Лорина Дымова

золотое наважденье

*   *   *

В таинственном городе белом
разлукою дышит лазурь…
Пора нам заняться и делом,
оставив ненужную дурь.

Доверимся прежним заботам,
теченью обычного дня.
Не будешь ты за поворотом
теперь караулить меня.

Смешались пути и маршруты,
всё спуталось, словно в бреду –
и я не к тебе, а к кому-то
зачем-то навстречу бреду.

В судьбу нашу вкралась ошибка
и вот – предъявляет права.
И вместо рыданья – улыбка,
и вместо молчанья – слова.

Ужель те же самые горы
и улицы те же кругом?
Какой восхитительный город,
но мне он, увы, не знаком.

В другом я когда-то бежала
к тебе, нетерпеньем пьяна.
И с завистью нас провожала
не эта – другая луна…

ФЕНОМЕНАЛЬНОЕ

На свете жил английский мэн.
У мэна был английский фен.
Поскольку мэн был очень скромен,
То не считал, что он – феномен.
Подумаешь, какой-то мэн!
Подумаешь, какой-то фен!

*   *   *

В небе звезды цвета меди,
месяц буйно рыж.
…Говоришь: «Давай поедем
как-нибудь в Париж!

Воздух полон там надежды,
грусти и греха.
Без Парижа жизнь, конечно,
чушь и чепуха».

Ах, опасны мысли эти!
Что ты говоришь!..
Мы ведь можем не заметить,
что вокруг – Париж!

Будем мы бродить по кругу:
Лувр, Булонский лес,
глядя только друг на друга –
чудо из чудес.

Сена катится устало,
светятся мосты…
Я и не подозревала,
как прекрасен ты!

Ночь наигрывает рондо,
ночь идет к концу…
…Только думаю, и Лондон
был бы нам к лицу.

…Золотое наважденье
тает, словно дым.
Эта ночь – предупрежденье
юным и седым.

Первый луч окрасит крыши
в розоватый цвет…
Оглянусь я, а Парижа
не было и нет.

МУРАВЬИНЫЕ СТИХИ

Оглушенная прогрессом,
под листвой, как под навесом,
наблюдаю с интересом
за движеньем муравьев.
Тащит крошки населенье
в неизвестном направленье
из неведомых краев.

Кто былинку, кто иголку –
хоть немного в этом толку,
каждый горд трудом своим.
Видно, не соображают,
что их вечность окружает,
чудо-город окружает –
колдовской Иерусалим.

Им плевать на наши даты,
вектора, координаты,
что случилось здесь когда-то
и что будет с нами впредь.
Что совсем не в этом сквере,
а в другом, по крайней мере,
я должна б сейчас сидеть –

где берез пылают свечи
и листва летит на плечи,
где слышны другие речи
и они понятны мне.
Где друзья, что мной любимы,
звезды Иерусалима
могут видеть лишь во сне.

Но мое ли это дело?..
Коли жизнь так захотела,
закружила-завертела –
что печали ей мои?

…Гордо и неутомимо
посреди Иерусалима
мимо снов и яви мимо
маршируют муравьи.

ЭМИГРАНТСКОЕ

Посреди веранды
Сидели эмигранты,
И были их беседы
Пикантны и галантны.

Поэты, музыканты
Беседовали страстно
О том, что их таланты
Весьма многообразны,

Что души – вдохновенны
И к небесам стремятся,
Что им аборигены
В подметки не годятся.

Ну кто еще на свете
За день создаст нетленку?
Аборигены эти
Или аборигенки?

– Ах, полно, не смешите!
Известны их творенья!
– Согласен!.. Разрешите
Вам положить варенья?

Течет, течет беседа –
Приятна и неспешна.
Соседка на соседа
Поглядывает нежно.

– Варенья? Да, немного.
Я обожаю вишню!

Придирчиво и строго
Глядит на них Всевышний:

Бездарности, таланты,
Застенчивые взгляды –
Что ж, все идет как надо.
И он дает команду,
Чтоб пала на веранду
Вечерняя прохлада.

КАНАТОХОДЦЫ

Канатоходцы ходят по канату.
Канадоходцы двигают в Канаду.
Влюбленный распевает серенаду.
Ньютон изобретает свой бином.
Ах, до чего же разные занятья!
И это все притом, что люди – братья.
Одни поют. Другие шлют проклятья.
А пьяный боцман спит мертвецким сном.
Все правы – кто грустит и кто смеется.
А всех правей, конечно, пьяный боцман:
Ни жажды, ни желаний, ни эмоций
гармония, блаженство, благодать.
Различны мы – различны и забавы,
Одни кричат «долой!», другие – «браво!»
И все, ей-богу, правы, правы, правы –
И никого не станем осуждать.

Как хорошо, что мы разнообразны:
Умны, глупы, красивы, безобразны.
Что ничего на свете не напрасно,
И что Ньютон придумал свой бином,
Что может стать судьбой любой прохожий.
Мир многолик, и клясть его негоже.
Он так прекрасен – что мороз по коже,
И зябко на ветру его шальном.

ЛЮБИТЕЛЬ ПЕЛЬМЕНЕЙ

С регулярностью отменной
Он обедал лишь в пельменной,
Удивляя неизменно
Сослуживцев и коллег.
Не ходил он в рестораны,
Как положено гурману.
Скажем прямо: был он странный,
Необычный человек.

Как, наверно, всем вам ясно,
Он любил пельмени с маслом,
И совсем уже напрасно
Налегал на майонез –
Невзирая на запреты,
На врачебные диеты,
Имена, авторитеты,
Несмотря на диатез!

Выходил он из пельменной
Вялый, сумрачный, согбенный,
Грустный и неоткровенный,
С полыхающим лицом,
Склонный к ссорам и простуде,
Равнодушный к встречным людям.
В остальном же, врать не будем,
Был он просто молодцом!

БЕЗНАДЕЖНОЕ

Открываем, открываем, открываем кошелёк.
Доставаем, доставаем, доставаем шекелёк.

Всё на свете стоит денег – электричество, вода.
Вот купил, к примеру, веник – отдал шекель навсегда.

Жить решил я по-другому, ничего не покупать,
а сидеть тихонько дома и детей себе клепать.

Это вроде бы бесплатно – ведь ребенок, как малек!
…Но обратно, но обратно открываем кошелек.

Консультации, аптеки, языки, учителя…
И текут, текут, как реки, дорогие шекеля.

ЗАРУБЕЖНОЕ

Все отлично, господа – теплый климат и еда!
Только жаль, что за границей не была я никогда.

Я заполню эту брешь, я поеду за рубеж.
Там заливы цвета сливы, а закаты цвета беж.

Говорят, за рубежом пьют коньяк, а не боржом,
Говорят, что в их условьях можно даже быть бомжом.

Там вступает лишь дурак иногда в законный брак,
Попадая в атмосферу хулиганства, ссор и драк.

Все у них наоборот: кто красавец – тот урод,
А уродов настоящих там вообще невпроворот.

Говорят, у всех ворот, у пещер, у входа в грот,
У дворцов и у музеев там всегда стоит урод.

Отвратительный вполне, тощий, маленький, в пенсне.
Непонятно, с кем общаться там красивым. Скажем, мне?

Так что, честно говоря, за далекие моря
Ехать что-то неохота, чтоб не тратить нервы зря.

Непоездка за рубеж не такая уж и брешь!
Ну, зачем хорошим людям край уродов и невеж?

ПУСТЫННОЕ

Синева и желтизна.
Желтизна и синева.
Едем час и едем два
По пустыне.
Пульс колотится в висках,
Затерялись мы в песках,
Затерялись мы в веках,
В этой сини.

Год прошел иль пять минут?
Камни там и камни тут,
Здесь деревья не растут –
Бесполезно!
Наш автобус не верблюд,
Одолеть такой маршрут
Для него огромный труд –
Он железный.

Ох, уж эти марш-броски!
Через вечные пески
Убегаем от тоски,
Невезенья.
Кто сказал, что там, вдали,
где-то на краю земли
есть оазисы любви
и спасенье?

Нет смешнее этой лжи!
Там, вдали, лишь миражи.
Кто придумал, что в глуши
Больше счастья?
Та же радость и беда,
То же солнце и вода,
Та же вечная вражда,
Те же страсти.

Но упорен человек.
Жизнь его – сплошной побег
От привычных дел и бед,
От напастей.
Громко радио орет,
И сегодня наш черед
Под веселенький фокстрот
Ехать к счастью.