Михаил Мельцер

О книге Григория КАНОВИЧА «Шелест срубленных деревьев».

Григорий КАНОВИЧ. «Шелест срубленных деревьев». – Тель-Авив, «Библиотека Матвея Черного», 1999

На титульном листе художник воткнул портновскую иглу в еврейское местечко, пришив его к бумаге. В плоском воздухе страницы парит Эйфелева башня, уходящая, как та же игла, остриём в вереницу далёких домов нашего прошлого.

Мечется на излёте жизни по Парижу профессор Сорбонны и по совместительству владелец кафе, бывший маленький мальчик из Майданека, герой повести «Продавец снов» Натан Идельсон.

Кому нужны воспоминания? В мире, где властвует бизнес, мультимедиа и точные науки. Думаете – никому? Ан нет, господин Идельсон придумал хорошее применение и «каштану, высаженному ясновельможным паном Войцехом Пионтковским», и «птицам, залетающим в 6-й класс гимназии», и «улице Вишнёвой возле костёла». Он надумал их продавать, чтобы помочь старому, ещё со времён довоенной Литвы, другу, который заработает на этом пару нелишних франков. Надо только говорить богатым пожилым людям то, что они хотят услышать. Это очень важно – не то, что есть сейчас и как изменилось, а то, что они хотят услышать. И вот, оказывается, этот приходящий к ним человек удивительным, странным образом податливо помнит всё:

«– …флигель… – там жила моя няня – не снесли?

– Нет, не снесли.

– А медные ручки на парадных дверях?

– Никуда не делись… Потускнели только…»

«– Там, сразу за воротами… если пойти налево… лежат мои родители. Два маленьких надгробия в виде Моисеевых скрижалей. Может, проходя, заметили?

– Как же, как же… очень красивый памятник».

Сопровождая друга, терпеливо ездит от одного старика к другому молодая длинноногая Николь, осколок сложной жизни Натана. И сам друг в очередной раз пытается свести воедино порванные ниточки. И всё умещается в человеке – полёт, скорбь, бизнес.

«Шелест срубленных деревьев». Десять глав, разорванных временем. Повесть об отце.

«– Кук, Гиршке, кук! (Смотри, Гиршке, смотри!)»

Сколько уже написано. Разве можно к этому ещё что-то добавить?

Оказалось – его сын смог.

«…кончался век девятнадцатый и начинался век двадцатый с его скитаниями и смертями, с грохотом бомб и вселенским плачем, с теплушками и скудными пайками хлеба…»

Именно в это время родился отец писателя – Шломо Канович. Родился спокойный, молчаливый человек, больше всего на свете любивший жену, сына, работу. А что может быть лучше этого?

«Портных убивать нельзя!» – кричит бандиту пан Глембоцкий. Такая понятная истина…

Портной Шломо Канович всю жизнь занимался своим делом. Нам бы так – знать, что дело, которым ты занимаешься, – твоё. Никуда не торопиться, жить, работать.

В книгу заходишь, и пронзительная печаль охватывает тебя. О чём? Наверное, это у каждого своё.

«…из голубой, необозримой сини слетались мои учителя и мои однокашники, моя мама и мой отец. Слетались на неуловимый, как сон, парящий над облаками каштан, который – сколько его ни руби, сколько ни пили – никогда не срубить и не спилить, ибо то, что всходит из любви и произрастает из печали, ни топору, ни пиле не подвластно…»