Дмитрий Сухарев

Стихи из этой подборки – совсем новые и написанные поэтом в прошлые годы, но ранее не публиковавшиеся, – вошли в книгу Дмитрия Сухарева «Холмы», которая готовится к изданию в «Библиотеке Иерусалимского журнала».

ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ

(плагиат)

2001

ВРЕМЯ ДНЕЙ

В темное время дня
Мать просила меня:
– Митенька, помоги умереть.

В светлое время дня, оставшись одна,
Мать обращалась к окну, прося у окна:
– Господи, помоги умереть.

Но каждый из нас был в принципах строг,
Ни я не помог, ни Бог.
И мама молча лежала,
Держа на уме слова, запасенные впрок.

Пролежни, мази.
Тазики, склянки, клеенка.
Тряпки, зеленка.
Светлое время дней становилось темней.
Темное время дней становилось трудней.

Кончилось лето.
Дачные кошки котят народили.
Мать почуяла: вот он, срок.
И мать сказала:
– Прощайте, мои дорогие.
Успела сказать слова, запасенные впрок.

2000

КОНЮШЕНКА

(реставрация)

Воротился сын! Мать, неси кувшин!
Воротился брат! Отслужил солдат!
Выбегай, жена! Вылетай сестра!
Вот и вышла мать и стала посреди двора.

«Ты не кличь сестру, не слыхать сестре,
Она замужем во чужом дворе.
Ты не кличь жену, она курва-пьянь,
Уж не жить тебе, сыночек, при своем добре.

Всех коней твоих пораспропила,
Соколов твоих пораспустила,
Все сады твои позасушила,
Все меды твои с дружками пораскушала».

Как пошел солдат к жене в горенку,
Как вынал солдат востру сабельку,
Как рубил солдат жене голову,
Голова и покатилась во конюшенку.

А в конюшенке кони сытые,
Соколы сидят очищаются,
Все сады стоят зеленёхоньки,
Все меды стоят целёхоньки, заплесневели.

Ой люлю-баю, моё дитятко,
Мы с тобою два сиротинушки.
Ты расти, проси Божьей милости –
Может, пава пролетит, уронит пёрышко.

Может, павушка по небу пролетит куда,
Может, пёрышко уронит на подворьице.

2000

ДАЙ СРОК

По пятнышку всю грязь
Вытравливаю,
По вошке свою мразь
Вылавливаю,
По капле из себя
Выдавливаю
Советского простого человека.

Не надо убеждать:
Борьба, борьба, борьба,
Не надо утешать:
Судьба,
Судьба,
А надо из себя
Выдавливать раба.

Выдавливаю.

Повыбью своих гнид,
Повыколочу блох,
Содвину гнет беды,
Повыпрямлюсь, даст бог,
Сотру со щек следы,
Повыправлю свой слог,
Даст бог.

Дай срок.

1988

ПРОХОДИТ ВСЕ

Проходит все, забыт язык элегий,
А был хорош немилитантный стих.
Так хороши, так свежи были розы,
А мы и в грош не ставим нынче их.

А нынче розу, томную на диво,
Не ставим в склянку темного стекла,
И элегичность склянки из-под пива
Томится в склепе темного угла.

Но все ж давай не выбросим навечно
Складированных в темени словес.
Придет пора – элегии вернутся,
И скляницу достанем из пыли.

И осторожно втискивая розу
В сполоснутую наскоро строфу,
Вздохнем по дням, когда язык событий
Был так хорош, так свеж…

1986

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЯКИНУ

Жил да был редактор Всякин.
Он поэтам разным-всяким
Был свояк, и потому
Всякий-разный бедолага
Почитал почти за благо
Посвятить стишок ему.

Что за чушь – щенки в корзине!
Кто теперь берет борзыми?
Всякин брал совсем не тем –
Брал отважностью суждений,
В этом был он сущий гений,
Не бежал опасных тем.

Он шептал: «Печатать нужно
Всех! – (И все поэты дружно
Враз качали головой.) –
Нужно, но нельзя. Но – можно,
Только это очень сложно!»
В общем, был он в доску свой.

Он, небось, еще в утробе
Заимел такое хобби –
С каждой книжки по стишку.
Это было всем известно,
И поэтам было лестно
Услужить милу-дружку.

И меня, был юн, приперло,
Всякин брал меня за горло,
Говорил мне: «Ты не прав!
Посвящай скорее, Дима,
Это нам не-об-хо-ди-мо!»
Я молчал, воды набрав.

Жизнь промчалась. Так ли, сяк ли,
Посвященья поиссякли,
Нет былого косяка.
Я подумал: скушно вроде!
Посвящу стишок Володе,
Позабавлю старика.

1982

ЗА ПЫЛЬНОЙ ЗАНАВЕСКОЙ

За пыльной занавеской
Висит горячий день.
На выщербленных досках
Лежит сомлевший пес.
Его вальяжных поз
Пример весьма завиден,
И мы дела забудем,
Едва завидим пса.

Властительница-лень!
Тебя хулят поэты,
А ты в апологеты
Бери давай меня.
А те, что в ЦДЛе
И в пекло водку пьют,
Они отменным слогом
Работу воспоют.

Ученый и вальяжный
Придет ко мне мой пес,
От лени ткнет в колени
Свой черный влажный нос.
Но вместо утешенья
В его больших глазах
Прочту свои крушенья,
Свои увы и ах.

1974

РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ

Правду люди говорят:
Рукописи – не горят.

А ведь было: не стихи ли
Дегтем мазали и жгли?
Луковицами сухими
Из-под пепла проросли!

Красок тоже не стереть,
Не замазать пошлой маской –
Живописи под замазкой
Ни за что не умереть.

Летопись не для прикрас,
Сочиненья – не поленья,
Потому что после нас
Тоже будут поколенья.

Звякнет звукописи звук,
Оживет наброска живость,
И нутром учует внук
Века дедова нелживость.

Царь Иван державой правил,
Он уж летопись подправил!
Но слаба была рука.
Сел Иван пред внуком в лужу,
Все вранье торчит наружу,
Словно глист из рысака.

Пробирает страх, страх,
Вот и сохнет над бумажкой
Цезарь с цензорской замашкой,
Только дело прах, прах.

Не старайся, граф, граф
Александр Христофорыч,
Убирайся из конторы,
Ждет контору крах, крах.

Жечь – напрасная затея!
И во всех концах земли
В койках маются, потея,
Те, кто резали и жгли.

Нету гадам сна, сна,
Всюду мнится чертовщина –
Немигающий мужчина,
Доктор Воланд, сатана.

Он с усмешкой небольшою
К подлецу подходит сам
И легонечко левшою
Бац злодея по усам!

Бац! – и нет с чертями слада,
Хоть ори кукареку.
И всю ночь дубасят гада
По зубам и кадыку.

1973

МЕДЛЕННЫЕ ДНИ

Каменные плиты южных городов,
Где пучок травы
В щели, –
Было, я любил вас, и опять готов,
Да боюсь, а вы
Те ли?

Так же ли у каждой старой двери
Держите вы старый табурет,
На котором старая старуха
Жмурится на старый белый свет?

Та же ли домашняя скотина,
Рыжий и насупленный котина,
Ходит за старухой по пятам?
И стоит ли рядышком платан?

Царственно-легко дышится в тени,
Царственно-длинны тени.
Царственный платан,
Медленные дни –
Те же ли они?
Те ли?

1969,1985

ТРИ СМЕЛЫХ СТАНИСЛАВА^[1]*

Три смелых Станислава
Статью писали всклад,
Вдруг видят: кучеряво
Вдали возник Булат.
Один воскликнул: «Справа
Идет большой поэт!»
Другой сказал: «Отрава».
А третий крикнул: «Бред!»

Три Стасика с банкета
Пошли ловить зверей,
Как вдруг из-под паркета
На них летит Андрей.
Один кричит: «Ракета!
Дорогу кораблю!»
Другой: «Держите шкета!»
А третий: «Улюлю!»

Три критика в бурьяне
Оттачивали нюх,
Вдруг слышат: кто-то рьяный
Стихи читает вслух.
«Евтух! – воскликнул третий, –
Ей богу, это он!»
«Протух…» – второй заметил.
А первый вышел вон.

1968

1. * Раскрою скобки. В этом давнем стишке, адресованном литературному междусобойчику, фигурируют три известных охотника до критических баталий – Станислав Куняев, Станислав Лесневский и Станислав Рассадин. В легендарные 60-е все трое промышляли в одних и тех же угодьях и сносили освежеванную добычу к общим журнальным котлам. Сейчас в это трудно поверить – угодья приватизированы, крупной дичи кот наплакал, да и та у каждого своя. ↑