Раннее утро. Едет по Иерусалиму грузовик, останавливается у мастерской Саши Адонина, на Яффо. Мы погружаем ширмы, которые Саша смастерил для выставки, забираемся в кузов. Трогаемся. На улице светло, в кузове темно. Сидим на досках, подпрыгиваем на ухабах.
– Все, закрываю лавочку, – говорит Саша, закуривая. – Буду картины писать.
– А как же ресторан?
– Не знаю. Рутину не переношу. Чувствую, тоска подступает. Надо менять курс.
Иерусалим с его историей и топографией кого хочешь с ума сведет. А уж о нас, приехавших из России, и говорить нечего. Режиссер здесь становится хлебопеком, поэт – продавцом, продавец – каббалистом, разочаровавшийся в иудаизме еврей из Киева переходит в мусульманство, перебирает четки и курит наргилу, в гостинице «Дипломат» живет мессия, а в больнице «Эйтаним» лечится писатель, ставший шейхом.
Смотрю на Сашу. Серьезен. Как всякий человек, принявший судьбоносное решение. Интересно, какие картины он пишет?
Мы познакомилась в январе 1999 года. Я привезла к нему в рамочную на Яффо картины 93-летнего художника Беди Маера. 25 картин. 25 рам. По количеству сходится. По размерам – нет.
– Все сделаем, – сказал Саша. – Расставь рамки, и будем смотреть. Подгоним.
Он положил первую картину на высокий стол, осмотрел ее.
– Давай раму! Здесь подрежу и собью…
Закончив осмотр 25 пациентов, Саша прикинул расходы на лечение. Названная цифра была смехотворной. За углом в рамочной это было в несколько раз дороже. Сабры не сентиментальны. История бедного художника из Моравии, ныне проживающего в доме престарелых, их не трогала. И переделывать эти жалкие белые рамки они не желали.
Кто в наше время латает, чинит, перешивает? Беднота.
– Саша, неужели закроешь мастерскую?
– Закрою. И буду картины писать.
Мы доехали до университета, сгрузили выставку. Расставили все по местам. Саша одобрительно кивал. Отлично вышло. И сами ширмы, и обтяжка.
Саша вышел из музея, перекурить. Мы сидели с ним в университетском холле, пили кофе и молчали.
– Интересная у тебя работа, – вздохнул Саша.
Я чуть было не призналась ему, что пишу книги, и моя профессия – литература.
– Так ты и ездишь со всеми этими картинами…
– Да.
– Ну ладно, пошли.
Саша сбил стояки, пронумеровал их.
– Когда повезешь все это хозяйство в Москву, скажи рабочим, чтобы смотрели на номера.
И все же, какие картины пишет Александр Адонин?
Почему не сказать: «Саша, покажи картины», да боюсь – вдруг не понравится.
На выставке, посвященной десятилетию Большой алии, я обратила внимание на картину «Сон». Экспрессионистическое напластование форм, как и во всяком сне, все перемешано, при этом здорово передано ощущение узнавания – проявляются эклектические, как часто и бывает во сне, разноформатные фигуры, силуэт женщины с ребенком, какой-то клоун-не-клоун, а вот и другая женщина, в провале или это задник какого-то театра… Картина Александра Адонина.
А тут намедни спрашивает меня приятель:
– Видела работы Адонина?
– Одну видела, – говорю, – а что?
– Хочешь еще посмотреть?
– Хочу.
Пошли смотреть. На этот раз – графика. Импульсивная, трагически-насмешливая. Контрасты и размытые очертания, обобщенные формы и сугубо реальные детали. Графика живописца. Теперь не страшно сказать: Саша, покажи картины!
Или уж взяться за выставку. Собрать все работы Александра Адонина, и баста. Есть в этом проекте явное преимущество – с рамами уж точно проблем не будет.
