* * *
в незапамятном году в мятую тетрадь
я, как водится, иду строки собирать
я ещё не поняла, чем за них платить,
и спешу свои дела в слове воплотить
все вокруг меня идут, вот и я иду,
листья липы там и тут плавают в пруду,
и ложится между строк, трещин, снов и ям
лёгкий липовый листок, жёлтый по краям
нынче – лист, а завтра – прах, он не там, а тут,
но в болотных сапогах дворник входит в пруд,
выгребает листья прочь, делит труд со мной,
погружает строки в ночь, гасит свет дневной
ночь, где все кричат во тьму кто во что горазд,
не поможет никому, ничего не даст,
но в награду за труды нам наверняка
будут чистые пруды, лёгкая строка
разойдёмся налегке сны вверять зиме,
а в укромном уголке, а в кромешной тьме
мятой памяти моей раскрошится в срок
между двух осенних дней высохший листок
2016–2019
* * *
Жизнь продолжает казаться черновиком.
Колокол в переулках всё ещё ни по ком.
Пятая чашка кофе как будто бы нипочём.
Классик жив и советует прижаться к нему плечом.
Сколько раз эти классики спасали меня со дна,
когда я была одна и как будто бы не одна,
когда я росла как все и такую же чушь несла.
И если б не это плечо, я бы, может быть, здесь не шла.
ак меня проглядели заплечных дел мастера,
даже и не спросили, где я была вчера,
где, на каком распутье стояла с десяток лет,
с черновика, понятно, и спроса нет.
Так поживёшь – и снова всё смывающий дождь.
Начерно шёл налево, потом направо пойдёшь.
Конь тебе был не нужен, камень зарос давно,
а от себя не отделаться всё равно.
Вот и сиди, в свой кофе стряхивая слова
там, где над переулком звоны и синева.
Видишь – опять растаяло. Верь – и опять взойдёт.
Весь переулок набело зацветёт.
2019
* * *
Большинство моих дней исчезают теперь, не оставив следа.
Если есть у истории ткань, то она ни черна, ни бела.
Я была на работе. Была на обеде. Была молода.
Я нигде не была. Я хотела бумаги убрать со стола.
Но бумаги копились, потом рассыпались. Но таяли дни,
превращались в туман, чем-то смутно бессмертным оттуда дразня,
то ли выцветшей карточкой с брошенным наискось «Вечно храни»,
то ли памятной с детства бутылочкой с надписью «Выпей меня».
Отопьёшь и уменьшишься, будешь дивиться, как горстками нот
по пустым проводам рассыпаются ласточки, пахнет тоской.
– Потерял, мол, бутылочку? – греческий классик тебе подмигнёт,
превращая обратно трагедию в музыку, в хор шутовской.
Ни следы на снегу, ни следы на песке, ни растаявший след
на дверном косяке в самой ранней из бывших твоими квартир,
только музыка, музыка, чтоб её, музыка, солнечный свет,
незаживший ожог, окаянная звукопись, птичий пунктир.
Но кончается день, и опять тебе падать до самого дна,
где пустой пузырёк призывает настойчиво выпить его.
Сохрани мою речь. Сохрани мои письма, слова, имена.
Не храни ничего. Замечай, но потом не храни ничего.
2018
БАЛЛАДА
Ты строишь сам свой личный ад, чертей поставив в ряд.
И каждый скажет: «Очень рад!» А кто бы был не рад?
Они стоят к плечу плечом, твердят: «Почтём за честь», –
вольно не думать ни о чём, когда работа есть.
Однако ты и сам горазд в огонь подкинуть дров
и новый ад в который раз спланировать готов,
где заиграет каждый штрих, где жизнь забьёт ключом,
где ты сумеешь лучше их не думать ни о чём.
Чтоб суетился каждый чёрт, был занят каждый миг.
Чтоб все круги наперечёт запомнить не из книг
и, мчась всё жарче, всё лютей сквозь эту тишь да гладь,
сперва загнать своих чертей, потом себя загнать.
Твой ад стоит на трёх китах, киты плывут на юг.
И лишь когда проснётся страх, тогда тебе каюк.
Засим отчаливай смелей, чертям оставь на чай.
И в этот час не пожалей для каждого «Прощай».
2018
* * *
Пребывая в неясном страхе, отметая дурные слухи,
в синеватом экранном свете – дальнем эхе информбюро –
уважаемые пассажиры, словно сонные мухи,
совершают посадку и высадку, раздражая службы метро.
Я сегодня не просыпалась. Я давненько не просыпаюсь.
Совершаю посадку и высадку, поднимаюсь на свой этаж.
Затыкая свой страх за пояс, капюшон распустив как парус,
в пятый спрыгиваю десяток, даже если с виду не дашь.
Между теми, кому сподручно на эскалаторе целоваться,
и другими, кто им пеняет, этой жизни воздав с лихвой, –
подустав от её подмигиваний, от её пинков и оваций,
обгоняю по радиальной, подрезаю по кольцевой.
Очертанья её аморфны, угощения бутафорны,
но и пятый её десяток, говорят, не лишён щедрот.
Уважаемые пассажиры, отойдите от края платформы,
и вообще, не входите в штопор, если поезд в депо идёт.
У кого-то душа пробита, у кого-то давно залатана,
кто-то спит над своим экраном, кто-то бдит из последних сил.
На подъём занимайте, пожалуйста, обе стороны эскалатора.
Он не быстро, но всё же вывезет. Не таких ещё вывозил.
2018
* * *
В Петербурге больше кофе, больше арок.
Солнце бьёт сквозь пелерину тучи рваной.
Выйдешь в арку – выбирай себе подарок:
вдоль Фонтанки или так, по Караванной.
На Фонтанке нет ни водки, ни фонтана,
только утки, только тени под мостами,
на которых век за веком неустанно
стайки классиков меняются местами.
Караванная просторнее и тише,
ни слона теперь, ни моськи, ни поэта –
солнце в окнах и поблекшие афиши,
но не вглядывайся, город не про это.
Он шепнёт из подворотни по-простому,
и прохожий остановится, растерян.
Здесь родился. Здесь работал. Арестован
тоже здесь и где положено расстрелян.
Здесь заклеивали окна, и сквозь темень
здесь везли на санках в вечность в сорок третьем.
И поэтому здесь тени, только тени
ходят молча, да и что мы им ответим.
В Петербурге больше арок и кофеен,
а в кофейнях москвичи в извечной спешке.
Этот город, немотой теней овеян,
не возьмет меня в ферзи свои и пешки.
Он и рад бы, но куда я, в самом деле:
из меня уже он местной не замесит –
представляю, как жила бы здесь неделю,
но, пожалуй, захлебнулась бы за месяц.
Он зовёт – и я не в силах отказаться,
но едва закатный ангел вспыхнет алым,
как навстречу – полумесяц над Казанским.
Очевидно, не собором, а вокзалом.
2018 –2019
* * *
В луже купаются три воробья и скворец
на Чистопрудном бульваре.
Странно сегодня по паре назначил Творец
каждой твари.
Не разбираясь, кому – навсегда, а кому –
просто для ровного счёта.
Я и сама никогда не могла по уму
сделать хоть что-то.
Скажем, прожить, как мечталось, хотя бы на треть
дни августовские эти.
Или за лето на жизнь научиться смотреть
в новом свете.
То воробей, то скворец, то давнишний дуэт,
то мимолётные пары –
это она посылает украдкой привет
через бульвары.
Это она намекает трамвайным звонком,
шёпотом с улицы ближней,
что, мол, и пятый игрок при раскладе таком
тоже не лишний.
2018
* * *
Слышишь, хрустнуло что-то в воздухе,
словно льдинка под каблуком.
Нам остались от осени отзвуки,
этот звон её – ни по ком.
Слышишь, как надломилось и замерло,
словно ветка в зимнем саду.
Это строки падают замертво,
от анапеста до гекзаметра,
не узнаю, когда найду.
Подниму, покручу, но без толку –
только эхо в такой строке.
Без вестей прибывшему вестнику
нелегко идти налегке,
пробираться между прохожими,
треск и гул глуша в голове,
день растягивая скукоженный,
по бесснежной и неухоженной
плиткой выложенной Москве.
2017–2018
* * *
Я перестала видеть, куда иду.
Кто на грозу, кто по воду, кто по льду,
я по бульвару, в сумерках, в декабре
режу свой день как ножиком по коре.
Режу свой день и снег превращаю в сок.
Сок не густеет и капает между строк.
Сыплется новый снег, заметая тьму,
мне остаётся вверить себя ему.
Медные трубы, пепел, огонь, вода –
вроде везде ходила, но шла куда?
С давешней вехи варежкой снег сгребу,
мокрая чёлка по-детски прильнет ко лбу.
И резанёт, как ножиком, белизна,
как языком по санкам, обрывком сна –
липкий от снега шарф и замшелый год,
катишься с горки – главное, что вперёд.
Год мой накатан и вроде бы всем хорош,
мчу по прямой, спускаюсь по виражу,
но на вопросы типа «Куда ты прёшь?»
внутреннего ответа не нахожу.
2018