* * *
Begin and cease
and then again begin
Начнется и закончится, и снова
начнется, но в реальности другой
на грани улетающего слова
за облаком, за радугой-дугой.
Закончится, забудется, очнется,
Как спящая принцесса в царстве лет…
Начнется, прекратится, вновь начнется.
Как Бог нам обещал,
как пел поэт.
* * *
По другую сторону часов
время запредельно и лениво,
отдыхает вечное огниво,
замкнут мир на солнечный засов.
По другую сторону любви
мы с тобой в зеркальном отраженье.
Подожди – скажу я – позови
сквозь века, сквозь век моих смеженье.
Боже мой, пусть будет жизнь светла,
Боже мой, пусть повторится снова –
холодом скрепленная основа
по другую сторону тепла.
* * *
До первых звезд в моем окне
растают горести в огне
свечей и псалмов позабытых.
И есть в субботней тишине
посланье Господа ко мне –
прямая речь небес открытых!
* * *
Боже, как перемешались звуки…
Шин и Ша – как счастлива душа!
Азбуки сложились и науки,
Музыки сошлись – судьбой дыша.
Звон двойной развеял все ненастья,
Тайна в сочетанье голосов.
И печаль помножена на счастье…
Альфа-Алеф – точный знак Весов.
УЛИЦА БЕН-ИЕГУДА
Яше и Фиме Шапиро
Ни жара не бойся, ни студа,
ни ветра, слепящего нас.
На улице Бен-Иегуда
таинственный ангел – откуда? –
чего только нам не припас.
Колдуя над корочкой хлебной,
вздыхая над жизнью земной,
зажег он фонарик волшебный,
раскрыл он словарик целебный,
с тобой говоря и со мной.
И мне среди этого чуда,
которого не отнять,
на улице Бен-Иегуда,
средь шепота, гула и гуда,
счастливый конец сочинять!
* * *
Александру Воловику
А после… после жизнь начнется снова,
Совсем другая – легкая, как дым,
Как тень крыла и отзвук сна земного,
Дарованная только нам двоим.
Смотри же в эти дали, не печалясь,
Там вечность расставляет невода,
Все для того, чтоб мы не разлучались
При жизни, после жизни – никогда.
* * *
Да вот и вся она – росой мелькнула,
и закатилась за вороний скат,
как не бывало, так, рукой махнула,
моя смешная жизнь –
восход-закат.
Так коротко, так невозможно мало,
ни счастья не оставила, ни слез.
Да вот и вся – по травам пробежала,
отряхивая дождь с густых волос.
* * *
Касаюсь далекой материи,
Читаю магический код.
В эпоху безумия верю я
В счастливый и добрый исход.
На краешке облака белого –
Небесных стихов волшебство…
Всё то, что из воздуха сделано,
Наверное, крепче всего.
* * *
Памяти Эльзы Ласкер-Шюлер[1]
Волшебница ручьев и леса,
потоков беспощадных вод,
пророчица и поэтесса,
Жила и, может быть, живет.
Иначе музыка – откуда? –
на ненавистном языке!..
О, мастерица сна и чуда
С кулечком сладостей в руке.
* * *
Как за соломинку держусь
за певчую строку.
Я не про музыку – про грусть,
про птицу на току.
Про слов спасительный запас,
про рифмы колдовство…
Я не про музыку – про нас,
про горе и вдовство.
Про то, где силы зачерпнуть,
про сон, про Третий храм…
Я не про музыку – про суть,
неведомую нам.
* * *
Толпа стоит у черного перрона –
над ней огонь и пепел, кровь и дым…
Наш путь –
в Освенцим
от холмов Хеврона,
и нынче снова возвращенье к ним.
Но Бог не оставляет нас одних,
какая бы ни выпала планида.
Мы – сироты освенцимских портных,
и мы – навеки – правнуки Давида!
* * *
Валентине Синкевич
А война пришлась на детство,
на потухшие дворы –
не укрыться, не согреться,
не уйти от той поры.
А война пришлась на голод,
на побег, на птичий лёт,
на дрожащий зимний провод,
на хрустящий синий лёд.
Похоронки в небе кружат,
детский плач и вдовий час.
А война пришлась на ужас
и по всем сердцам прошлась.
* * *
Испания,
холмы твои, сады,
воспетые поэзией Галеви…
Земле, и королю, и королеве
служили мы до черной той беды…
Испания, горьки твои плоды.
Германия,
добры твои леса,
волшебные, как музыка ночная…
Мы верили в тебя, и в чудеса,
твоих поэтов знали голоса,
своей судьбы трагической не зная.
О, Украина,
свет твоих озер,
твоих лугов, и слов славянских
милость.
Как верилось, как пелось,
как любилось…
Ну, а потом погром, резня, позор…
Прощай и ты, чтоб всё не повторилось.
Как мы любили силу стран чужих.
Как верно им служили. Воевали.
На языках заемных воспевали.
А нас потом соседи убивали,
Закапывали в ров детей живых.
Израиль мой,
земля твоя суха,
но к нам твоя любовь неизмерима.
И наша жизнь навек тобой хранима!
А нас опять волнует призрак Рима,
чужой надел и рабская соха…
* * *
И вдруг с печалями моими
Начать счастливую главу…
Нет моря в Иерусалиме,
Но я над городом плыву.
На белых облаках воздушных,
На медленном потоке дня
От новостей, от комнат душных
В простор небесного огня.
* * *
Время собирать и собираться,
нет, не уходить, а оставаться,
даже если ангелы скупы.
Слов не оставлять, не расставаться,
нет, не остывать и не сдаваться.
Нет, не умирать, а растворяться
в драгоценном воздухе судьбы.
ИЕРУСАЛИМУ
Над городом белым моим – луна,
Горят золотые следы,
И Божий ветер, и ночь длинна,
И шесть шагов до звезды.
* * *
Нам выжить, перезимовать –
Лихие ветры не впервые!
Все наши казни – вековые, –
и снова бед не занимать.
Нам выстоять и перенесть
плавильный жар и холод смертный,
и наших сил запас несметный
и Богу самому не счесть.
Нам выдержать.
Колокола
поют о близких в час прощанья,
но мы не оставляем тщанья,
и снова света обещанье
сквозь боль, что на сердце легла.
-
Эльза Ласкер-Шюлер – немецкая поэтесса, еврейка, писала на немецком языке. От преследований нацистов уехала в Палестину. Умерла в Иерусалиме в 1945 году. ↑