выяснилось, на том же, на котором за несколько лет до того делались значки Одесского КСП «Дельфиния». А забегая вперед и не полностью по теме, добавим, что той же Малой Арнаутской еще через несколько лет прошел Ташкентский КСП «Апрель»…
«МЕЖДУГОРОДНЯЯ, АЛЛО!..»
В. Л. С кем дружили? КСП МАИ, Куйбышев (Паньшина), Киров, но не клуб, а лично Толик Порошин.
М. Б. КСП МАИ – начиная с легендарного (казалось нам уже тогда) ансамбля «Жаворонок» (многажды Грушинского лауреата (69-74, за вычетом 71), за что и разжалованного уже к тому времени просто в «почетные» – ну, в общем, как сам Ланцберг).
Дима Дихтер (в грушинско-лауреатском составе – с 72-го), их руководитель и первый (из первых?) президент КСП МАИ, Саша Воронов, Витя Синявский, Володя Костарев. «Жаворонки» дали концерты из самых первых, организованных «Дорогой» в Саратове (зима 74-75). Надо сказать, за символический гонорар, даже по тем временам, почти бесплатно. «За идею», да из дружеско-братского отношения к клубу, то бишь тогда – к Ланцбергу. Концерты были фурорными событиями по всей культурной саратовской жизни – даже при том, что они были не самыми первыми у «Дороги». Первым приглашенным, в большом ДК (насколько помню, и не считая «самопального» Кукина), был Володя Муравьев из Казани, тоже на базе ксп-братства с Ланцбергом.
После уже, очень скоро, связи с КСП МАИ и впрямь вылились в дружеские отношения, и с клубом в целом, и со многими «отдельными представителями»: Наташа Воронова (жена Саши, да и все их многочисленное семейство – четверо детей, с пеленок, – постоянные участники всех слетов-фестивалей), Алик Горенштейн, Гера Киселев (все на разных порах президенты КСП МАИ), Паша Босин, Лена Героева, Гала Крылова, Юра и Оля Козины (фонотека), многие другие. Отношения с ними, с клубом МАИ – поездки друг другу в гости, обмены записями и т. п., совместные поездки на слеты (чего стоит только регулярное гостевание-шатрование толпы человек в 40-50 междугородной братии у Вороновых в их знаменитой гостеприимной квартире на Гурьянова, по нескольку дней по нескольку раз в год, по причине каждого слета – 2-х больших городских и конечно, нескольких малых) – для меня и ныне образец того самого незамутненного «КСП в чистом виде», каким он представлялся в 70-е, являя для нас островок света, братства, надежды посреди общегосударственного маразма.
Толя Порошин – с ним мы преимущественно обменивались записями. «Товаром» с нашей стороны (как и для всех прочих возможных «деловых» партнеров) преимущественно была кассета Ланцберга, которую он незадолго до того благоразумно напел на домашний маг. Время от времени мы пополняли ее, по мере роста творческого багажа автора (в рамках оного пополнения Ланцберг препоручал мне всегда миссию исключительной важности – удержания перед ним микрофона на должном уровне, видимо, полагая, что именно так и происходит необходимое совершенствование технической поддержки в моем лице); иногда, по заявкам, посылались и записи состоявшихся у нас концертов. Конечно, при этом никто не подсчитывал дебет-кредит…
Толя являл собой классический пример «каэспэшника от туризма», доброго, простодушного, надежного друга. Часто он баловал нас замечательными большеформатными фото с фестивалей и др.
Уже в августе 74 «по заданию» Берга произошло наше знакомство с представителями одесской «Дельфинии», по случаю ежегодного моего летопровождения в Одессе. Поначалу – с Игорем Лучинкиным (как раз – в районе служебного хода в Русский драмтеатр, где он тогда и трудился артистом театра). Игорь являл половину прославленного дуэта «Лучина-Берёза» (вторую – Леша Куликов) – они заняли первое место среди дуэтов на VII Грушинском; среди других победителей Грушинского-74: Ланцберг (авторы), Муравьев (исполнители) и «Жаворонок» (ансамбли), так что крепить на этой ниве межгородские отношения, В.Л., конечно, сам бог велел…
Далее уже познакомились, и на долгие времена, с Мариком Мееровичем – бессменным президентом «Дельфинии», – и с его женой Ларисой Северой, кои обитали в уютной и многих же принявшей хате по Пионерской 5, V cт. Б. Фонтана. Из анекдотов того времени: «Что за газета такая – «Меерович Севера»?» (это у них почтовый ящик в парадном так подписан был).
Еще там же – Миша Кордонский – фонотетчик, технарь (через него, в основном, происходили обмены записями – фонотека «Дельфинии» была очень богатой, – и прочая переписка), социолог-педагог-‘коммунар’, известный по своей деятельности (в т. ч. и совместно с Ланцбергом) и ныне по СНГ.
В конце же апреля 1975 состоялся исторический выезд делегации СКМП «Дорога» в столицу братского Узбекистана, по случаю открытия там Ташкентского КСП «Апрель». В другой формулировке – открытие как раз и отмечалось визитом-концертом В. Ланцберга, а также дружеским «круглым столом». Состав делегации – помянутый В. Ланцберг, М. Песенсон, М. Бяльский (последние двое, впрочем, плавно переводили цели поездки из творческого ксп-обмена в Чимганскую первомайскую альпиниаду).
Выступления Володи прошли на высоком идейно-художественном уровне, вполне соответствуя праздничности момента проникновения общего дела в качественно новый регион форпоста социализма на Востоке, а заодно и солнцу, свету и теплу, как и прочим традициям местного гостеприимства.
После – обсуждение «за круглым столом»; Володя дал, как сейчас бы сказали, пресс-конференцию на тему «Проникновенье наше по планете».
Объединенная общей сияющей идеей, вся наша оперативная межрегиональная группа уже грезила о ташкентском нью-грушинском. И надо сказать, по тем идеалистическим временам не совсем во тщете; через пару лет, 1.05.77, эти грезы неизъяснимо претворились I Чимганским фестивалем; правда, пока без Ланцберга – по болезни он уступил заготовленное ему место председателя жюри Сереже Никитину (зато где-то там на подмостках бегали-колотили сцену Песенсон –М. Бяльский), но на последующих Чимганских Ланцберг принимал должность неизменного председателя. Небескритично, но и не без гордости вслушиваясь в группу товарищей, открывающих «Чимган»: «Шепчутся деревья…» – под развевающимся над сценой одноименным кумачом-девизом фестиваля: «Слушай – и скажи мне, верно ль я пою!..» Торжественное закрытие фестиваля сопровождалось обычно не менее торжественным присоединением метра к группе товарищей, и авторским запевом: Вроде бы недавно рядом мы сидели / И из одного с тобой хлебали котелка…
Где-то по дороге – письмо автора в Оргкомитет «Чимгана» / КСП «Апрель» – «Как нам обустроить «Чимган» (это когда проблемы, как и во всем, накопились) – хранящееся и поныне на должном месте в Музее славы ВИЛ…
Но это все – через два года и далее. А пока – дружественные обмены информацией, мнениями, записями, самими авторами (по взаимной наводке) – из первых выступавших в Ташкенте, помимо Ланцберга, – те же Кукин, Краснопольский, Никитины, Городницкий, Луферов… Надо признаться, не без использования в известной мере фактора родственности в связях: президента «Апреля» Игоря Бяльского угораздило оказаться по совместительству еще и моим братом…
Группа «Ку-ку» (Москва; она же, в чуть более расширенном составе – куст «Ку-ку»). Миша и Ира Столяры, Женя Кустовский (ныне – известный музыковед), др.
В. Л. Точнее, группа «Ку-Ку» куста «СКО», в составе Жени Кустовского, Миши Геллера, Андрея Позмогова (впоследствии знаменитый звукорежиссер бардовских дисков), Марины Чепцовой, Миши Столяра и Иры тогда еще Кондратьевой. А хулиган, крамольник и охальник Кустовский сейчас один из лучших регентов православной церкви. Вот так-то!
М. Б. Познакомились с ними на IX Грушинском (76). Ребята так самоотверженно пели Ланцберга, и в таком диапазоне (от «Зеленого поезда» до «Этюда в сумерки»), и так классически, что невозможно было не проникнуться их пением, не познакомиться, а затем и подружиться. Дружба эта перешла вскоре в тесные отношения между клубами (а далее – и их дружба с маёвцами, так что образовался даже некий ‘тройственный союз’ – «Дорога»-МАИ-«Ку-ку»). За 76-й год мы еще успели несколько раз съездить друг другу в гости. В т.ч. мы в Москву на слет памяти Веры Матвеевой (Фирсановка, 26.09.76), они к нам в Саратов – попеть…
РАЗНОЕ
Е. А. Работала ли в каком-нибудь виде гитарная школа при Клубе?
В. Л. Вроде что-то было, но не очень регулярно. В памяти не отложилось.
М. Б. Была попытка, на раннем этапе, еще у Ланцберга дома. Для широкой публики, «для членов профсоюза» (то бишь, клуба), и вел ее «сам». На волне энтузиазма устремилась в нее и впрямь тьма народу – кто ж не мечтал держать гитару в руках… Но сравнительно быстро (через несколько недель/занятий) идея, увы, исчерпалась, – видимо, за нехваткой времени на все и другими приоритетами. Хотя, может, еще проще предположить – из ненавязчивого примечания, брошенного на одном «школьном» уроке-заседании какому-то случайному наблюдателю устало-натруженным педагогом: «Ребята-то они все хорошие. Только вот некоторым медведь на ухо наступил…»
Е. А. КСП и дети – велась ли работа с детьми, какая?
В. Л. Вера Евушкина сделала у себя дома тусовку «Синий краб». Они учились играть и петь, много рисовали. Иногда ходили в лес. Из четверых наиболее постоянных и активных назову имена троих – Вовка Зернаков, Люся Шорина, Эдик Тупиков (не Тупиков). Ему досталась моя гитара, когда я уезжал в Туапсе.
Е. А. Опишите тремя прилагательными атмосферу рядового клубного дня.
В. Л. Много всего сразу: тусовка состояла из разных групп. Но, в основном, обмен книжками и пленками, песни по кругу (куча авторов, то у одного, то у другого – новенькое). Приходили новые люди, и многие из них имели что предъявить. Были и графоманы, как без них! Слушали их. Одним новички были интересны любые (Зернаковой, мне…), другим – не очень, третьим – выборочно, если совпадали менталитет и интересы. Иногда делали что-то тематическое, показывали. День на день не приходился. Общеклубные дни были, в основном, тусовочные и этим мне не нравились.
К клубу прибивались ущербные – их не гнали. Было много евреев и сколько-то немцев (Юля Киндер) – а куда им было деваться! По этому поводу меня пытались потом ущучить в ГБ.
Некоторые специализировались на сплетнях – это был их инструмент самоутверждения. Всё, как во многих других клубах, но всё помощнее: мало кто мог соперничать с «Дорогой» в творческом плане.
М. Б. Добавил бы к В.Л. причастиями – завлекающая, сулящая, охмеляющая.
Е. А. Кем была для Клуба Галя Бараева?
В. Л. Один из лучших голосов. То появлялась, то пропадала, но о ее сложностях ты знаешь. Сложно было выпускать ее на сцену из-за странной манеры менять бой аккомпанемента как попало. Но как человек – один из самых.
М. Б. Помимо проникновенного голоса и растворения в исполняемой песне, – действительно замечательный человек. Каких помнят всю жизнь. Царствие ей – там…
Е. А. А мы действительно старейший в мире КСП?
В. Л. Отнюдь! Были Челябинск, Москва (клуб и кусты, хотя официально с 1974 года), Питер – «Восток» и «Меридиан», одесская «Дельфиния» и еще десятки.
М. Б. Нет. Старейшего не бывает.
октябрь-ноябрь 2004
-
* Вопросы подготовила Елена Азарова, саратовский КСП «Дорога». ↑