Наталия ДОРОШКО-БЕРМАН. «Красная гора» [рассказы]; «Галатея» [стихи и песни]. – Харьков, «ФОЛИО», 2001.
О Дорошко-Берман я узнала благодаря воле случая, когда мне в руки попали два её сборника. Оба они выпущены спустя несколько месяцев после до обидного ранней – в 47 лет! – Наташиной смерти.
Мне всегда важно знать биографию писателя, узор его судьбы. Чудится, главное вырастает оттуда, из обстоятельств, независимых от нашей воли. Наташа родилась и выросла, как и я, в Харькове, в послевоенное время. В 70-80-е годы стала неотъемлемой частью городского литературно-художественного пейзажа как сочинитель и исполнитель авторских песен, стихов и рассказов. Загодя предвкушая радость встречи, я стремительно погрузилась в чтение, ожидая почему-то услышать исповедь женского сердца, не только смело откликавшегося на зов душевных порывов, но благодаря таланту и характеру сумевшего запечатлеть их в слове.
На первый взгляд, показалось, что Наташина проза вполне соответствует подобным расхожим ожиданиям. Наивные, глубоко переживающие героини, окруженные тупыми обывателями, нелепые – до трагичности – невезения. Большая часть рассказов напоминает зарисовки, снимки с натуры. В них нет глубокого развития характеров, зато есть цепкость и свежесть женского взгляда, ненасытный интерес к людям, острота отклика души открытой, лишённой предохранительно-оградительных сооружений. Материал новелл – сугубо личный. Автор рассказывает о том, что им было пережито, не прячась в нелёгких для себя ситуациях за чью-то спину, не утаивая что-то от читателя, а стараясь передать ему своё любопытство и удивление перед жизнью. Дрожь предвкушаемого узнавания при чтении нарастала и подгоняла мои переходы от одного рассказа к другому. Я будто навещала родные, хорошо знакомые, но оставленные жилища. И вдруг с удивлением обнаружила, что они сплетаются в некую причудливую постройку с готическими башенками, гулкими бездонными колодцами и длинными коридорами, пугающими темнотой. От внешне незамысловатых рассказиков и незатейливых историй потянуло жутью. Мир Наталии Дорошко оказался как бы с двойным дном.
Он не только не «женщиноцентричен», он – не «апоцентричен». Подавляющей части героев генетика альтруизма органически чужда. Вот бывшая оперная солистка, вынужденная подрабатывать пением на улицах Иерусалима, считает, что, наконец, встретила настоящего поклонника, готового везти её хоть на край света. Поклонник сам оказывается безработным, подрядившимся отвезти её на частный концерт для того, чтобы в конце вечера потребовать отдать ему весь гонорар как плату за им же навязанные услуги. Вот раковая больная, которой акт насилия на больничной койке воспринимается как акт любви, подтверждающий, что она ещё жива и желанна. Меняется география рассказов – от бывшего «совка» до «далее везде», но не меняется судьба, рок, преследующие людей. Их жизненная энергия как будто бы питается поиском любви, но любовь, по мнению автора, для человеческого рода недосягаема. Мы обречены на одиночество, потому что каждый из нас лишь поле игры жестоких и темных сил, которые прорываются сквозь любые покровы культуры, воспитания, общественных норм.
По принятым стандартам Наташина земная судьба не сложилась. Как многие в её поколении, она оставила Харьков ради Америки. Намыкавшись и не найдя себя там, решила переехать в Израиль, в Иерусалим. А здесь, не успев толком ни осмотреться, ни привыкнуть, внезапно заболела и умерла в городе, который так и остался для неё чужбиной. Не нажила дома, семью, детей. Насколько повлияли внешние обстоятельства на трагичность мироощущения ее рассказов – не знаю, но совсем иными гранями сверкают россыпи её таланта в стихах и песнях. Они, прежде всего, отличаются тональностью экзистенции, как будто писал их другой человек, к которому жизнь была и ласкова, и добра.
Со стихов начался для Наташи путь в литературу, ими и закончился. Восприятие своих произведений она мыслила в слиянии поэзии, музыки и голоса. Песня была её стихией. Но ни близость к традиционному жанру романса, ни широкое использование русской классической песенной лексики, порой звучащее почти цитатой, не могли заслонить незаурядный характер лирической героини, её собственную интонацию. Она не боялась того, что другими воспринималось как штамп, банальщина, потому что, как точно замечено в предисловии к «Галатее», «слишком доверяла той природной силе, которая вызвала к жизни эти произведения, веря, что главное всё равно скажется, не может не сказаться…»
И там же, дальше: «…О чём же её стихи? Если очень коротко – о любви (не столько неразделенной, сколько н е р а з д е л и м о й), о смерти (преждевременной), о предательстве (невольном), о детстве (близком и далёком, как летучий голландец)…
…Как итог жизни у неё незадолго до смерти выплеснулись строчки:
А хотелось всем назло
Свой мотив пропеть отлично,
Чтобы голос мой звучал
На небесной перекличке.
Но расплачутся стихи
Строчек мутными слезами,
И швырнёт меня судьба
Тишине на растерзанье.
Стихи не расплачутся. Расплачутся, оставленные «тишине на растерзанье», те, кто близко к сердцу примут горестную судьбу поэта. А «на небесной перекличке» голос Наташи прозвучит, непременно прозвучит – чисто и звонко».
Эти слова принадлежат Михаилу Красикову, составителю и автору предисловий к Наташиным книгам. Тут надобно заметить, что живёт на земле небольшая группа людей, для которых Харьков – не просто ещё один провинциальный русско-украинский город, а особое место, где культ Слова и Дружбы стал образом жизни, душевным талисманом, фундаментом пожизненных человеческих связей. Как и Наташу, Красикова можно причислить к рыцарям этого ордена. Сказать о Наташе, человеке и поэте, точнее, проникновеннее и любовнее, чем это сделал он, невозможно.
Наташе удалось то, о чём она мечтала – «обессмертить словами» переживание жизни, выразить свою раздвоенную любовь к ней, сказать что-то важное о нас самих и о смысле существования. Без сомнения, её чистый голос отзовётся в сердце у многих, в том числе у нас, в эти трагические дни не успевающих оплакать свои утраты.