Довид Кнут. Собрание сочинений в 2-х томах. (Составление и комментарии В. Хазана. Вступительная статья Д. Сегала. Изд-во Иерусалимского Университета, 1997–1998.)
Есть особенная миссия у этих двух объемных томов сочинений Довида Кнута: возвращение поэта. Его замечательное творчество очень мало известно и почти совсем не изучено. «Голос Довида Кнута – горячий, напряженный, надорванный – услышан в свое время не был – ни теми, из чьих рядов он вышел, – русскими евреями, ни теми, среди кого он жил и за чье спасение боролся, – евреями Франции, ни теми, к кому он вернулся в надежде начать новую жизнь, – израильскими пионерами, слишком занятыми борьбой и созданием нации. Пришло время вернуть этого человека из исторического забвения» (Д. Сегал).
Неповторимая личность Довида Кнута соединила в себе поэта библейского самоощущения и поэта русской культуры; это еврейское сознание диаспоры – «еврея, мыслившего себя и мир по-еврейски, жившего глубоко внутри русской духовной культуры и писавшего стихи только по-русски», – выражено в самой известной, цитируемой и действительно эмблематичной формуле:
Особенный еврейско-русский воздух,
Блажен, кто им когда-либо дышал…
С первых стихов – буквально – со стихотворения, открывающего первую книгу поэта (в 1925 г.), – он утверждает библейскую сущность своего лирического «я»:
Я,
Довид-Ари бен Меир,
Остановился на песке путей,
Чтобы сказать вам, братья, слово…
Современное и библейское сплавлены для него нерасторжимо, переживаются с одинаковой силой и интенсивностью: не как прошлое-настоящее, не как «память древней земли», а как единое непрерывающееся движение – «тысячелетия бродившее вино». И прежде всего поэтический дар – как дар пророческого слова – оттуда. Поэтическое слово порой вырубается из каменного «неподатливого пласта», а не только ложится «благословенной влагой живительных чернил» на лист «нетронутой бумаги».
Даже сквозь трудную суету пестрой жизни «сонного» Парижа, «в любви – и в трудном хлебе» этой жизни проступает, как и ее подоплека, исконная библейская первооснова бытия. И потому эта поэзия часто поэзия Исхода – и поиска, и обретения Прародины.
Строгие черные тома выдержанно академичны и скрупулезны в обширнейшем научном аппарате. Но это не академичность книжного шкапа. И даже нейтральнейшее «собрание сочинений» так же «неакадемично», как – забегая вперед, – и все в этих книгах.
Кажется, весьма затруднительно найти у этого издания недостатки. Трудно поставить рядом книгу сочинений писателя, поэта, которая в такой степени охватила бы все мыслимое окружение поэта. Книги воссоздают духовную ауру, поле притяжения поэта, существовавшие на протяжении всей его жизни. И в этом смысле они и сами по себе живут – потому-то эти книги не хочется ставить на полку, их очень интересно читать. Их можно просто открыть и читать – всё подряд, или не подряд. Они для разного читателя.
Наряду с поэзией и прозой, эпистолярным и литературно-критическим наследием Довида Кнута материалы включают: стихи А.Скрябиной (жены поэта), стихи Йоси Кнута (их сына, израильского поэта), воспоминания о Д. Кнуте близких людей и писателей, статьи и рецензии на сборники его стихов, некрологи, исследования его творчества (включая вступительную статью), хронологию жизни, материалы к биографии, наконец, фотографии. В них естественно входит и голос Кнута-мемуариста, очеркиста, запечатлевшего картины литературного Парижа, «русского Монпарнаса». Все это воссоздает ощутимую плотность «живой жизни» вокруг, драматические изломы судьбы и творческую историю жизни поэта.
Перечисленное здесь написанное не Кнутом составляет в двухтомнике немногим меньше половины. Это отнюдь не «фон», это непременное условие диалога, который эти книги ведут с читателем. И еще одно важное звено для этого диалога – комментарии. В чтении комментариев – посмею утверждать – есть утонченное удовольствие. Но при условии их безупречности. И комментарии в этих книгах – как прекрасный аккомпанемент к яркой и своеобразной основной мелодии.
В этом, так сказать, по праву возвращении – привкус горечи от какой-то исторической несправедливости: вот Ева Киршнер в своих воспоминаниях пишет, что в 60-е годы вдова Кнута Лея говорила, что его пора еще не пришла. Как же знать, когда наступит этот «свой черед»? и наступит ли?
Кажется, и сам поэт полагался на это, повторяя на заброшенной каменоломне Метулы слова Экклезиаста: «В мировой суете – всему время свое».
Думаю, издание сочинений Кнута – культурное событие огромной важности, и прекрасно, что оно происходит в Израиле. От живой связи с этой землей – «пронзительный библейский холодок» его поэзии.
БЫТЬ ЕВРЕЕМ В РОССИИ. Материалы по истории русского еврейства. 1880-1890-е годы. – Составление, статья и комментарии Нелли Портновой, Изд–во Еврейский Университет, 1999.
Составитель этой книги видел свою цель в том, чтобы «воссоздать целостную картину жизни еврейской общины в ее бытовой и культурно-духовной неповторимости при помощи документов, публицистических и художественных текстов» и показать принципиальные тенденции национальной жизни.
Две части книги – это два последних десятилетия XIX в. Внутреннюю структуру частей составляют разделы: «Хроника, факты, события», «Еврейская община», «Еврейская интеллигенция», «Народ/ интеллигенция: вместе и отдельно». Такая структура дает представление о еврейской жизни в России во временном движении; в индивидуально-личностном развитии на фоне распадающейся общины; в соотношении жизненных реалий и происходящих событий и культурной рефлексии на них.
Факты и события этих лет, – а центральными были погромы и выселения, – даются исключительно в архивных документах, скупых газетных сообщениях. Лишенные эмоций документы, само перечисление фактов воздействуют часто не менее страстной публицистики. Есть и факты совершенно невероятные – кажется, возможные именно и только в России: таков свод армейской переписки с военным министерством 1888 г., названный «Дело о внесении Торы».
Рядом с документами – субъективная история – точнее, субъективное переживание истории, которое, мне кажется, важно не менее конкретных фактов: без него нет настоящего понимания смысла и глубины происходящего.
Книга воссоздает духовное содержание и событийные перипетии напряженных десятилетий еврейской жизни в России.
Наряду с новыми архивными материалами часть текстов в книге впервые публикуется на русском языке, восстанавливаются многие забытые публикации, все это сопровождается обширными комментариями.
Разные по характеру, жанрам тексты дают представление обо всех проблемах своего времени – отражают отношения с российским миром и государством; национальное возрождение и соблазны эмансипации; складывание национальной интеллигенции и создание собственной культуры российских евреев, отдельной от общерусской; мучительные отношения с русской культурой и литературой (А.Волынский, Г.Слиозберг, А.Кауфман); языковую ситуацию; представляют складывающиеся национальные программы и движения. В помещенных здесь литературных и публицистических произведениях достаточно всесторонне предстает жизнь общины, все более утрачивающей свое единство в реальности: здесь и обобщения, и конкретные сцены, и пародийность; сложная ситуация перелома запечатлена в рассказах и очерках С.Ан-ского, Бен-Ами, С.Фруга и др. Раздумьями о судьбе российского еврейства звучат воспоминания С. Дубнова.
Эти «материалы по истории русского еврейства» – именно книга как цельность: не антология, не хрестоматия. Тексты в этой книге взаимодействуют, перекликаются, спорят; их многоголосие, разнонаправленность создают живое достоверное ощущение и драматическую напряженность самой жизни: «краски и звуки той жизни», ее неожиданные повороты, удивительным образом актуализируя и для нашего времени проблемы, поиски, споры, устремления, отделенные от нас целым веком.
Литературное и историческое здесь словно перетекают одно в другое, не умаляя и не «ущемляя» одно другого, но помогая осмыслить окружающее и постичь самих себя.
Удачной попыткой обобщения и осмысления всего очень разнообразного и разнородного материала является заключительная статья составителя книги Н. Портновой – «Эпоха возрождения, самосознания и соблазнов».
Трудно переоценить необходимость такой книги. И поэтому очень важно, чтобы она имела продолжение – скажем, как серия изданий подобного рода.