Разбирая свой московский архив, я обнаружил эти три машинописных странички – второй экземпляр закладки. Так я и не знаю – это подлинный Веничка или подражание ему? …Но что-то я не припомню, чтобы в 70-е годы занимались подобными розыгрышами, а бумажки, по тому, где они лежали, как раз тогдашние. Поспрашивал знатоков Веничкиного литнаследства – нет, не знают, не читали, не видели у Вени ничего похожего. Вот и поди гадай…[1]
Слог очень похож на Веничкин, хотя текст отделан не так хорошо, как «Петушки». Которые я прочел впервые в 72-м году и, как и все, пережил сильное потрясение. Ужас как захотелось познакомиться, и вскоре очутился я в одной компании с Веничкой, знакомый привел. Я был с гитарой и портвейном. Компания была уже выпивши и встретила меня насмешливо: я впервые почувствовал себя классиком, достаточно устаревшим для осмеяния. Я выставил два огнетушителя по 0,8 – не то это был «Агдам», не то «72-й» портвейн. Аудитория сильно подобрела. А когда я их догнал и ударил по струнам – совсем стало легко. Я пел свои песенки из «Недоросля» (я их написал больше 20 штук к знаменитой комедии), и мои стилистические изыски легко просекала эта хорошо продвинутая публика, во главе с Веней – что может быть приятнее для тщеславного автора?
(Не знаю, как кому, а мне из новейшего городского словаря многие словечки по душе: тусовка, просекать, тащиться, прикид, продвинутый, прикольный – всё это, по-моему, доказывает неистощимую творческую живучесть русского языка.)
Веня лежал – или возлежал – во всю свою длину в углу на широкой тахте и в основном одобрительно помалкивал. Не помню ни единой его реплики. Он показался мне провинциальным красавцем. Но голос – переубедил. Красивый иронический баритон. Потому-то я и оказался в глубоком шоке, когда – много позже – услышал в телефонной трубке механический – точнее металлический – голос его французской «говорилки», вставленной в оперированное горло.
Ни дружбы, ни даже приятельства у нас с ним не произошло. Вполне сложившиеся, совсем разные люди. Хотя я всегда им восхищался и любовался. А тогда, в 72-м, прочтя «Петушки» и будучи в восторге, я сочинил стихотворение.
* * *
Ты, Веня, да еще Чадаев,
Да я, да Пушкин – ну и проч.,
Кто до холопства не охоч –
Мы не в чести у наших оч-
чень наблюдательных хозяев.
В сравненьи с нами Пушкин цвел:
Тон петербургский! Дух московский!
Кто Шаховской – и кто Чаковский?
Сам Дельвиг «Литгазету» вел!
Лексан Сергеич выбирал,
Куды чего послать печатать.
Ему, где надоть и не надоть,
Бумагу цензор не марал.
У нас вон тоже – Полевой.
Да что ж равнять объем и плоскость?
Где прыгал орган половой,
Висит статья про яйценоскость.
Эт сетера, эт сетера…
И Пушкину вскрывали письмы,
И Пушкину вставляли клизьмы
За анекдоты и бон мо.
Но
Ежедневно жрать дерьмо
И присноханжеские «изьмы»,
Когда не то чтобы в столе –
В сознанье шарит соглядатай
И пребываешь на земле
Как превентивно виноватый,
Когда и в профиль и анфас –
Родня, знакомые, поступки,
Когда ничтожные уступки
Чуть не в восторг ввергают нас…
…Так, Веня: где же НАШ журнал?
А вот он: ручка да бумажка,
Да сам-третей пиит-бедняжка,
Не-член; не-профессионал.
Журнал назвали – так уныло! –
Жестяным словом: самиздат.
Тут ход исторьи виноват.
Пи..ец. Начальство утвердило.
Зато корысти – никакой,
Окроме гордости и чести.
Плетнева просьбами не ести
И к Бенкендорфу – ни ногой.
И Бенкендорфу полный рай
Без суеты хватать за жопу
Нетитулованную шоблу
И отправлять в далекий край:
Кого в Сибирь, кого в Европу.
А деньги…
Деньги-денюжки-и-и!..
Ах, Веня! Кто оценит слово
Поэта? Деньги – пустяки:
Хоть десять тыщ за «Годунова»,
Хоть с маслом шиш – за «Петушки».
- В типографском выпуске ИЖ № 7 текст, представленный в редакцию Юлием Кимом, напечатан вслед за этим предисловием под именем Венедикта Ерофеева. Получив письмо от настоящего автора текста – Владимира Марамзина, мы принесли ему самые искренние извинения от имени публикатора и редколлегии журнала. ↑