Велвл Чернин

О книге Валерия СЛУЦКОГО «НОВЫЙ ВЕК» (стихи)

Валерий СЛУЦКИЙ. «НОВЫЙ ВЕК» [стихи] – Кдумим, авторское издание, 2002

…Почти одновременно с этой книгой вышел в свет ретроспективный сборник поэта «Стихотворения 1970–1977». Поэт написал в предисловии к нему: «Поскольку эти стихи не были напечатаны в свое время, осталось ощущение долга перед тем, что являлось тогда живым выражением мировидения, а по отношению к настоящему не повредилось в подлинности, запечатлев бывшую актуальность и бывшее разумение». Эти 30 лет оказались не просто временным отрезком. Поэтическое творчество Валерия Слуцкого перешло в иное измерение. Этот переход был одновременно и протяженным во времени и мгновенным, собственно, не переходом, а скачком.

Все книги В. Слуцкого – это подведение итогов. В СССР он печатался только в журналах. Первая его книга – «Omnia», вышедшая в Иерусалиме в 1993 году, через три года после репатриации, была целиком написана в России. Никаких «туристических зарисовок», свойственных порой литераторам, едва ступившим на землю Страны Израиля. И ранние стихи, включенные в «Стихотворения 1970–1977», в ту первую книгу тоже не вошли.

В прошлом году в Иерусалиме вышел сборник «Из еврейской поэзии ХХ века», в котором поэт представил свои переводы с идиша и иврита произведений классиков нашей национальной поэзии – Ошера Шварцмана, Давида Гофштейна, Переца Маркиша, Самуила Галкина, Хаима Ленского и Ури-Цви Гринберга. В книгу В. Слуцкий включил также свои эссе «К переводам Давида Гофштейна» и «О Хаиме Ленском». Переводы эти неоднократно переиздавались в русскоязычной периодике Израиля и диаспоры и получили широкое признание, да и я сам уже писал о них в рецензии, опубликованной в издающемся в Тель-Авиве на идише литературном журнале «Топлпункт».

Переводы Слуцкого (наряду с воспоминаниями Фейги Гофштейн) были включены в книгу Давида Гофштейна «Избранные стихотворения» (Иерусалим, 1997). И в данном случае можно говорить о подведении итогов, ибо с Давида Гофштейна началось увлечение Валерия Слуцкого еврейской поэзией, и анализ творчества именно этого поэта стал «фактологической» основой его статей по теории перевода.

Однако и переводы «Из еврейской поэзии ХХ века», и стихи из обоих упомянутых сборников собственных стихов Слуцкого, созданы там, а не здесь. (Если не считать сделанные минувшим летом переводы нескольких песен из пьесы отца еврейского театра Авраама Гольдфадена «Цвей Куни-Лемл» («Двое Куни-Лемлов»). Имя Слуцкого присутствовало на страницах журналов и газет, выходили в свет книги, но он практически не писал с момента своей репатриации в 1990 году.

Я был свидетелем его молчания, оказавшись на протяжении последних лет его соседом по поселению Кдумим в Самарии. Не раз я заводил с ним разговоры о новых, израильских стихах, но Слуцкий молчал. А потом вдруг менее чем за три месяца написал книгу «Новый век». Стихи, облаченные в отточенные до совершенства формы, скрывали в себе почти неестественную множественность смысловых слоев. Они рождались готовыми, наперегонки, буквально на пределе человеческой способности записывать. От первого («В конце времен») и до последнего («Прозрение») – все 46 стихотворений «Нового века» составляют собой именно книгу, а не сборник стихотворений. Сам поэт в коротком предисловии сформулировал эту, похоже, не вполне зависящую от него данность, следующим образом: «Стихотворный корпус, составляющий эту книгу, создавался как смысловое целое. Каждая из вещей содержательно связана с предыдущими и последующими, опирается на сквозные значения, раскрывает их или подразумевает».

Автор не стал издавать стихотворения поодиночке или «подборками» в периодике, а сразу же выпустил их книгой. Я перечитал ее несколько раз, каждый раз находя новые смыслы, связи, аллюзии, подтексты. Попытка охватить всю книгу целиком оказалась для меня совсем не легким делом. Иногда мне начинало казаться, что итоги моих усилий дойти до скрытых смыслов этой книги сводятся к драме, описанной в первой строфе стихотворения «Ахиллес и черепаха»:

За черепахой мчится Ахиллес,
На фоне в ленту слившихся древес,
Означив цель копьем наперевес
И раскалив сандалии до дыма.
Манящий идол – черепаха та.
Буксует Ахиллесова пята
Всей яростью отчаянного жима –
Взрыхли в себе всю жажду, мощь и спесь,
Порыву овладеть отдайся весь,
Маши копьем, на колесницу влезь,
Но черепаха та недостижима.

Устав от гонки, невольно цепляешься за кажущееся знакомым, простым, актуальным и лично близким.

Для меня, как, возможно, и для многих других из тех, кто пережил события последних двух лет в поселениях, таким оказалось, например, стихотворение «Танк»:

Когда с небес, как с вышки резервист,
Уходит солнце, вахту отработав,
Звучит с холма, что крут и каменист,
Дробящий лязг бросков и разворотов.

Друг другу – «Слышишь, наша «меркава», –
Мы говорим о рыщущей громаде.
Да будет Самария такова
Орде в острастку, коль сидит в засаде.
Ни насыпи укрыться ей, ни рва –
То сверху рык, то спереди, то сзади.
Имеем мессианские права
На поводке прожектора по вади
Прогуливать разбуженного льва.

Но в конечном итоге оказывается, что и это короткое и такое понятное, прямо и в лоб патриотичное стихотворение многослойно и недоступно для понимания вне контекста всей книги, хотя первый слой прочтения, то, что называется в еврейской традиции «пшат», как бы не требует комментариев.

Стремящаяся к библейской (в меру сил и дарования автора) многослойная смысловая панорамность казалась мне исключительным достоянием поэзии на специфически еврейских языках – иврите, еврейско-арамейском и идише, опирающейся на сохранявшуюся тысячелетиями традицию рефлексии канонизированного Текста и его бесчисленных комментариев и комментариев на комментарии. Поэзия, представляющая собой, по сути, бесконечный Комментарий.

Поэзия на любом нееврейском языке, кем бы ни был ее автор и сколь бы библейским по духу и форме ни представлялось его творчество на первом и на втором уровне прочтения, казалась мне, в силу языковых оков, подразумевающих отсутствие по-еврейски непосредственного контакта с Текстом, заведомо непригодной на роль Комментария.

Впервые эта моя уверенность оказалась поколеблена. На мой, безусловно, субъективный взгляд, Валерий Слуцкий своей книгой «Новый век» завершил начавшийся полтора века тому назад процесс превращения русского в один из еврейских языков.

Не знаю, насколько понятной она окажется там, откуда мы принесли в Страну Израиля этот язык; возможно, для этого потребуется популярный комментарий, но здесь, на нашей земле, «Новый век» Валерия Слуцкого найдет своих читателей.