ПОСЛЕ ВЗРЫВА
Времени и места
Горная спираль.
Плач Стены и месса.
Розовый миндаль.
Виа Долороза
Меж торговых ниш.
Всех хамсинов роза
В вазе плоских крыш.
Память повитуха –
Куст неопалим!
Ты – моя присуха,
Иерусалим.
Улиц полотенца.
Виршей бахрома, –
На пределе сердца,
На краю ума.
22 февраля 2004
ТРИПТИХ
1.
Умащиваю горло пуще скрипки.
На канифоль сгодились козьи сливки
И горький мёд оставленных полей.
Кто их оставил? Век ли прошлогодний,
Иль этот день, в чьей тесной преисподней
Пою, чтоб воскресалось веселей.
2.
Душа твоя, покинувшая тело,
В пустыню вслед за мною прилетела,
Чтобы февральскую увидеть новь.
Смотри, как горные алеют склоны,
Их сплошняком покрыли анемоны –
Камней библейских пламенная кровь.
Ты видишь их оттуда и отсюда.
Кабы не так, мне было б не до чуда,
Тем более – не до счастливых слёз.
Пути Господни неисповедимы.
И наши встречи здесь, хоть и незримы,
Вещественней и приземлённей грёз.
3.
Не отмирают на оливе ветки –
Со старыми соседствуют их детки,
Светясь молочной зеленью своей.
И старую, меня ведет по саду,
Даруя мне ленивую отраду,
Одна из лучших в мире дочерей.
Здесь с молодостью старость неразлучна.
Конечно, мысль такая не научна,
Однако же спросите у олив,
У гефсиманских. В опытах неспешных
Деревья справедливее нас, грешных,
И достовернее, чем всякий миф.
25 февраля 2004
* * *
Девятого века крепки монастырские стены.
Неужто вот так же из каменных пор цикламены
Росли, а в февральской земле анемоны алели,
Приветствуя серую сень монастырской стены?
Какими путями добрался сюда Руставели –
Что был при царице Тамаре министром казны?
Поэтов пути, как и Божьи, неисповедимы
И одновременно общительны и нелюдимы.
Что видел Шота между туч в углубленной лазури?
Что было, как было? – В историю я не ходок.
Но тени от тучек, тигровой подобные шкуре,
Ложатся на время и камень, и мне на роток.
26 февраля 2004
ИЕРУСАЛИМСКИЙ СОЛОВЕЙ
Для меня соловьиное горло одна из загадок.
Между стен городских
Соловей заливается, не дожидаясь закатов
И затиший людских
В серокаменных гнездах на зелень древесную с видом.
Соло! Ах, соловей,
Мне открой свою тайну, её никому я не выдам,
Даже тени своей.
Чье ты эхо – Отца или Сына иль духа Святого?
Но с зеленых высот
На дурацкую просьбу солист не проронит ни слова.
Потому и поёт…
26 февраля 2004
* * *
Цикады звенят и цветут цикламены
Монеты летят в картуз, –
На улице за неимением сцены
На флейте лабает блюз
То ль бедный студент, то ль бесцельный оболтус –
Глаза зелены, как весна.
Вчера за углом здесь взорвали автобус,
А улица снова полна.
Террор, безработица, взвинчены цены…
Но воздух беспечен и чист.
Целуются пары, цветут цикламены.
Разводит руками турист.
1 марта 2004
* * *
Сергею Макарову
В качестве гостя, туриста и пилигрима
Славлю апостольские и людские труды.
Трубы-цилиндры на крышах Иерусалима –
Ловчие солнца для нагреванья воды
В каменных стенах с каменными полами –
Ведь и в Святых местах бывает зима,
Особенно зябко под храмовыми куполами,
Где пламя свечи подчеркивает полутьма,
Особенно в будние дни, по которым обычно
В церковь люблю заходить, да простят небеса,
Я не умею ни жить, ни молиться публично,
Поэтому мне подмосковные любы леса,
Где я в бревенчатых стенах пять лет обитаю,
Из-под кирпичной трубы выгребаю золу,
Днем за экраном сижу, Библию на ночь читаю
Перед иконою Троицы в красном углу.
1 марта 2004
ШЛОМА
Знает цветов имена лишь садовник Шлома.
В шлеме седых кудрей, в воротнике бороды
Застревают верблюжьи колючки, шипы, солома,
И, конечно, пыльца – иначе какие сады?
Знают садовника Шлому не только в горах орхидеи,
Не только родные дети – он четверых растит, –
Но все сладкоежки-пчелы всей Иудеи, –
На яркий цветок здесь – особенный аппетит.
Знают садовника Шлому к тому же краски и кисти,
И ожидают его в горном домишке холсты,
Потому что на них возникают лица и листья,
Как текущие дни, причудливы и просты.
А на самом-то деле всё рождено на крике
Утробном: беременная в сорок пятом году,
Выйдя на волю, покинула остров Маврикий,
Чтоб мальчик родился в еще не рожденном саду.
10 марта 2004