ГАЛЕВИ
Я не люблю кастильской розы куст,
Хотя весной его цветенье дивно.
Но розовая алчность этих уст
Под старость лет душе моей противна.
Не возбудит волнения в крови
Его цветенье под весенним небом.
Я не был верноподданным любви,
Рабом желаний собственных я не был.
Себе ни разу в жизни не солгал,
Я целовал босые ноги слова.
Я жил. Я мыслил. Я существовал
Под неусыпным оком Иеговы.
Мне было больно – я хранил свой крик,
Мне было страшно – я не падал духом.
Я б лучше вырвал собственный язык,
Чем стон ловить свой почерневшим слухом.
И, если правда есть, то, видит Бог,
Мне низость не служила одеяньем.
Родившийся в изгнании, мой слог
Ни разу не молил о подаянье.
Мне не грозит богатство. Дом мой пуст.
Разграблен храм, как будто Бог здесь не был.
Я не люблю кастильской розы куст
Под чужеземным мне испанским небом.
* * *
Топай, топай, тополь,
По кривой дороге
То ли в Мелитополь,
То ли к Таганрогу.
Ты иди по селам
Украинским краем,
Там в земле веселой
Дед лежит мой, Хаим.
1972
* * *
С этого момента не клади поклоны.
Пуля метит в ментик – попадает в клены.
И бежать от смерти нет резона вовсе.
Пуля в сердце метит, попадает в осень.
Зачернеют галки над осенним лугом,
Будет пуле жалко метить в сердце друга.
Жизнь твою отмерят секунданты строго,
Пять шагов к барьеру – это даже много.
По осенним тропам тихо, дождик, сейся,
Пуля метит в клены – попадает в сердце.
Что-то очень быстро жизнь пошла по кругу,
Сухо грянет выстрел – и не станет друга.
* * *
Император едет в Павловск,
Охраняем и храним.
Император едет в Павловск.
Свита следует за ним.
Вот проехали заставу.
Вот столица позади.
Что там слева? Что там справа?
Что там будет впереди?
Золотого солнца парус
Тихо движется в зенит.
Император едет в Павловск.
Свита шпорами звенит.
Месяц май стоит в природе.
Облака роняют пух.
И не надо о свободе
И ни тайно, и ни вслух.
На Руси любому тяжко.
Как и нынче, так и встарь
Под кнутом в одной упряжке
И холоп, и Государь.
И совсем не в этом дело.
Суть не в том, кто правит суд.
Жить без пользы надоело,
А для пользы – не дадут.
Пораженья и победы –
Все растает, точно дым.
Император в Павловск едет.
Свита следует за ним.
1978
* * *
Я рос в квартире коммунальной,
Где чад стоял средь бела дня,
Где свет небес в окошке дальнем
Не проливался на меня.
С утра кастрюли и корыта,
Их грохот до сих пор не стих.
Здесь крыша русским словом крыта
Соседок яростных моих.
Здесь спорили и те, и эти,
И пили водку, погодя.
Качалась на волнах столетья
Здесь коммунальная ладья.
Ее железами латали.
Варили щи. Давили вошь.
Здесь предпочтенье отдавали
Сукну армейскому. Ну, что ж!
Оно надежней в носке было.
Его любил Великий Вождь.
И потому сукно носила
Россия вся и в снег, и в дождь.
Была на френч армейский мода
Всем западникам вопреки.
И лишь одни враги народа
Донашивали пиджаки.
Но, видно, боги нас хранили,
И с нашим верным Рулевым
Тридцать седьмой мы переплыли
И подошли к сороковым.
И распахнулись настежь двери.
И в тот же миг, и в тот же час
Мы стали братьями по вере
И сестрами, еще не веря,
Что это сказано про нас.
Да, видно, боги нас хранили,
Хранили коммунальный быт.
Чего мы только не носили,
Какие пиджаки не шили,
Что до сих пор в глазах рябит.
Ах, этой линии свободной
Простой покрой судьбы народной,
В котором время учтено.
Не дай нам Бог, чтоб стало модным
Опять армейское сукно!
1982
* * *
Теперь отсюда, только вот куда:
Считать свои конечные года
До самой до последней остановки?
В Кейсарии красиво, как всегда.
Стучат по камню каблуков подковки,
И солнце припекает без стыда.
В театре Ирода сегодня ни души,
Ну, точно мы с тобой в такой глуши,
Которую не отыскать на карте.
Но вот афиши говорят, что завтра
В театре Ирода, в том каменном театре
Балет английский, аглицкий балет.
В лицо нам дует ветер кейсарийский.
Он рвет афиши с языком английским,
В котором нам с тобою места нет.
1996
* * *
Мы едем в Иерусалим,
Туда, где синее над ним
Не выцветает небо.
По обе стороны шоссе
Леса сосновые в росе,
Поля и запах хлеба.
Дорога вьется меж холмов,
Где черепичный верх домов,
Почти как у Ван-Гога.
Там ослик тащит на себе
По той извилистой тропе
Какой-то скарб убогий.
На перекрестке двух дорог
Ветхозаветный ветерок
И пряный привкус мяты,
И тоненькая, как лоза,
Скосив библейские глаза,
Девчонка с автоматом.
1996
* * *
Вот так и жить. Читать Тору в субботу,
Под кожею, в тисненом переплете,
И свечи золотые зажигать.
А в остальные дни, как и ведется:
По-русски материться с инородцем,
И по привычке страшно власть ругать.
1996
* * *
В Иерусалиме, может,
или возле Цфата,
где, даст Бог, я буду тоже
все равно когда-то,
где в субботу стеарином
оплывают свечи,
где живет мой друг старинный,
как и я, не вечен,
даже в это время года,
я себе толкую,
там – приличная погода,
нам бы здесь такую.
Нам бы здесь тепла немного,
радостей житейских,
чтобы высохла дорога
от дождей апрельских.
1993