* * *
Елене Аксельрод
Твой голос разбудил меня. Но ты
Осталась далека, как прежде. Та минута
Внезапного святого откровенья,
Быть может, и не повторится. Всё же
Я знаю, это было не напрасно.
Она ещё лучится, та минута,
Вся в капельках неведомой печали,
И я осталась в странном убежденье,
Что всё это когда-то было, было
(Когда принять, что мы не исчезаем,
Что память прежних жизней – память снов
Полузабытых изредка тревожит).
Такой же март стоял, смеялись гости,
И тот же звук чистейшего звучанья
Чужой души, таинственно знакомой,
Вдруг до меня донёсся. Этот звук –
Он был как будто нежным, горьковатым
И терпким, словно веточка с мороза.
Да, тот же март стоял, и ты в окне,
Вся в капельках неведомой печали,
И та же глубина мерцала
В твоих глазах, тревожных, как весна.
* * *
Не в чьи-то руки, не в архивы,
И не в подвал, не на чердак –
На свалку труд мой боязливый,
Всех вёсен пёстрый кавардак,
Всех жизней вороха – в отбросы,
В отходы века – и навек,
Как детский плач,
шальные косы,
Как седины осенний снег.
* * *
И призовёт меня к ответу
Встревоженная тень поэта,
Который, зная в страсти толк,
Пересветился – и умолк.
Какому следуя закону
Себя сжигал он неуклонно?
И я… Всё жгу я с двух сторон
Свою свечу, как делал он.
* * *
Годы день за днём припоминаю:
Нет, не хлынут слёзы в три ручья.
Память сердца! Исповедь хмельная!
Душная, горячая, ничья…
Ведь – не наша! Каждую минуту
Знаю, что не наша… Не зову
Тёмную, смолкающую смуту:
Так просторно, чисто наяву.
Только эта даль на удивленье
Белая и яркая до слёз.
Вот оно, быть может, исцеленье:
Ясность, одиночество, мороз…
* * *
Переполненный ящик стола.
Фотокарточки, заваль бумаг…
Что искала? Чего не нашла?
Ворошу наугад, просто так.
С черновою бедой пополам
Музы, музыки, света союз.
И давно не тревоженный хлам –
Неразобраной памяти груз.
Поиск слов, шебутня пустяков,
Многолетняя немощь труда…
Судьбы скомканных черновиков –
Навсегда. Бог ты мой – навсегда!
* * *
Что ж ты смотришь на меня
В молчаливой укоризне?
Дай мне чуточку огня
От огромной вечной жизни.
На колени опущусь,
Протяну к огню ладони,
Жарче, пуще разгрущусь,
Всё светлей, всё беззаконней.
И пронзит меня насквозь
Тайный зов тысячелетий.
Но и там мы будем врозь
На прекрасном, диком свете.
ЗОЛУШКА
Венец из клевера, ромашки:
Огонь весны вокруг чела!..
Угасли щёки Замарашки.
Итог судьбы: зола, зола…
* * *
Яше Хромченко
Дай мне вьюгу с пронзительным визгом,
Вкус весны, летней яблони дрожь,
Полевым, густо-синим забрызгай
Задорожную, знойную рожь,
В память зайчик весёлого света
Урони, будто в тёмный подвал,
Чтобы скуку застойного лета
Растревожил и расколдовал,
Чтобы луч, молодой и желанный,
Заискрился, дождём подожжён,
Чтоб сквозь радугу мир первозданный
Был увиден и преображён.
ИЕРУСАЛИМ
Не из камня твой царственный взгляд,
Из печали, из воздуха сложен.
Как он светел, как свят, как тревожен
Этот Город!
Как слёзы горят!