BAGATELLE
Эвксинский понт, понтовый океан,
Игрушечный, со скуки новогодней
Я был тогда не то чтоб слишком пьян,
А просто мелким бесом обуян
(Хотя и не якшаюсь с преисподней),
Глядел туда, где Солнце – гаврский франт –
Подельниками вздернут был на рее
С одной лишь мыслью: восемь лет назад
Он зря лечил себя от гонореи.
Какого черта!
Взглянешь вдругорядь
На сонный лик своей полуевропы
И висельников станешь понимать.
(Читатель, верно, ждет уж рифмы розы…
Но не дождется). Скука в несезон
Диктует слог. Ямбическая сила,
Которую успел воспеть Назон,
Пока его кондрашка не хватила,
Куда-то вверх и вбок меня ведет,
На том еще конце ломая Cellcom.
Она как друг: уж если продает,
То никогда – по сниженным расценкам.
«Мы будем жить у моря. Будем жить
У моря», – застучит речитативом.
Волнуяся, твой след перебежит
Волна. Зане – спасительным спасибом
Отделаться, не сетуя ни на
Судьбу, ни на судебники Китая,
Все лучше, чем татарская Луна,
Качающая чайкино со сна
На полдороге к Ялте «пейдодна»,
Как медленные души, отлетая.
1998
* * *
И останавливаешься в дверях и, гремя ключами,
Вспоминаешь чужие забытые строчки, где бьют за жалость.
Как бы жизнь не была завалена мелочами,
В наподобье Помпеи памяти многое задержалось.
Здравствуй, мой Геркуланум, последнее из пристанищ,
Где Агарь шла босая, от горя чумного века,
Где фисташки на Алленби пахнут Дахау, где ты не станешь
Уже никогда ни лучше и ни моложе. Библиотека
Для ничейного пользования, которой не перечесть ночами –
Память не держит, однако, в запасе лишнего, и ундина
Прошлого не всплывет в этой луже перед фалафельной, поводя очами,
И только бледный фонарь Луны, как пародия на Аладдина,
Тоже ищет с тобой наш потерянный рай на пару,
Где мы топтались по глобусу и голова шла кругом.
Спустя тридцать лет понимаешь: жизнь прошла на шару.
Но кому ты остался должен, уже не расскажешь внукам.
Всегда будет куда нам упасть вниз лицом, рассекая воздух,
Раздвигая границы тех сфер, где (см. выше), по всем приметам,
Отпустивши вес тела, лишь души способны ходить по водам.
Что и было в итоге сказано воину Архимедом.
На подушке твой волос, как подпись, где камасутра
На углях простыней, где испекся вчерашний вечер.
Но чем ближе та ночь, за которой уже не бывает утра,
Тем бессрочнее вечность и бессвязнее речь.
1997
* * *
Век-зазнайка, тебя не узнать!
Не признавши своих на излете,
Нам досталось тебя доживать –
Только челюсти сводит в зевоте.
Поднимает глаза свои Вий,
Вопреки твоему кукареку.
Не предай. Не наплюй. Не убий.
С глаз долой. Человек человеку.
Как тянул ты, по капле дробя,
Злое пойло из мелкой посуды!
Разве смерти я предал тебя
За лихие твои самосуды?
Разве губы мои не мертвы
Прошептать перед смертью навынос
За избыток спасибо судьбы?
Даже слишком ее получилось.
Разве мертвым сумеешь помочь,
Что и так до конца доволынишь?
Только я, брат, и сам не охоч
До заплеванной сцены судилищ.
Нас ведь тоже сочтут загодя,
Потакая крикливым харонам,
Когда мы похороним тебя.
Если мы тебя, век, похороним…
1997
* * *
А я тобою не любим.
Бог нелюдим и мир безлюден.
Мы есть. Мы рядышком сидим.
И скоро, видимо, не будем.
На заповедные холмы
Садятся ангелы несмело.
Как заколдованные мы
Среди Иудина удела.
Вот мимо нас они идут,
Заваливаясь, как с похмелья.
И крылья следом волокут,
На мокрый снег роняя перья.
Так и моя забудет плоть,
Душой скорбя и холодея,
Вести свою простигосподь
От твоего азохенвея.
Я тоже с небом был на ты,
Заподлицо, запанибрата.
И лили светы с высоты
Любви взыскующие грады.
А нынче небо – решето.
Ночь рваным ситом затянуло.
Я пил не с теми и не то.
И мне уже не встать со стула.
И не осталось не на грош
Тоски по городу поминок,
Где я топтал стопы подошв:
Всей пыли не собрать с ботинок.
И мне уже не отогреть
Всех твоих ангелов, Иуда.
Которым некуда лететь.
И неоткуда.
1998
БЕЗ НАЗВАНИЯ
1
Когда от нас с тобой не останется даже пыли,
Когда забудут язык, на котором мы с тобой говорили,
И человек, различая Бога в толпе имен,
Мерою всех вещей станет в конце времен;
Когда нам не быть и пылью в глазах бытия-зазнайки,
Когда за пастелью вовсе отменят в лесах дензнаки
И сеньора Осень постелит, да жестко спать,
В будущем вне истории, в местности нам подстать;
Когда за и нам деревьями станет не видно леса
Кладбища, крошки мраморной, камня его, железа,
Но, как уходят из дому, подняв воротник пальто,
Сами случимся городом, где не живет никто.
2
Я знаю: никто не откроет для нас ворота
Туда, где кружатся ангелы с лицами идиота.
Мы говорим: их штербе. И отыскать зело
Трудно средь звездной мороки поставивших на зеро.
И где мы вольны не в горницу чью-нито вплыть закатом,
Не различая в голосе прошлого знать за кадром,
Но меж себя глаголая, между мильард лампад,
Что как попало по небу наскоро невпопад.
Впрочем, когда бессмертие, в горле слова убиты.
Больше рядиться незачем в люди и пирамиды.
Но, как Харон не в силах ни сбросить, ни сжечь весла,
Жизнь не бывает прожита, бо ее несть числа.
1998