…Я вынужден открыться, даже рискуя вызвать упреки в некотором эпатаже: тому, что другие воспринимают на полном серьезе, я внимаю вообще без всякого серьеза. Мне важна скорее интонация, с которой произносится слово. И, уловив ее созвучность своему до известной степени беззаботному бытию, я начинаю как бы перевоплощаться в свидетеля, а может быть, и участника далеких событий, оставивших свои неизгладимые отметины на современном облике Города.
Вы спросите, какое все это имеет отношение к Иерусалиму… Мне кажется, Город тоже упрямо не желает относиться к себе серьезно, хотя масса местного и пришлого народа подбивает его на это. Иерусалим слишком любит жизнь, чтобы стать памятником себе.
Можно одержимо прочитать горы книг о Иерусалиме, посетить сотни экскурсий и все равно остаться чужим Городу. Можно яростно поверить в его небесное происхождение и не приобрести ничего, кроме «иерусалимского синдрома», который излечивается, и то не всегда, только в психиатрических больницах. Можно до хрипоты спорить о том, каким тысячелетием, столетием, годом датировать ту или иную достопримечательность, и не ощутить ранимую душу Города, небезразличную к высоким диспутам, но жаждущую только одного – любви.
Мне по душе названия рубрик в «Иерусалимском журнале». Дух творческого вдохновения парит в прозрачной иерусалимской дымке, придающей ему очарование Времени и Места.
…Яффские ворота (ШААР ЯФФО) названы так потому, что отсюда с незапамятных времен начиналась дорога к портовому городу Яффо. Нынешние ворота были построены в 1538 году, спустя каких-нибудь два десятилетия после того, как Иерусалим, равно как и вся Земля обетованная, были взяты под крыло набирающей имперскую высоту Оттоманской Портой. Сам султан Сулейман, по прозвищу Великолепный, неусыпным оком следил за строительством крепостных стен, включавших, помимо Яффских, еще шесть ворот. Но именно Яффским суждено было стать порогом Города, от которого несколько веков начиналась собственно иерусалимская земля.
Даже любимая женщина султана Сулеймана – украинка Роксолана – была вынуждена терпеливо дожидаться у крепостных стен, пока со скрипом распахнутся громоздкие ворота, и она, совершающая вместе со своим караваном хадж по святым местам, сможет ступить в городские пределы.
Но то был шестнадцатый век, когда Сулейманова империя находилась на взлете. На излете же ее существования, в конце века девятнадцатого, туркам было не до жиру.
Германский кайзер Вильгельм II, собравшийся в 1898 году посетить Святой город, уподобив себя предводителям крестоносцев, обязательно хотел вступить в Иерусалим на коне через городские ворота. Мусульманская же традиция признавала такую привилегию только за лицами, покорившими Город. Чтобы и кайзера не обидеть, и приличия соблюсти, «затурканные» отцы Города приняли компромиссное решение: сделать брешь в крепостной стене рядом с Яффскими воротами, чтобы кайзер въехал-таки в город на коне, но – не через ворота.
…А я свой путь держу на внутреннюю площадь Яффских ворот, над которой возвышается знаменитая Башня Давида – своеобразное «лого» сегодняшнего Иерусалима, в миллионах оттисков растиражированное по всему миру.
Несколько лет назад в Музее истории Иерусалима (Башня Давида – один из его «объектов») проходила выставка «Иерусалим на экране: сто лет киносъемок города». Ее экспозицию составили десятки разновеликих экранов, «вписанных» в стилизованные под определенные периоды иерусалимской истории кинозалы. Все это создало неповторимый аромат не одной – нескольких эпох, прожитых в течение двадцатого века еврейской столицей.
В одном таком кинозале можно было увидеть первые кинокадры, снятые в Иерусалиме в 1897 году посланцем знаменитых братьев Люмьер – оператором Александром Промио. До того, как начать крутить ручку киноаппарата, Промио переменил немало профессий: работал почтальоном, моряком, журналистом, и, наверное, поэтому в его коротенькой ленте на удивление много живых человеческих типов. Есть там и сценка, снятая возле Яффских ворот. Вот медленно проплывает перед объективом разноликая иерусалимская толпа, а на заднем плане неожиданно появляются двое мальчишек, уморительно кривляющихся на потеху публике.
Но веселятся-то эти ребятки рядом с могилами двух безвинно казненных людей, похороненных возле Яффских ворот. В назидание, так сказать, тем, кто ослушается повелителя и не выполнит его воли. История не сохранила имен архитекторов, строивших городскую стену и в силу каких-то неведомых нам обстоятельств оставивших за ее пределами гору Сион. Так что оттоманский Иерусалим свою «юрисдикцию» дальше Сионских ворот не распространил.
Сионские ворота (ШААР ЦИОН), возведенные в 1540 году, всегда напоминали мне лицо человека, изрытое оспинами. Хотя на самом деле это следы от неисчислимых пуль и снарядов, выпущенных противоборствующими сторонами в ходе двух судьбоносных для них войн – Войны за Независимость (1948) и Шестидневной войны (1967). Во время последней через эти ворота еврейские воины вошли в Старый город.
Вам, должно быть, тоже памятна фотография, на которой Моше Даян, Ицхак Рабин и Узи Наркис победно шагают по улицам воссоединенного Иерусалима. Девять лет назад, только взойдя в Город, я сам себе казался юнцом в сравнении с этими людьми на фотографии, но сегодня чувствую себя почему-то намного старше их.
…Что может заинтересовать праздношатающегося по Иерусалиму? История в ее систематическом изложении? Оставим это серьезным исследователям. А вот всякие любопытные рассказы, связанные с местными реалиями, – о, что за приятность для ленивого ума, жаждущего освободиться от каждодневных забот!
Мне при виде Львиных ворот, обращенных лицом к Масличной горе, вспоминается история о еврейской санитарке по имени Эстер. Когда в заключительный день Шестидневной войны передовые части наших сил вступили через эти ворота на знаменитую Виа Долороза (Крестный путь), сидевшая на крыше люка бронетранспортера Эстер увидела молодую арабку с раненым ребенком на руках. Она соскочила с машины и оказала малышу первую помощь. Потом побежала догонять товарищей, но неожиданно обнаружила, что за ней гонится пожилой араб в куфие, размахивая громадной жестяной коробкой.
Эстер не на шутку перепугалась (уж не за доброе ли дело ей собрались «воздать»?), но все же, пересилив себя, остановилась и дождалась старика. Оказалось, он хотел отблагодарить ее за спасение внука единственной своей ценностью – бельгийским шоколадом, невесть как попавшим в осажденный Старый город.
Сооруженные в 1538-1540 годах Львиные ворота (ШААР АРАЁТ) и по сегодняшний день сохраняют свое второе (а для верующих христиан – первое) название – Ворота Святого Стефана, ученика Христа, побитого рядом с этим местом каменьями. (Умирая, он только и сказал своим мучителям: «Господи, не вмени им греха сего».) Город настолько щедр, что повсюду предлагает великое множество «разночтений».
Как человек, довольно скептически относящийся к апокрифам о деяниях апостолов (впрочем, и современных политиков тоже), я предпочитаю из всего узорочья версий выбрать наиболее фантастическую, связанную с наличием на барельефах, которые украшают стены, изображений львов. И совершенно простое сравнение тут же посещает мою голову праздношатающегося: если Лев – это Царь зверей, то Иерусалим в обличье Льва – Царь городов.
…А Город и в самом деле мистически царственен. Так что и у Александра Македонского, озирающего его с Подзорной горы (ХАР А-ЦОФИМ, дословно – «Гора наблюдателей») взглядом непобедимого полководца, что-то ёкает в груди. Гора как гора, но не она царит над Иерусалимом, а Иерусалим над ней.
«С высоты» одноименной журнальной рубрики ситуация в израильской литературе видится, возможно, лучше. Между прочим, многие из книг, о которых говорится в этом разделе, уже заняли почетное «рабочее» место на полках библиотеки Еврейского университета, один из кампусов которого находится на Подзорной горе.
Тут я беру «Иудейские древности» Иосифа Флавия (на русском языке; количество «русской» университетской молодежи в стране увеличивается с каждым годом) и читаю о том, как для встречи Александра Македонского процессия проследовала на Подзорную гору (в русской православной традиции – Дозорная гора, в греческой – гора Скопус). Отсюда, сообщает Флавий, «можно обозреть весь Иерусалим и его храм».
Находясь на Подзорной горе, Александр Македонский навсегда отказался от мысли покорить Иерусалим, ибо этот Город, наверное, единственный в мире, покорил самого завоевателя своей духовностью и благородством.
Гора знавала и смутные времена. После Войны за Независимость Еврейский университет, открытый еще в 1925 году, и больница Хадасса на Подзорной горе оказались отрезанными от еврейского Иерусалима. По соглашению с Иорданией, достигнутому при посредничестве ООН, сюда еженедельно направлялся транспорт, доставлявший врачей, медсестер и научных работников в штатском к их «рабочим» местам. 13 апреля 1948 года на колонну автомобилей было совершено вероломное нападение, в результате которого погибло 78 человек. Мне иногда видятся лица этих людей, как если бы я знал их лично. Обычные лица обычных евреев. В моем представлении они навсегда остались стражами Подзорной горы.
…Вот я стою и смотрю – правда, не как лев, а как другое исполненное чувства собственного достоинства создание, – на Новые ворота (А-ШААР А-ХАДАШ) Старого Иерусалима. Они были пробиты, можно сказать, почти недавно – в 1889 году, во времена правления султана Абдул Халида, и первое время даже носили имя «светлейшего». Не последнюю роль сыграл тут глас народа, то бишь многочисленных христианских паломников, которые все активнее посещали Иерусалим и не желали добираться до своих святынь сквозь толпы воинственно настроенных мусульман.
Ворота эти – очень скромные по своему архитектурному облику – после раздела города в 1948 году по приказу иорданских властей были замурованы, а вновь открыты только после Шестидневной войны.
Побывавший в 1965 году в Иерусалиме главный редактор нью-йоркской газеты «Новое русское слово» Андрей Седых (он же Яков Моисеевич Цвибак) любил вспоминать историю о том, как Арабский легион во время Войны за Независимость атаковал находящийся как раз напротив этих ворот монастырь «Нотр-Дам де Франс». Еврейским бойцам по стратегическим соображениям было приказано покинуть здание. Но, пишет Седых в своей книге «Земля обетованная», «эвакуация была произведена столь поспешно, что не успели предупредить часового, стоявшего на крыше. И забытому солдату не приходило в голову, что он остался единственным защитником монастыря. Когда к воротам приблизилась арабская моторизованная колонна, часовой бросил в нее с крыши «молотовский коктейль». У него было всего три бутылки. Первая вообще не разорвалась, но вторая попала в цель, и машина загорелась. Встретив столь решительное сопротивление, арабская колонна отступила перед лицом «численно превосходящего врага». Израильтяне воспользовались этим и немедленно снова захватили территорию монастыря. Когда часовому сказали, что в течение целого часа он был единственным защитником крепости и обратил в бегство неприятельскую колонну, бедняга от неожиданности и страха потерял сознание».
После Шестидневной войны Седых снова посетил Иерусалим. Стоя у открытых для прохода Новых ворот, он спросил у случайного прохожего, как сложится для Государства Израиль последующее двадцатилетие? И услышал в ответ: «Следующее? Да я до сих пор не могу понять, как мы просуществовали первые двадцать лет!»
…Жаль, не узнать об этом разговоре Владимиру (Зеэву) Жаботинскому – неисправимому оптимисту, для которого не существовало никаких сомнений относительно будущего его народа и судьбы еврейской столицы. Улица Жаботинского (РЕХОВ ЖАБОТИНСКИ) находится в самом центре города, соединяя улицу А-НАСИ (что в современном иврите означает «президент» – тут и вправду находится резиденция главы нашего государства) с улицей Царя Давида (ДАВИД А-МЕЛЕХ). Я усматриваю в этом нечто символическое. Ведь Владимир Жаботинский – талантливейший журналист, прозаик и поэт, как, впрочем, тот же царь Давид. Кто знает, если бы он не скончался скоропостижно от инфаркта при посещении лагеря «Бейтар» под Нью-Йорком и дожил до появления на политической карте мира вымечтанного им Государства Израиль, может быть, со своим громадным авторитетом среди евреев стал бы светским главой страны и одновременно – ее духовным лидером, подобно царю Давиду?..
С Иерусалимом были связаны важные события в жизни Жаботинского. В 1920-х годах, когда происходили арабские погромы в Старом городе, он возглавил еврейские отряды самообороны и был арестован властями британского мандата, приговорен к 15 годам тюремного заключения, но под давлением мирового общественного мнения выпущен на свободу. (Суд, между прочим, проходил в здании, расположенном на улице, которая сегодня носит его имя; в этом доме, как раз напротив израильской Академии Наук, находится ныне редакция выходящей на русском языке «Краткой Еврейской Энциклопедии».) Еще раз – и последний – Жаботинский посещает Иерусалим в 1928 году. Он возвратится, снова вернется сюда, но только после смерти. В 1964 году останки Жаботинского и его жены, согласно их предсмертной воле, были перевезены в Иерусалим и захоронены на Горе Герцля. (Эта возвышенность имеет еще одно название – Холм Памяти (ГАР А-ЗИКАРОН). Имя Жаботинского навсегда осталось в проспектах и улицах многих израильских городов. А с недавнего времени появилось и в «Иерусалимском журнале»…