ПЕРВОПУТОК
1.
Весьма возможна третья мировая,
а может быть, она уже идёт.
С утра, ещё и глаз не открывая,
надеемся, что вывезет кривая –
опять то недолёт, то перелёт.
Последние известия рутинны:
теракт, мятеж, заложников захват.
А после в телевизоре картины –
злодеи в масках, трупы и руины,
и всё равно, восход или закат.
Способны вызвать ступор кадры эти,
но переходим на другой канал –
возводятся мосты, играют дети,
есть красота, и есть любовь на свете,
и человек, что зависти не знал.
Так что сильней – граната с карабином,
тротил в авто, застенок и тюрьма
или искусник в сюртуке старинном,
со сцены на дыхании едином
произносящий: «Мир сошёл с ума»?
2.
А знаешь, мир сошёл с ума, –
он прав, тот лицедей:
вокруг бушует кутерьма
безумнейших идей.
Тот загребает и копит –
для всех он власть и знать;
а тот планирует, не спит,
как это всё отнять;
а третий продаёт свой дух:
он, светел, чист и тих,
работает на первых двух,
оправдывая их.
Четвёртый тоже хочет жить,
и тоже не на цент:
чтоб предыдущих ублажить,
он им даёт концерт,
стихи им пишет и холсты –
похоже, что ногой, –
творя эрзацы красоты
для тронутых деньгой.
А кто-то вдалеке от всех
пустых, незрячих глаз
стоит и пишет первый снег
в двунадесятый раз.
И для него важнее нет
в часы, в минуты те,
чем воссоздать дрожащий свет
на небольшом холсте.
Сегодня счастлив я, мой друг,
не зря часы идут.
Ты только посмотри: вокруг –
безумие; а тут
пустое поле, и зима,
и белоснежный свет.
Ты знаешь, мир сошёл с ума,
а мы с тобою – нет.
3.
Ложится первый снег легко, без предисловий.
Ещё вчера зима и не брала разбег,
а нынче первый снег – он ежегодно внове;
ложится первый снег, ложится первый снег…
Такое колдовство в его часах начальных,
когда смолкает шум, и в этой тишине
такое колдовство в его словах печальных –
не я их нахожу, а он диктует мне.
А может, всё не так, и белый первопуток –
такой Господень знак, особая печать,
чтоб легче было мне в ночное время суток,
не путаясь во тьме, дорогу различать.
Ложится первый снег, меняя слух и зренье,
прерывисто дышу, и холод по спине,
и в глубине души высокое смиренье:
не я ищу слова, а Он диктует мне.
4.
Юродивый – не скажешь по-другому:
в стране, где снег нам видится обманом,
он, повинуясь импульсу нагому,
слагает стих о первопутке санном.
Юродивый, найди слова другие!
Твоё старьё, как масло, всё прогоркло.
Твердит, что, мол, не знает ностальгии,
а в прошлой жизни сам увяз по горло.
Ах, критики, ну что ж вы так спесивы?
Ведь он поэт, он не такой, как все мы.
Его ведут не мысли, а мотивы,
его ведут звучанья, а не темы.
Не много мы поймём, без смысла ссорясь, –
его не прошлой жизни звёзды греют:
любовь и смерть, призвание и совесть –
мотивы, что вовек не устареют.
Но это не предмет для разговора,
а только некий вектор обозначен.
Когда б вы знали, из какого сора… –
и первый снег не хуже всяких всячин.
5.
Шелестят страницы в тишине ночной,
а в стекло стучится ливень проливной.
Два полночных звука – кролик и удав –
вычлись друг из друга, тишину создав.
Объясни кому-то, хоть из первых рук,
как ночная смута порождает звук,
как выходит образ из подспудных нор
и ложится в опус скерцо си минор.
Если же с наукой нотной не знаком,
посодействуй звуку русским языком,
чтобы шелест книги и дождя разгул
превратились в тихий равномерный гул,
чтобы старой лютней пел квадрат стекла,
чтобы горечь будней по стеклу стекла,
чтоб звучали снова в проливном хмелю
три коротких слова «я тебя люблю»…
6.
Северный холм
За озером спину взбугрил.
Зелень деревьев.
Киноварь ярких перил.
Киноварь ярких перил и сиена ворот,
охра на крышах, тропинок затейливых умбра…
Всё это, думал, из памяти быстро уйдёт –
но почему-то сегодня приснилось под утро.
Яркие пагоды видел я в ярком саду,
в ракурсе странном – как будто над ним пролетая,
и понимал, постепенно набрав высоту,
что возвели это всё мастера из Китая.
Плыл подо мною пейзаж, европейский вполне, –
шпили соборов, и замки, и башен бойницы.
Что же китайские пагоды видятся мне?
Что же мне садик с перилами яркими снится?
Видел я это и вроде бы даже летал,
яркие краски вбирая привольно и шало,
лишь оттого, что Ван Вэя недавно читал
и что любимая рядом спокойно дышала,
лишь оттого, что потоки стучали в стекло,
я просыпался, их громкую музыку слыша,
и создавались созвучия будням назло,
миру назло, у которого съехала крыша…
7.
Единственная жизнь – другой не будет,
за что готов ручаться головой,
но не готов – и пусть меня осудят –
её сложить на третьей мировой.
Когда идёт обычной жизни драма,
хватает в ней всего и без войны,
и потому воззрения ислама
мне вовсе не важны и не нужны.
С меня довольно равенства и братства,
прямым путём приведших в лагеря;
я этого словесного богатства
уже наелся, честно говоря.
Единственная жизнь, когда бы щедро
ты мне дала ещё с десяток лет,
хотел бы этот срок прожить нетщетно,
призванье исполняя, как завет.
Пусть буду жить я в невысоком круге
от денег и от славы вдалеке,
пусть будут неизбежные недуги,
лишь карандаш держался бы в руке.
А если ты решишь промчаться мимо
в какие-то отчаянные дни,
не для меня, а для моей любимой,
единственная жизнь, повремени!..
февраль 2005
* * *
Дом начинает рушиться не с крыши:
непрочность крыши – это курам на смех.
Сначала обрываются афиши,
в простенках поразвешенные наспех.
Потом внезапно выпадают стёкла
на первом этаже, в витрине лавки.
Зайдёшь в подвал – и видишь: всё намокло,
большие трубы требуют поправки.
И смутное соображенье давит,
что это не жильцы недоглядели:
ещё надёжным кажется фундамент,
но всё не так окажется на деле.
Жильцы ещё в неведенье томятся
и знающего держат за придурка,
но по рустовке трещины змеятся
и ночью опадает штукатурка.
А пятна тлена тянутся всё выше
и у жильцов не просят разрешенья…
Дом начинает рушиться не с крыши –
она лишь довершает разрушенье.
июль 2005
* * *
Бывает, день начнётся невпопад,
и к вечеру ты сам уже не рад
тому, что распланировал заране:
и ногу стёр, и поезд упустил,
и дело сделать не хватило сил, –
того гляди, вода исчезнет в кране.
Есть в этом тайна следствий и причин;
она имеет множество личин,
но раз от разу выглядит иначе.
И если уж начало не с руки,
она, твоим усильям вопреки,
плюсует неудачу к неудаче.
Тогда опомнись, и не нужно драм.
Остановись. Взгляни по сторонам.
Жизнь хороша и в этом эпизоде,
поскольку от низин и до высот
любая веха – только эпизод
в том, что подвластно Богу и природе.
С момента появления на свет
мы проживаем семь десятков лет
плюс-минус двадцать – как кому случится.
А потому до времени упрячь
свой перечень удач и неудач,
покуда вестник в дом не постучится.
ДЕРЕВУШКА В ГОРАХ
Жизнь у всех на виду: от жилища наследного фельдшера,
принимавшего роды, лечившего всех от простуды,
и до кирхи, в которой все жители были обвенчаны,
расстоянье всего быстрым шагом не больше минуты.
И от кирхи до кладбища тоже минута, не более.
Все знакомы друг с другом, к стабильной морали и пользе.
Кто из жизни ушёл – не своей, разумеется, волею, –
те, скорее всего, продолжают общаться и после.
Так живёт деревушка, почти не меняясь в столетиях,
о которых не спеть, что как пули они пролетают.
Что отцы не успеют, спокойно доделают дети их,
а не дети, так внуки – работы в деревне хватает.
В том, что в доме сегодня, и в том, что отложено на зиму,
всё в порядке у них с пропитаньем, одеждой, дровами…
И поэтому каждый себя почитает обязанным
и не так уж всегда озабочен своими правами.
август 2005
* * *
В.
Как живётся в бревенчатом домике там, на вершине –
на вершине довольно высокой, хотя и не снежной?
Там тропинки покаты, а небо просторно и сине,
и трава, если снизу рассматривать, кажется нежной.
Там, наверное, тихо. Ничто тишину не нарушит,
даже если порою бывает и ливень, и ветер,
ибо местность сама формирует спокойную душу,
для которой естественно жить одиноко на свете.
Можно жить на вершине, низинные страсти итожа,
что сегодня прошло, то назавтра под вечер не помнить,
и стихи сочинять, и, наверное, музыку тоже,
и записывать их, не тревожась о том, что не понят.
Ну, а как там живётся, не знаю простого ответа.
Снизу видится чистое небо и яркое солнце,
но не жил никогда я в бревенчатом домике этом –
до сих пор не случилось и вряд ли когда-то придётся.
август 2005