* * *
ветра холодное пламя
бьется в балконные двери
на подоконнике мокром
тихо алоэ скрипит
август себя превзошедши
морщится в дикой стране
в комнатах тесных квартир
лепит свое отраженье
серый спасительный свет
жданного этого дня
ссохшейся корочки века
той что нудит расчесать
не отпадает и ноет
он как и прежние дни
в тексте теперь закольцован
* * *
деревянный венок
суеверия свечный огарок
опреснок и чеснок
проплывают под лодочкой арок
туберозы смятенье
в простенке шуршащего эха
мелкотемье гуденье
щемящее вкруг человека
лепестки тубероз
опрометчивый сетчатый глетчер
над домами возрос
добрый вечер ему добрый вечер
истончения ложь
дай законы твои я нарушу
а иначе склюёшь
ты по зернышку дочиста душу
* * *
новорожденный текст-щенок
увы не тонет в унитазе
и сука воет в голове
ее любовь проста как вымя
тоска бурятская потоп
несет байдарку гильгамеша
по смеси мутных apprehend’ов
возникших в личной толщине
проречий густоотделений
желёз набухших там где пульс
мерзее морзе парный стон
те двое разом выделяют
из множества возможных зву
и их щенок бежит за мной
каким-то черт гвадалквивиром
но только молча как ручной
* * *
о чем бишь говорили мы в машине
деревья вроде ив перегибались
над бетоннадой чтобы заглянуть
нам в лица и отпрянуть позади
а мы – мы говорили о дорожном
покрытии о ценах на бензин
налогах и вот этой тремпиаде
которую недавно террорист
атаковал своим автомобилем
его направив на солдат
деревья
однако слышали иной наш разговор:
– ты знаешь надвигается война –
да-да война я помню что же делать –
нам может быть придется умереть
и смерть видна за этими горами
в который раз уже но ты подумай
стихи какие можно написать
о ней и мы напишем их пусть даже
ее увидев – это невозможно –
возможно и свершилось мы мертвы
мертвы давно смотри на этой трассе
мы никого еще не обогнали
не встретили – я только что заметил:
понятны мне деревьев голоса
но чья же смерть горит за горизонтом –
и это предстоит нам а сейчас
мы уезжаем друг мы уезжаем
записывай слова что еще помнишь
деревья видишь смотрят в лица нам
зачем же время вечности теряя
(уезжают)
* * *
вдоль по длинному-длинному месяцу
перетянутому в неделях
пробирается ночь-ровесница
ошивается день-бездельник
я в тени ваших дат прекрасных
тополь-мельник и пальма-дева
на добычу лоскутья кáзан
и perpetuum оголтелый
день и ночь растирая в масло
пятки крепкие давят зиму
клокотание несогласных
слов что вот непроизносимы
* * *
птицы обступили стеклянную мглу
изо рта тишины слышен запах гниения
премьер-министр качается с пятки
на носок
и обратно
руки в карманах брюк
рот его улыбается
сжатый в куриную жопку
люди стоят полукругом
зачем это труп на траве?
кто не может помочь – отвернитесь!
здесь мы все налицо для свободы
и каждый как сдавленный крик за стеной
* * *
был день пустой над тенерифом белым
истлевший пеплум встречный ветер мял
привстала боль и лижет неумело
цепочки зла протянутые в зал
медово-сладок сок на сочлененьях
не корочкой но пленкой на слуху
то молоточек трудится над тенью
то пленочка дрожит в глаза стиху
memorium метаний полок сонных
и ящичков скользящих и стержней
сорбонной бонны сумасшедших гонок
нежнее немцев гоголя страшней
* * *
три дня луна не уменьшалась в небе
подряд три ночи
всходила с северо-востока
катилась медленно в зенит
и шлейф серебряных отточий
блестел как щит
три дня в конце израильского лета
аборигены гнули забастовку минфин кляня
луна в ответ на это распределяла пайку света
упрямства для
на третью ночь к двенадцати часам
когда колонна импортных «фантомов»
переползала переезд в Ашдоде
и поезду пришлось затормозить
луна решила хватит полнолуний
вошел в окно огромный богомол
и заломал ночницу на торшере
и черный лак урезанной луны
последнее что видела ночница
блестящими от ужаса глазами