Если прислушаться к говору посетителей на любом вернисаже, из гула всегда ясно выделится его имя. Хотя город наш сейчас художниками не обделен, его рисунки бросаются в глаза издали на каждой выставке или в галерее. Говорят о сходстве со знаменитыми французами, с японским искусством, но оказывается похоже на его же собственные, виденные ранее, листы.
Моше Гимейн повторяет известные слова, что художники не говорят, и он немногословен. Тем не менее, он говорит. Линии его рисунков порою ухитряются перерастать в короткие, текучие нити разговора: «В результате этого разговора появился белый корабль и луна» и «Когда человек говорит, он рождает ангела…». И «Есть некоторые люди, которые слушают». И еще: «Попытка постижения понятия перевернутый». Если внимательно всмотреться в иные предложения, то ритмом они сами могут напомнить его же перевернутые, зазеркальные рисунки. Паузы и знаки препинания так строят фразы, что походят на молчание. Так что он остается верен своему цеху.
Сам он любит образ из книги ЗОАР – каббалистической «Книги Сияния»:
«У каждой маленькой травинки есть свой ангел, который помогает ей расти, добывает ей пропитание».
Эти рисунки – ода линии. Линия бежит, пульсирует, натыкается на саму себя, потом застывает, прерывается. Порою цепляется за лист, царапается. Кажется, она превращается в пунктир, уходит в паузу, топчется на месте, как бы размышляя, стоит ли продолжать движение. Она сходит на нет и рождается снова. Линия взрослая, умелая, и детская, как «точка, точка, запятая». Вспоминается считалка про обведенную кривую рожицу с минусом внутри. Линия раздумывает, иронизирует, цитирует, что-то заключает в кавычки.
Его линия не спорит с объемом, самонадеянно его подменяя. По его же словам, «когда линии пропадают на белом листе… они есть, их просто не видно».
Она одновременно в беге и застывает на ходу. Эта связь порыва и оцепенения – дань месту, в котором мы теперь живем.