ОБЛАКО
Запахнув полнеба, облако,
Как крыло, – размах, полет,
Черных пальм глубокий обморок,
Муэдзин поет.
Лунный свет зеленой слякотью
Скучные холмы облил,
Винограда сладкой мякотью
Жажды я не утолил.
ДЕКАЛЬКОМАНИ
Как войлочные тапочки, о смерти
Напомнила мне ранняя весна,
По-старчески венозна и заразна.
Упившись солнцем в слякоть, стынет город,
Весь посеревший, мокрый и больной.
Асфальт шершавый, как язык спросонок,
И капает, и дует рыхлый ветер,
И в черной оспе сахаристый снег,
И Мандельштам, как ангел непутевый –
Нахохлившийся бравый воробей.
Первый снег
Город – граненый стакан в подстаканнике.
Кружится ложечка. Масляный снег
В войлочных тапочках, липкий, как пряники,
Бродит по улицам – ищет ночлег.
Подслеповатый, ложится он начерно,
Мокрый асфальт прикрывая крылом.
Вот и трамваи уснули, укачаны –
Малые дети с железным нутром.
Город отстал, как часы привокзальные.
Стрелка продрогшая тычется в шесть.
Звездочек шестерни – осы астральные –
Первого снега колючая шерсть.
Туманный вечер
Усы троллейбусные искр
В туманный вечер бросив горсть,
Поплыли медленно и скрылись
Бесследно, как английский гость.
Дюны после дождя
После дождя горчичного цвета песок
Ломкой коркой, которую, след оставляя, босою
Так приятно продавливать, чтоб ощутить, как носок
В теплый кварцевый прах окунается вниз головою.
Чехов
Чехов с устрицами в Ялте.
Что-то с дамами. Чахотка.
Ветер с моря гонит небо
Голубое в облаках.
Солнце то меня заметит,
То за домом ищет что-то,
То опять выходит в сад.
И тоска еще острее
С устрицами и с лимоном.
Томик Чехова у дамы
С папироскою в зубах.
Ноктюрн
Может, это еж, накачанный, как мячик,
Ночным кошмаром
До размеров Земного Шара,
Свернулся калачиком.
Может, это сизая колючая щека отставного майора
На смятой убитой подушке.
Майор поеживается от холода
Под тонким сиротским одеялом,
Ему снятся – сын, уехавший в город,
Так и не разгаданный кроссворд
И лай умершего Мухтара.
А может, это черный еловый лес,
Как лошадь в ночном,
По пояс в белом тумане,
Еле заметно переступает с ноги на ногу…
Осенний натюрморт
Венозный мрамор. Ягода рябины,
Как пульс, расклевана проворным воробьем.
Из козьего копыта воду пьем
Мы мертвую, как вопль ястребиный.
Осенний звук, стремящийся к нулю,
Повисший в воздухе ажурной паутиной,
Душистых яблок крепкое «люблю»
Под серый дождь и ржавые сардины.
Велосипед
Упругий ход велосипеда
Наматывает на звезду
Промасленную цепь. Я еду, –
Созвездье взято мной в узду.
Над головою млечным морем
Ночная жизнь во все края.
Фонарик освещает в поле
Дорожку. И над ней паря,
Лечу. И тихо, как кузнечик,
Стрекочут спицы по траве, –
Туман взбивает быстрый венчик.
С полынью ветер в голове
Мешает мысли – горько, чисто.
И время встало как во сне.
И празднична, как трубочиста,
Работа там, на высоте.
Послеобеденный сон
Паровоз, пыхтя и толкаясь,
В переднике из железа,
Дымя своей папиросой,
Тащит куда-то вагон.
А там, через поле – усадьба,
С французским налетом измена,
Муж, бросив все, уезжает,
Беспомощно вскрикнул клаксон.
Вишневое деревянное горло
Архангела Гавриила,
Как граммофон, исторгает
Чайковского-или-шансон.
Русские дачники в креслах
Вяло листают газеты,
И на них не спеша нападает
Послеобеденный сон.