Многолетней дружбой с Александром Окунем я очень горжусь и очень дорожу. Помню, как в 79-м году провожал его в навечный отъезд, надеясь (без уверенности) на скорую встречу. А в Сибири у меня эта надежда почему-то очень упрочилась. В каком-то очередном письме (уже из ссылки) я написал ему стишок, который помню до сих пор, ибо редкостная рифма в нём была украдена мной у поэта Минаева:
Не грусти, художник Окунь,
не тесни рыданьем грудь,
мы ещё с тобой – конь о конь –
поскакаем как-нибудь.
Сбылся этот стих спустя семь лет. После большой приездной пьянки мы ещё спали в маленькой иерусалимской гостинице, когда ворвался рано утром Саша и сказал слова, которые мы запомнили всей семьёй:
– Вставайте, лентяи! Голгофа открыта только до двенадцати!
И возникшее в эту минуту чувство, что мы дома, не покидает нашу семью до сих пор.
И слова о скачках – конь о конь – полностью сбылись: те мои книги, что иллюстрирует художник Окунь, читатели очень ценят и покупают значительно охотнее других. Да и по миру мы уже немало поездили вместе: Франция, Италия, Испания, Голландия, Бельгия. Разговаривать с ним о живописи или истории, бродя по улицам или музеям старых европейских городов, – чистое наслаждение. Об этом знают десятки людей, побывавших с ним в совместных поездках. Окунь – путешественник дотошный, пристальный и неутомимый, в нём пропал, возможно, незаурядный натуралист-открыватель. Например, в окрестностях города Брюгге он только что обнаружил (есть свидетели) некий новый вид растущего по берегам рек лиственного дерева – он назвал его «Плакучая Рива» и собирается описать в специальной литературе. В одной из статей о нём в английской энциклопедии я прочитал, что он разводит лошадей – мне как-то не довелось его об этом расспросить, но я ничуть не удивился: его периодические отлучки из города явно говорят о каких-то тайных пристрастиях. Так же, как он когда-то знал Питер с осведомлённостью профессионального экскурсовода, знает ныне он Париж, Рим, Мадрид и Калькутту, не говоря уж, разумеется, о Иерусалиме и Харбине. Я довольно часто краду у него разные мысли, не то чтобы прямо присваивая их себе, но укрывая под уклончивой формулировкой – «кто-то, уж не помню, кто именно, замечательно точно сказал…» – и далее по тексту следует какая-нибудь Сашина идея или фраза.
Вообще диапазон способностей этого человека чрезвычайно широк: заядлый меломан, отменный кулинар (он основатель известной уже во всём мире семантической кухни), отпетый журналист, великолепный собеседник-собутыльник и так далее. Но всё это отступает на задний план перед главным его талантом – художника. Зарабатывая на жизнь тяжёлым ремеслом преподавания, Окунь полностью раскрепостил себя как художника и имеет мужество (или упрямство) идти по очень личной и весьма крутой дороге. Каждый день я заново получаю удовольствие, глядя на десяток его холстов и рисунков в своей коллекции – подаренные им, отцыганенные мной, одну работу я даже некогда купил. Меня в его работах восхищает и завораживает незаурядная игра – реальности и мифа, воображения и иронии, виртуозного графического мастерства и невероятной живописной чувственности. Мало кто знает, что художник Окунь пишет на уникальном, им самим изобретённом грунте – это замешанная на клею пыль иерусалимского камня, он специально покупает опилки в городских каменоломнях. Знающие толк во вложении капиталов японцы недавно купили у него несколько больших работ, но не успели заплатить: их ограбили по дороге, и судьба этих людей пока неизвестна. А чтоб не лепетать зазря любительские слова восхищения, приведу я лучше несколько цитат из множества отзывов профессиональных критиков крупнейших израильских газет о разных его выставках:
«Окунь одновременно поэт и визуальный алхимик, его необычные работы являются столь же экспериментом, сколь и поэзией… Его искусство не принадлежит ни к одному современному направлению, ни к одной современной группе. Окунь создаёт художественные баллады, он выдумщик, рассказчик и расписыватель вывесок…».
«В отличие от классической наготы Энгра, Рубенса или греческой скульптуры, обнажённая натура у Окуня не выглядит совершенной, лёгкой и соблазняющей, она уязвима, она страдает, она тревожит зрителя. Его тела – это святилища плоти, святилища её повседневного существования».
«Мастерство Окуня во владении карандашом и кистью, способность строить трёхмерные конструкции и, в целом, его творческие идеи – совершенно невероятны. Художник демонстрирует талант и экспрессию, доставляя наслаждение чувству в той же степени, что интеллекту».
«В живописи Окуня больше всего завораживает и восхищает, что за этим искусством стоит незаурядный мужественный человек такого философского и морального уровня, который в наших краях не встречался давным-давно».
Впечатляет, не правда ли? Мне лично это всё читать было невероятно радостно и усладительно.
Но радостней всего, что Александр Окунь жив ещё, отменно молод (что это за возраст – полвека!) и полон всяческих идей и замыслов, что счастье и его, и близких. Удачи и здоровья тебе, Саша!