Алекс Резников

Резцом и словом

О названиях наших рубрик смотри также редакционную заметку «Журнал и город» и «Заметки праздношатающегося» Алекса Резникова («ИЖ» № 4).

УЛИЦА СВЕТА[2]

Какая-то связность в истории все-таки происходит. Особенно здесь. Недавно редакция «Иерусалимского журнала» поселилась под крылом иерусалимской же Русской библиотеки в симпатичном особняке по улице А-ОР[3], названной в честь газеты, которую в начале XX века издавал пионер возрождения разговорного иврита Элиэзер Бен-Иегуда.

Периодические издания на иврите начали выходить в Иерусалиме в 1863 году. Первой стала газета миснагедского[4] направления «А-ЛЕВАНОН», а через месяц после нее появилась хасидская «А-ХАВАЦЕЛЕТ»[5]. Однако уже спустя два года оба издания были закрыты оттоманскими властями. «А-ЛЕВАНОН» стала выходить в Париже, а «А-ХАВАЦЕЛЕТ» возобновила свой выпуск в 1870-м.

Уже тот факт, что газеты освещали местные и зарубежные (особенно – из жизни еврейской диаспоры) новости, означал новую веху в становлении живого иврита. Редактор хасидского издания Исраэль Дов Фрумкин ратовал за обучение ивриту, ремеслам и общим предметам, за создание еврейских сельскохозяйственных поселений в Эрец-Исраэль. Ту же позицию занимали появившиеся позже газеты «АРИЭЛЬ»[6] (1874) и «ШААРЕЙ ЦИОН»[7] (1877; выходила раз в две недели).

В 1880 Бен-Иегуда опубликовал в «А-ХАВАЦЕЛЕТ» две статьи с призывом ввести иврит в качестве основного языка обучения в систему еврейского школьного образования, после чего и получил в Париже от Фрумкина должность иерусалимского корреспондента газеты. В 1881-м, вместе с молодой женой Дворой, он прибыл в Иерусалим с паспортом на вымышленное имя Эльянов. Поначалу Бен-Иегуда отрастил бороду и пейсы, надеясь, что местные ортодоксы, соблюдавшие традицию по субботам говорить на иврите, помогут ему в деле возрождения языка, но довольно скоро убедился в своем просчете и стал декларировать себя в анкетах и автобиографиях «человеком без религии».

Он сменил фамилию Перельман на литературный псевдоним Бен-Иегуда и принял турецкое подданство. В 1882 году он вместе с И. М. Пинесом, Д. Елиным и д-ром Мазия основал комитет «ТХИЯТ ИСРАЭЛЬ»[8], который выступал за еврейскую колонизацию Эрец-Исраэль и за использование иврита в школах и в училищах не только для обучения так называемым «еврейским» дисциплинам, но в качестве основного языка преподавания всех изучаемых предметов.

Два года Элиэзер Бен-Иегуда писал в «А-ХАВАЦЕЛЕТ», но вскоре решил, что светскому, сионистски ориентированному населению города не хватает собственного печатного рупора, и осенью 1884 года иерусалимцы стали свидетелями рождения еженедельника «А-ЦВИ»[9]. По доносам ортодоксов турецкая цензура часто закрывала издание. Фраза в газете «соберемся с силами и двинемся вперед» была намеренно переведена ложно: «соберем войско и двинемся на восток». За нелояльность к режиму Бен-Иегуда был приговорен к году тюремного заключения и был освобожден досрочно лишь благодаря ходатайству Ротшильда.

Пожелтевшие подшивки газеты содержат не только известия о политических баталиях того времени, деловой жизни и культурных событиях города; по ним можно проследить необычную историю любви двух молодых людей, ставшую иерусалимской легендой еще при их жизни. Одним из героев этого «романа в газете» был талантливый двадцативосьмилетний журналист Итамар Бен-Ави (Бен-Цион) – старший сын Бен-Иегуды. В юности он учился в Париже в Учительской семинарии, а затем – в Институте ориенталистики Берлинского университета. Вернувшись в Иерусалим, Итамар стал редактором отцовского издания. Еженедельник был преобразован в ежедневную газету, которая старалась следовать образцам популярных европейских изданий того времени.

Итамар был одарен, образован и привлекателен; его благосклонности искали немало представительниц прекрасного пола. Избранницей же преуспевающего журналиста оказалась юная Лея Абусдид, принадлежавшая к одному из богатых сефардских кланов.

Чтобы добиться ее руки, первенец Бен-Иегуды пустил в ход неожиданное оружие: в редактируемой газете он открыл на первой полосе «Уголок коротких сообщений», где из номера в номер стали появляться его «открытые письма» к возлюбленной. Возмущенные родственники потребовали от Итамара оставить девушку в покое, и тогда с газетной полосы он пригрозил самоубийством… Семейство Абусдид решило спешно отправить Лею в Салоники, дабы оградить от печатно тиражируемых признаний редактора, но Итамар пообещал, что его любовь настигнет ее и там.

…Правы оказались оптимисты. Лея, с согласия семьи, сказала, наконец, «да», а отец новобрачного, Элиэзер Бен-Иегуда, решил, что «А-ЦВИ» исчерпала свою роль в качестве печатного органа молодоженов и вместо нее основал новую газету «А-ОР».

Так гласит легенда, хотя, вероятнее всего, редакция была вынуждена сменить название по цензурным соображениям. «А-ОР» возглавил, естественно, редактор газеты-предшественницы.

Публика обрела в его лице не только активного пропагандиста иврита как современного светского языка. (Как известно, сыну Бен-Иегуды было суждено быть первым «естественным», т. е. с самого рождения, носителем современного разговорного иврита.) Итамар комментировал события, происходящие в городе и во всем мире, с позиций своих читателей, которые занимались производительным трудом и придерживались светских и сионистских взглядов.

Доверительный стиль и разнообразие жанров. Живые репортажи, интересные очерки, остроумные зарисовки… С подачи ортодоксов, оттоманская цензура усматривала в публикациях непозволительное для евреев вольнодумство. Потому редакции приходилось время от времени «закрывать» газету (фактически – лишь меняя название) и… продолжать в том же духе. Под названием «А-ОР» издание просуществовало с 1910 по 1915 год, когда было закрыто по указу турецкого правительства за сочувственное отношение к Антанте.

Десять лет тому назад (еще немного, и эти события тоже станут достоянием исторических книг и энциклопедий) в здании на улице А-ОР разместился основанный Натаном Щаранским и его сподвижниками Сионистский Форум евреев – выходцев из СССР. Первый этаж был выделен под библиотеку, и за счет любимых книг, привезенных в репатриантских багажах и пожертвованных на общее дело, она чуть ли не мгновенно превратилась в крупнейшее в Израиле и, как не без юмора добавляют, «на всем Ближнем Востоке», собрание книг на русском языке. В этом заслуга не только сотрудников библиотеки во главе с ее директором Кларой Эльберт, но и бесчисленных волонтеров.

Когда Форуму пришлось съехать в более скромное помещение, то для самого, пожалуй, значительного его детища столичный муниципалитет арендовал весь трехэтажный особняк.

Нынешний фонд Библиотеки – около ста тысяч томов. Классика, а также стихи и проза современных авторов. Издания по иудаике, философии, психологии, языкознанию. Книги для специалистов (а, как известно, наша алия – сплошь специалисты; или были ими, или стали здесь, приобретя еще парочку-другую профессий…). Отдел редкой книги и отдел правозащитной литературы, зал периодики, математическая библиотека и библиотека искусств…

Студенты и школьники, пенсионеры и трудящиеся налогоплательщики – вся русскоязычная книголюбивая община с десяти утра до семи вечера осаждает библиотеку. А самое интересное начинается в восьмом часу. Творческие вечера и презентации новых книг, профессиональный клуб литераторов «Последний понедельник» и литобъединение «Кинг Джордж, 21», программы «Звучащая книга» и «Современные поэты Израиля», детская художественная студия и театр «Тарантас», междисциплинарный семинар ученых и музыкальный клуб, клубы библиофилов и любителей фантастики – все они процветают на улице Света вместе с «Иерусалимским журналом».

УЛИЦА БЕЦАЛЕЛЬ

…Приблизительно в то же время, что и А-ОР (первая четверть XX века), на карте Иерусалима появилась улица БЕЦАЛЕЛЬ. Искусный в резьбе по металлу, камню и дереву Бецалель, сын Ури из колена Иегуды, возглавил мастеров, которым доверили строительство Скинии, а также изготовление чеканного золотого семисвечника, храмовой утвари и священнических одежд.

Ковчег Завета сопутствовал древним израильтянам во всех военных походах, а после завоевания Иерусалима был установлен «внутри шатра, который раскинул для него Давид». Последнее известное нам местонахождение Ковчега – в Храме царя Шломо, откуда он был вывезен вавилонскими захватчиками…

Но иерусалимская улица получила свое название не в честь древнего мастера, а по имени открывшейся здесь в 1908 году Школы искусств и ремесел. Возглавлял ее столь же незаурядный, как и Бен-Иегуда, подвижник – Борис Шац. В двадцатидвухлетнем возрасте он оставил учебу в виленской иешиве и уехал в Париж учиться искусству скульптуры у Марка Антокольского. Прошло совсем немного времени, и его работы стали пользоваться успехом у публики. В 1895 году болгарский царь приглашает Шаца на должность придворного скульптора и назначает его главой Академии искусств в Софии. Казалось бы, о чем еще мечтать тридцатитрехлетнему ваятелю, к тому же получившему за одну из своих работ Золотую медаль парижского Салона. Однако есть вещи более значительные, чем царские милости и признание коллег по искусству. После встречи в 1903 году с Теодором Герцлем жизнь Шаца делает крутой поворот. Он решает посвятить себя служению своему народу и предлагает Седьмому Сионистскому конгрессу основать первую в новейшей истории еврейскую школу искусств и назвать ее «Бецалель».

Предложение Шаца встречается на ура, и вскоре он появляется в Иерусалиме, и не один, а с первыми учениками – семью болгарскими евреями, бывшими студентами Королевской Академии искусств. В начале 1906 года они снимают большой дом в районе нынешней улицы Эфиопия и начинают там занятия по разработанной Шацем обширной программе. Одновременно вынашиваются планы строительства здания школы на земельном участке напротив стен Старого города (ныне там находится Музей Рокфеллера).

В силу разных причин этот замысел воплотить не удается, но в канун 1908 года с помощью образованного в Германии попечительского совета были приобретены два просторных трехэтажных дома в центре нового Иерусалима.

Построенные в конце прошлого века в господствовавшем тогда в Палестине «оттоманском имперском стиле», они предназначались для использования в качестве сиротских приютов, но оказались вполне пригодными и для организации задуманных Щацем художественных мастерских и музейных помещений.

Известный израильский художник Нахум Гутман, поступивший в 1913 году в Школу искусств и ремесел «Бецалель», впоследствии вспоминал, что «бецалельцы представляли собой странную, пеструю, разношерстную толпу. Профессор Шац собрал их со всех концов света: из разных частей огромной России, из Австрии и Венгрии, Сербии и Болгарии, Германии, Румынии, Греции, Америки, Йемена, Иерусалима и Тель-Авива. Знакомство с людьми, прибывшими из столь разных мест, открыло перед нами окно в большой мир и внесло в привычный уклад свежую струю. Учеников было не так уж много, но каждый из них представлял другую страну, другую культуру. Только еврейские мелодии, которые мы напевали во время работы, объединяли нас. И еще – Иерусалим».

Когда началась первая мировая война, школу закрыли, а Шац вместе с другими еврейскими общественными деятелями был задержан турками на десять месяцев в качестве заложника. Вынужденное бездействие, казалось, удесятерило его силы; в последующие годы он умудрялся не только руководить школой, но и много ездить по свету, добывая средства на ее существование у богатых филантропов.

Во время одного из таких путешествий в Америку в 1932 году художник скоропостижно скончался. Останки его были перевезены в Иерусалим. А в 1990 году в новые строения на территории Еврейского университета, вблизи от места, где обрел вечный покой ревнитель еврейского искусства, переехала основанная им в начале века Школа.

Сохранились кадры кинохроники, где можно увидеть Бориса Шаца во дворе его Школы. Вот он гордо шествует в белом бурнусе, а за ним вышагивает настоящий павлин в роскошном оперении – своеобразный символ многоцветности нового еврейского искусства. Навстречу им высыпают из здания студенты.

Нахум Гутман рассказывал, что нередко, принимая нового ученика в школу, Шац дружески похлопывал его по плечу и говорил: «Несколько лет будешь заниматься гимнастикой, затем женишься, родишь сына и дашь ему имя в Израиле – Бецалель». И что самое поразительное, замечает Гутман, всех первенцев, родившихся у воспитанников Школы, действительно называли этим именем.

…Люблю, остановившись на противоположной стороне улицы, рассматривать здания, принадлежавшие школе «Бецалель» – сегодня в них размещается Иерусалимский Дом художника и художественные мастерские. Они хранят в себе неизъяснимое очарование, наверное, и потому, что несколько поколений еврейских художников освятили их любовью к искусству и преданностью национальным идеалам.

Казалось бы, по архитектуре, да и по внутреннему убранству, эти здания особо не отличаются от своих собратьев, возведенных в те же годы, но… особенный иерусалимский шарм, когда язык не повернется сказать: «старый дом», а с уважением будет произнесено: «старинный».

Иногда по каким-то своим делам я попадаю в расположенный в университетском кампусе АР А-ЦОФИМ новый комплекс «Бецалеля» – теперь уже не школы, бери выше – Академии художеств и прикладных искусств. Есть какая-то сухая прагматичность в этих зданиях, а душа все еще тяготеет к романтике…

ШАТЕР КНИГИ[10]

Для журнального раздела, в котором публикуются краткие сведения о новых изданиях, было взято имя удивительного сооружения, возведенного на территории Музея Израиля в относительно недавние времена. Уже с первого взгляда оно поражает смелым и необычным архитектурным решением, заставляет гадать: «А что там, под этим утопленным в земную твердь куполом?..»

…В одну из весенних ночей 1948 года археолог Элиэзер Сукеник ушел из дома, ничего не сказав ни жене Хасе, ни сыновьям. Путь лежал к стенам Старого города, где должна была состояться его тайная встреча с посланником митрополита Афанасия, настоятеля сирийского монастыря Святого Марка.

Именно в те дни, когда решался судьбоносный вопрос о провозглашении еврейского государства со столицей в Иерусалиме, Сукеника волновали какие-то ветхие свитки, покрытые выцветшими от времени письменами.

Укрывшись в тени крепостной стены, археолог принялся при свете фонарика рассматривать принесенные монахом куски пергамента. Афанасию их продали бедуины, обнаружившие свитки в пещерах Иудейской пустыни.

За несколько месяцев до ночной встречи Сукеник уже приобрел три таких свитка. Теперь представлялась возможность пополнить коллекцию, но митрополит соглашался уступить рукописи за такие деньги, которых не было ни у Сукеника, ни у Иерусалимского университета, где он работал.

Когда начало светать и монах заторопился обратно в монастырь, ученый с сожалением выпустил из рук последний свиток. Шагая по пустынному предутреннему городу, он думал о государстве, которое должно быть создано и для того тоже, чтобы не дать рассеяться по миру древним рукописям Кумрана. Творения еврейского народа, они должны обрести постоянное прибежище здесь, в Иерусалиме.

Профессор Элиэзер Сукеник умер в 1953 году, а два года спустя израильское правительство – при материальном содействии известного бизнесмена Давида Готтесмана – приобрело в США те самые свитки, которые археолог впервые увидел во время ночной встречи у иерусалимской крепостной стены. Тогда же было решено возвести в столице Шатер Книги, где бы экспонировались все семь свитков Мертвого моря.

Первоначально предполагалось построить специальный зал в Национальной библиотеке. К разработке этого сооружения были привлечены известнейшие американские архитекторы Арман Бартос и Фредерик Кислер. Правда, после первого совещания с тогдашним президентом Иерусалимского университета Бенджамином Мазаром зодчие не скрывали разочарования: предложенный для экспонирования свитков один-единственный зал не представлял для них «никакого архитектурного интереса». Когда Кислер возвращался на самолете домой в Нью-Йорк, его, как он впоследствии рассказывал, настигло почти мистическое озарение. Среди облаков, клубящихся за окном иллюминатора, зодчий вдруг увидел очертания белоснежного купола, светящегося изнутри… Возможно, так и должен смотреться будущий музей – как вместилище света, излучаемого свитками!

Зал в Национальной библиотеке, который проектировали Бартос и Кислер, обрел купол, но именно теперь стал острее ощущаться его недостаточный объем. Чтобы устранить это противоречие, для рукописей решили построить отдельное здание поблизости от библиотеки.

Но как увязать два объекта, которые будут находиться рядом и в то же время коренным образом отличаться один от другого по архитектуре? Наконец, в октябре 1959 года место Шатра Книги в иерусалимском ландшафте окончательно определилось. Было решено, что он будет возведен неподалеку от Национальной библиотеки на территории, отведенной для строительства Музея Израиля в районе Неве-Шаанан, и обращен к зданию Кнессета.

Благодаря тому, что отныне хранилище древних рукописей планировалось в качестве самостоятельного комплекса, появилась возможность сделать более выразительным и его внешний облик. Архитекторам пришла в голову счастливая мысль связать со зрительным образом музея название одной из рукописей, которые должны здесь храниться: «Война сынов света с сынами тьмы». Если свет воплощен в подчеркнуто мягких очертаниях белого купола, то тьму, грозящую человечеству, символизирует массивная черная стена из полированного базальта. 11 мая 1960 года Фредерик Кислер записывает в дневнике: «Проект созрел, чтобы дать толчок постройке на Святой земле Храма Книги. Алилуйя!».

Работы по возведению музея длились с 1961 по 1964 год.

Шатер Книги стал новым словом не только в израильской, но и в мировой архитектуре. Его создателям удалось совместить «музейную прозу» (экспозиция и хранение ценнейших рукописей) с высоким духовным накалом. Уже сама организация экстерьера, когда ко входу в музей посетитель спускается по лестнице, ограниченной невысокими колоннами, вызывает ассоциацию с погружением в микву для ритуального омовения. Приобщению к библейским святыням должно предшествовать, по мысли зодчих, некоторое очищение от житейской суеты. Только после этого мы можем переступить порог сооружения, напоминающего древний таинственный храм в катакомбах. Здесь прохладно и сумрачно. Глаз не сразу привыкает к мягкому свету, который льется на выставленные за стеклом фрагменты свитков Мертвого моря. Сами же они помещены в ниши, напоминающие углубления, высеченные в кумранских пещерах.

Но вот пройден затемненный туннель, и мы – в «святая святых» Шатра. Это большой зал, в центре которого покоится та самая рукопись книги Иешаягу, которую показывал сирийский монах профессору Сукенику весенней ночью 1948 года. А над круговой витриной возвышается рукоять символического футляра со свитком Торы.

…Выходим на залитую солнцем площадку перед Шатром Книги, и чудится, будто сияние пробивается из-под земли, из вместилища свитков, сохранивших живые голоса наших далеких предков…

  1. О названиях наших рубрик смотри также редакционную заметку «Журнал и город» и «Заметки праздношатающегося» Алекса Резникова («ИЖ» № 4).
  2. За помощь в подготовке этого материала к публикации редколлегия журнала и автор благодарят Зою Копельман.
  3. Слово ор в переводе с иврита означает «свет».
  4. От идишского слова миснагдим (на иврите митнагдим) – буквально «оппоненты», противники хасидизма.
  5. Хавацелет в переводе с иврита – «лилия».
  6. Одно из традиционных названий Иерусалима.
  7. Шаарей Цион в переводе с иврита – «Врата Сиона».
  8. Тхият Исраэль в переводе с иврита – «возрождение Израиля».
  9. Цви в переводе с иврита – «олень».
  10. На иврите это звучит ОЭЛЬ А-СЕФЕР.