Наум Басовский

О книге Юрия Колкера. «Ветилуя»

Юрий КОЛКЕР. «Ветилуя» [Стихи, написанные в Англии] – Санкт-Петербург, «ГЕЛИКОН ПЛЮС», 2000.

Загадки для читателя начинаются уже с названия. Далеко не каждый любитель поэзии знаком с этим словом – Ветилуя. Правда, автор в кратком предисловии, даёт подсказку – цитату из Пушкина. Но и она мало чем помогает, кроме недвусмысленного указания, что это некая древняя крепость.

А дальше – больше. Стихи эти написаны в Англии, но о каком месте и, кстати, о каком времени идёт речь в стихах, если почти на каждой странице попадаются Геликони Феб, Эрата и Мельпомена, Мойры и Каллиопа, Евклид и Эпаминонд? А если мы не столкнулись с древними греками, то встречаем Лаваново служение, болгарина Мефодия и халдейское ша, Колумба и Казанову, вавилонянина Мардука и камни Хасмонеев, Иеремию и Рамсеса, Одина и Велеса, Тохтамыша и Эль Греко… Чем увлечён поэт, к чему стремятся его ум и душа? К истории, к древности, к мифу?

Но на тех же или на соседних страницах – самиздат и коммуналка, дарвинист и дровяные сараи, примусы и керосинки, генотип и нуклеиновые кислоты, энтропия и дигитальные пространства, волна и фотон, наконец, комета Хэйла-Боппа! Не означает ли этот словарь пристрастия к сегодняшнему дню и его естественнонаучному осмыслению?

Впрочем, хватит спрашивать. Вдумчивый читатель даст на все эти вопросы единый ответ. И ответ этот может звучать примерно так: это стихи, написанные поэтом, которому внятна вся мировая культура, – и адресованные культурному читателю. Тому, кто не сочтёт для себя за труд заглянуть в комментарии к собранию сочинений Пушкина, чтобы узнать (и порадоваться этому знанию!), что Ветилуя – это горная крепость в древней Иудее, крепость, с которой связана история гибели осаждавшего ее ассирийского полководца Олоферна от рук Юдифи. Читателю, для которого название одного из стихотворений книги – День гнева – цепью ассоциаций протянется к канону Реквиема и его великим музыкальным воплощениям. Читателю, которому будет ясно, что упоминаемый в одном из стихотворений харьковский старик – это Борис Чичибабин. Читателю, для которого отработанные летейские воды напрямую связаны с тяжёлой водой и иными атрибутами ядерного реактора…

В небольшой этой книге нет проходных стихотворений; каждое насыщено неординарным и часто парадоксальным содержанием, выношено и выстрадано. Стихи, отточенные по форме и напрямую связывающие нас с классической русской поэзией. Ни одной строки, выпадающей из великой традиции Пушкина и Ходасевича, ни одного случая, чтобы автор поступился строгостью формы в угоду так называемой современности.

Пророки и глашатаи постмодерна декларируют полный разрыв со всем, что укоренено, органично, традиционно. Произведениям традиционного плана они вообще отказывают в праве считаться относящимися к современному искусству, в котором, по их мнению, главное – это игра: игра словами, смыслами, цитатами, приёмами, аллюзиями и т. д. и т. п.

Спору нет, искусство – действительно, в каком-то смысле игра, ибо в любом искусстве существует явно или тайно соблюдаемый свод правил. Есть (по крайней мере, подразумевается) такой свод правил и в поэзии. Соблюдение или нарушение их равно присуще истинному таланту и всегда определяется конкретными свойствами дарования и вкусом его обладателя; тут нет предмета для дискуссии. Но как не вспомнить ну хотя бы поэтическую судьбу Николая Заболоцкого, который замечательно играл в молодые свои годы – и стал писать совершенно традиционные, но потрясающие своей красотой и силой чувства стихи, отбыв долгий срок в сталинских лагерях!.. Это была уже не игра – это была жизнь в её самой высокой духовности.

В доказательство этих тезисов можно было бы привести множество строк и строф Юрия Колкера, но я противник строчного цитирования: строками, вырванными из текста (и, соответственно, из контекста) можно доказать что угодно. Мне представляется, что лучше привести пусть только одно стихотворение, но целиком.

Смерть станет родительским кровом,
Где путника ждут за столом,
Утешат приветливым словом,
Согреют сердечным теплом.

Войдёт он в просторные сени,
В покой, где светильник горит,
Уткнётся родимой в колени,
Заплачет от счастья навзрыд…

Жизнь станет бедой подростковой
В навек уязвлённой душе,
Пустынею солончаковой, –
И, в сущности, стала уже.

Оставляю читателя рецензии наедине с этим прекрасным текстом – без комментариев.

Стихи, собранные в книге, написаны в Англии. Но в триптихе Ориенталии есть строки, которые не могли бы появиться ни в Англии, ни в ином месте на земле, если бы их автор не впитал в себя раскалённость израильских небес и реалии израильского быта:

Обыденная жизнь в стране необычайной
Трудна ещё и тем, что песня стеснена.
Здесь жезл миндалевый пронёс Иеремия –
Поймём ли, отчего так сокрушался он?
Освенцим, может быть, провидел, Хиросиму,
Эпоху дискотек… Избранничества дар
Тяжёл: поди посмей возвысить тут свой голос
На скифском языке!..

А всё-таки решусь: вон виноградник, там
И в полдень уголок тенистый мы отыщем.
Мне Суламифь туда дорогу указала.
Её пророчеству не нужен перевод,
Как земледелию – истолкователь…

До того, как стать жителем туманного Альбиона, Ю. Колкер пять с половиной лет (1984 – 1989) был израильтянином, обитал в Иерусалиме. В Иерусалиме же увидели свет две его первых книги – Послесловие и Антивенок. В Израиле поэт удостоился престижной литературной премии. Затем Юрий выдержал нелёгкий конкурс и получил работу на Русской службе Би-Би-Си. Но в Израиле у поэта остались не только друзья, читатели и почитатели. В этой стране осталась частица его души.

…Но почему же именно Ветилуя? Ещё раз вчитаемся в авторское предисловие: Когда всё кругом склоняется к ногам нового господина, для спасения народной чести иной раз бывает довольно крохотной горной крепости, в которой просто живут по-старому – скажем, не отрекаются от родителей и чтут третью заповедь. Для Юрия Колкера такая крепость – русская классическая поэзия. Как тут не вспомнить, что много лет назад, перейдя из разряда молодых талантливых учёных (по образованию Колкер – математик) в истопники ленинградской котельной, поэт совершил, без преувеличения, гражданский подвиг: в советских условиях, когда даже имя Владислава Ходасевича было запретным, Колкер собрал первое полное (на то время) собрание сочинений гения русской поэзии и опубликовал его на Западе со своим обстоятельным и глубоким послесловием. По прошествии двух десятилетий Юрий Колкер по-прежнему верен заветам Ходасевича, который в начале века писал:

«Дух литературы есть дух вечного взрыва и вечного обновления. В этих условиях сохранение литературной традиции есть не что иное, как наблюдение за тем, чтобы самые взрывы <…> не разрушали бы механизма. Таким образом, литературный консерватизм ничего общего не имеет с литературной реакцией. Его цель – вовсе не прекращение тех маленьких взрывов или революций, которыми литература движется, а как раз наоборот – сохранение тех условий, в которых такие взрывы могут происходить безостановочно, беспрепятственно и целесообразно. Литературный консерватор есть вечный поджигатель: хранитель огня, а не его угаситель».

В вынесенной на обложку книги автобиографической заметке Юрий Колкер спокойно называет себя консерватором. Стоило бы добавить – в том смысле, как употреблял этот термин Ходасевич. Если же не бояться не только литературного консерватизма, но и временами необходимых высоких слов – а какая поэзия возможна без них? – то можно констатировать, что новая книга Юрия Колкера – это поэзия серьёзной мысли, глубокого чувства и неафишируемого стоицизма.

И еще одно из стихотворений сборника:

Уж если читать, так поэтов. Прозаик солжёт,
И правду сказав, а поэт, и всплакнув, осчастливит.
Душой затевается звуков блаженный комплот,
От сердца исходит порыв
и певец не сфальшивит.

Не слишком изыскан был харьковский этот старик,
Но, болью напутствуем, гневом воодушевляем,
Любовью ведом, он в заветную область проник, –
И мы с благодарностью книгу его прочитаем.

Замечательная триада: боль, гнев и любовь – относимая автором к творчеству другого поэта, вполне относится и к его собственному.