Для начала – цитата:
На пол упала зажигалка.
Её, себя и пол мне жалко.
И, что я сам упал на пол,
Что пол свалился на меня –
Повсюду вечности прокол
Зияет, душу леденя.
В Одессе это называлось: «то, что делает Петя». «За стихи» это в Одессе не считалось. Как и на остальных просторах такой далекой теперь, тогда же – напротив – очень недалекой и неразборчивой в средствах, той еще Родины.
Петр Межурицкий, однако, ни к какому прочему жанру-направлению себя и по сей день не причисляет, да и нового создавать не собирается.
Интересно, как в лесу
Находит лис себе лису?
– искренне беспокоится он. Подобными вопросами был усеян нелегкий путь поэта к сердцам благодарных читателей, которые и два десятилетия назад отказывались видеть во всем этом «натуральном безобразии» сионистскую пропаганду и антисоветчину.
В середине недели
От всего, что болит,
Умирал в самом деле
Инженер Ипполит.
Исчезая со света,
Он прилёг на кровать.
И так странно всё это,
Что и не передать.
Страдания по поводу утраченных иллюзий, несбывшихся надежд и неслучившихся предназначений мало занимают музу Межурицкого – его деятельная натура чужда меланхолии. Неиссякаемая витальность кому-то может показаться легковесной и даже кощунственной:
Говорит: «Пришла эпоха –
Вся страна пойдёт под суд…»
Дело ясно: кончит плохо,
В лучшем случае распнут.
Я же вижу, что поэт каждой своей неловкой, как бы чаплинской улыбкой не дает нам полностью уткнуться в бесконечное меню наших фобий и комплексов. Да он просто взывает: «Бог – ласков, жизнь – праздник, люди – человеки.»
Кто-то, конечно, станет усматривать тайные смыслы за нарочитым примитивизмом, полагая, что речь и вправду может далеко поэта завести. Но сам-то он по этому поводу – ясное дело – будет только иронизировать:
Я, конечно, есть на свете.
И не где-нибудь, а тут.
Я на самом деле Петя,
Если так меня зовут.
Впрочем, всё не так уж гладко.
Многим кажется, что я
Философии загадка
И феномен бытия.
Еще в те времена, когда Межурицкий, возможно, полагал себя одиноким путником в пустыне людского непонимания, неисправимый фокусник и кудесник, он мог, не оборачиваясь сосчитать у вас пуговицы на рубашке и какую-нибудь военно-патриотическую вермишель упрямо выдавать за макароны по-флотски.
Т. е. всё-таки до смерти,
Даже если чувства врут,
Я и в самом деле Петя,
И не где-нибудь, а тут.
Будьте любезны, принимайте его таким, каков он есть. Он может быть назойливым и лукавым, мудрым и пошловатым, невнятным и общедоступным. Он только никогда не бывает скучным.