стихи, музыка, голос, гитара – Михаил Фельдман
аранжировка – М. Басин
ГОРЕЧЬ
Разлилась по сердцу горечь,
А врачи сказали: «мелочь»,
Прописали капли на ночь
Бесполезные врачи…
Напои меня, Петрович,
Рассмеши меня, Абрамыч,
Чтобы горечь вышла напрочь,
А иначе хоть кричи!
Напоил меня Петрович,
Рассмешил меня Абрамыч,
Но ни выпивка, ни хохмы
Не меняют суть вещей…
Заколдуй меня, Хоттабыч,
Опали меня, Горыныч,
Поцелуй меня, Царевич,
Укради меня, Кащей!
Не пришла комне на помощь
Ни одна лесная сволочь,
Не изгнали горечь напрочь
Ни друзья и ни врачи…
Замочи меня, Засулич,
Арестуй, Лаврентий Палыч,
Нарисуй меня, Малевич,
Треугольником в ночи!
Мне один ученый светоч
Рассказал про эту горечь:
Чтоб её заставить вытечь
И изгнать из сердца мрак,
Надо петь, как Макаревич,
И играть как Растропович,
И грустить, как Рабинович,
И влюбляться, как дурак!
Эх, мать, Иван Петрович,
Ой, вэй, Семён Абрамыч,
Ква-ква, Иван Царевич,
И вечная любовь.
Так давайте мир украсим,
Хоть немного, хоть для вида,
Чтобы нам, по крайней мере,
Захотелось крикнуть «Стой!»
— Не топи меня, Герасим,
Не суди меня, Фемида,
Не трави меня, Сальери,
Не убий меня, Толстой!
КИМЕЛЬФЕЛЬДУ ШЕСТЬДЕСЯТ [1]
Когда бесчинствуют восточные химеры,
И отлетали над Парижем все фанеры,
И чувство юмора не знает чувства меры,
И паруса еще ого, как парусят,
Когда гитара намекает на аккорды,
Когда поклонниц зачарованные орды
Хотят «на бис» и вожделенно красят морды —
Мы знаем точно: Кимельфельду шестьдесят!
Уже полжизни позади, а ты в расцвете,
Ты на Парнасе, как Ромео на Джульетте,
Глаза искрятся, как у Сакко и Ванцетти,
Ах, до чего ж мои сравненья хороши!
И что с того, что ты рожден в созвездьи Рака,
Когда в фамилии твоей два мягких знака,
Что говорит не хуже знаков Зодиака
Об утонченности и мягкости души!
С таким талантом, экстерьером и либидом
Клянусь, я тоже, буду гадом, стал бы гидом[2]
И учинил бы несговорчивым аидам[3]
Сорокалетнее вождение за нос!
И не смотрите на меня, как на тупого,
С пренебреженьем, как Маркони на Попова —
От унизительного взгляда от такого
Мне затруднительно ответить на вопрос:
С чего наш «Э́рец» начинается «мувта́хат»?[4]
Я только знаю,что кончается на «та́хат»[5],
И враг стремится, чтобы Эрец был оттрахат,
И в этой похоти весьма неутомим.
А нам всё пофигу, у нас идут процессы,
А у врага одни эксцессы и абсцессы,
А это значит, что Париж не стоит мессы,
А стоит мессы только Иерусалим!
Люблю Париж я, ну почти, как Фалыстыну[6],
И этим чувством я, наверно, не остыну,
Но отдавая долг Дюма отцу и сыну
Я выдам нечто, патетически грустя…
И, несмотря на то, что публика поддата,
Меня поддержат, как Тагор Рабиндраната,
Когда скажу, что шестьдесят — ещё не дата!
Начнутся даты где-то двадцать лет спустя.
-
Песня написана по случаю 60-летнего юбилея Дмитрия Кимельфельда — поэта, барда, драматурга и журналиста ↑
-
Одно из сегодняшних занятий юбиляра – работа в туристическом бизнесе ↑
-
евреям (идиш) ↑
-
«э́рец мувта́хат» (иврит) – Земля Обетованная, Израиль ↑
-
«та́хат» (иврит) – здесь «задница» ↑
-
«Палестина» на арабском ↑