Самуил ШВАРЦБАНД. «Схолии». – Иерусалим, Библиотека Иерусалимского журнала, 2002.
Когда я читаю книгу стихов, то всегда стараюсь найти стихотворение или строфу, особенно близко меня задевающую, вплоть до – «ах, зачем это не я написал!». (Георгий Иванов считал именно это признаком настоящей поэзии.) Потом эти строки уже служат камертоном, ключом к другим стихам.
В книге Самуила Шварцбанда я нашел это почти сразу:
Тихие сумерки. Воздух рассеян.
Дышат прохладою камни уже.
Вот и звезда, повернувшись на север,
Стала желтей на небесном верже.
От этих строк веет каким-то точным созерцанием, нет – просто взглядом, равным вниманием окидывающим и вселенную, и то, что за углом. А что за углом?
За поворотом – улочка Схолия,
а за руинами – новый сюжет.
Такая улочка наверно действительно есть где-то в Риме, ведь поэт очень точен в топографических приметах. Но вообще-то слово «схолия» означает комментарий, и, разумеется, не случайно книга названа «Схолии», т.е. комментарии. Так в античности философы называли свои беседы, так в средневековой Европе ученые монахи поясняли священные тексты. Комментарии Шварцбанда – это пояснения, беглые, но точные заметки на полях: и времени, и места.
Чужие судьбы, вписанные в свитки,
Как молнии, над памятью моей…
В этой памяти есть многое: и чужие судьбы, и своя, и все стороны света.
Есть две чужбины – Запад и Восток.
Теперь я понял, почему лениво
Вода морская в Хайфе на песок
Выносит тину Рижского залива.
Заметки на полях объединяют в единый, хоть и прерывистый, текст многое: и Латвию, где поэт вырос, и Израиль, где он живет сейчас и где
…опять прозрачная луна
покрыта пылью северо-востока.
И где он чувствует себя настолько дома, что запросто обращается со временем:
За углом от Бен-Иегуды
Я прокручивал часами
То, что, видимо, не будет
Повторяться больше с нами.
Но есть и еще один дом, и это – Европа, прежде всего – Рим. В Риме поэт тоже как дома, не заблудится на его улицах.
…А я и не знал, что от Рима глупеют,
Точнее, от счастья кружить и кружить
За виллой Боргезе по виа Помпеи
И думать, и думать, что стоило жить.
Это Рим впервые, это восторг и кружение по улицам и почти узнавание этих мест, этой жизни и этого времени. Но то, что привязывает к Вечному городу, это еще впереди, это еще будет записано на полях после долгих дней и месяцев, проведенных в Риме.
Я Рим люблю не столько за красу
цветущих крыш или заросших зданий,
я Рим люблю за то, что на весу,
как на ладони, держит мирозданье.
В этом мире всё рядом: и рижский Старый Город, и Рим, и Греция, и, конечно, Иерусалим. Невольно вспоминаются средневековые карты, где Иерусалим – в центре мира, а по краям, не так уж и далеко, располагаются части света, и все мироздание обозримо. Помните у Пастернака: «И через дорогу за тын перейти / Нельзя, не топча мирозданья».
Мир Самуила Шварцбанда – это мир вещественных примет, заметок на полях, и время и место поэту важнее, чем вечность, о которой он может сказать насмешливо и почти пренебрежительно:
Внизу Кинерет, как скрипичный профиль,
Пиликает волной в полночный час.
Свари-ка, друг, по-бедуински кофе,
А вечность обойдется и без нас.
А то и так:
Прощай, мой Рим! И весел будь, и светел
На все четыре стороны! Клянусь,
Не оглянусь на этом белом свете,
Да и на том, клянусь, не оглянусь.
Первые разделы сборника – «Черепки» и «Летаргия» – это избранное из двух предыдущих книг. А затем разделы, озаглавленные «алеф», «бет», «гимел», «далет». И там стихи о Иерусалиме, Земле Израиля, Риме, Италии, Греции… Мне такое деление кажется не случайным. Весь мир – в еврейском алфавите, и все стороны света и жизни поэта – как текст, разный и единый одновременно. На полях этого текста и разбросаны там и тут заметки, комментарии поэта, который везде дома и все же несколько чужой, как поэту и быть положено.
…и я среди непрошеных гостей,
а, может быть, свидетелей случайных
оживших встреч и выдуманных лиц…