* * *
Д. Ш.
Выметает время дочиста
Хлама залежи и вздора.
И светлеет одиночество
От пустынности простора.
От долгов, давно оплаченных,
От всего, что не оплакать:
Рощи, исподволь заученной,
Как кусок из Пастернака.
Лиц и улиц, мне прописанных
От болезней и печалей.
Кистью сумрачной написанных
Под дождём промокших далей…
Ах, не годы, но мгновения
Чудной связи с мирозданием
Не ценнее, а бесценнее
И видны на расстоянии.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ С ЭПИГРАФАМИ
Зиновию Гердту
И что порой напрасно
Давал страстям улечься!
И что нельзя беречься.
И что нельзя беречься…
1.
Авансцена. Но уже не роль.
Вся страна притихшим залом стала.
И щемило, и объединяло,
А нельзя беречься прозвучало
Как существованья смысл и соль.
Опустела без него Москва.
С кем, успев узнать и прилепиться,
Горьковатой радостью упиться:
Строчки, строфы, целые страницы –
Все неповторимые слова.
Мимо магазина «Сыр» – скорей!
Или от метро, что даже проще.
Не двором, а молчаливой рощей.
И, как травка, коврик у дверей.
Закатилось счастье, как кольцо.
Где теперь на всем на белом свете
Возгласы и взоры будут эти?
С плеч хозяин снимет пальтецо…
2.
Свой возраст взглядом смеривши косым,
Я первую на нём заметил проседь.
Даже сузив свой взгляд и скосив,
Не измерить не возраст – остаток,
Не пути – он заведомо краток –
А остаток живительных сил.
Вульгаризм «заначить» – по мне.
Инстинктивно избыток положен
Не на счет, не в кубышку – под кожу,
Как в карман, но внутри, в глубине.
Подоспела пора извлекать.
В пять часов пополудни – хоть каплю.
Пару капель, чтоб руки не зябли
И душа загоралась опять.
Но с того смертоносного дня
Всё знобит от печали меня.
И уткнусь я в поэзию лбом,
Потерявшая лучшего друга,
Человека из лучшего круга,
Наилучшего в круге любом.
Эта свежесть сиротства – хоть вой.
Чем – от боли? Повязкой тугой?
Утешительны разве что дали.
И закат – мы его не видали,
Каждый раз он какой-то другой.
* * *
От небес хочу немало:
Искупить бы мне грехи
И хоть сколько там осталось –
До конца писать стихи.
Не завидую красивым,
И богатство – для других,
Но стеснительным курсивом
Я прошу, чтоб мучил стих.
Это чудная работа,
Неотвязная забота.
Близким – чуть,
и всё отдать.
В эту ночь узнала что-то.
Про себя узнала что-то,
А могла и не узнать.
ГРУСТНЫЕ ВЫДУМКИ
1.
Есть шлейф любви. Ну, субфибрилитет.
Уже ни жара нет, ни воспаленья.
Но тридцать семь и три –
горячки след,
Инерция заглохшего движенья.
Я, чувств иссякших неразумный раб,
Тревожась, одеяло подтыкаю.
Чтоб не простыл?
Нет, чтобы не озяб!
Остаточная преданность такая…
(Или – раба? Что всё равно, пожалуй:
Ведь говорят про женщин – добрый малый.)
2.
Ни одной агоры, ни ничтожную самую малость
(Ну, полушку, не то что копейку)
Не дала б за питьё, что от синего счастья осталось.
Но сама наливала. Допей-ка.
Знаю, на переправе лошадей не меняют.
Круто близится та переправа.
Бог? Я верую в нечто за гранью последней, за краем –
Ну, без ада, конечно, без сладкого этого рая –
Хоть налево скачи, хоть направо…
Только капли остались. Совсем запрокинута чаша,
Голубиная, полная блеска.
Гул копыт по траве. И запахло водой.
И не так уже страшно.
Это Буг? Но ведь не было там перелеска.
* * *
Ш. Ш.
Перед грохотом – сверкнуло.
И раскаты друг за другом.
Дождь отвесный чудным гулом
Заполняет всю округу.
Кроны моет, корни поит
И самой мне перепало:
День накрыло сизой мглою,
А в душе светлее стало.
Ветра лёгкое дыханье.
О минувшем воздыханье.
И ушло, и сохранилось
То намокшее свиданье.
В хмурый полдень вдоль бульвара
Он и я – смешная пара.
Он – из «Мцыри», песню рыбки…
(Сыпануло – крупно! шибко!)
Я – внимала. Мне – внималось.
Дождь прошёл. Любовь осталась.
И – родство, что, Боже правый,
Долговечней, чем любовь…
* * *
Тот вагон комбинированный
и ценой был приманчив для нас.
Бесплацкартно и шумно внизу –
и плацкартная полка вторая,
Где закат за окном
над степным горизонтом не гас,
Молчаливым костром
до золы, до земли догорая.
А с купейным тем паче
легко распрощалась душа,
И вокзальная сутолока
(это «Марбург») уже за спиною.
В том купе ты на кнопку нажал,
слабый свет, как окурок, туша,
И задраена шторка,
и ночь чуть не в сутки длиною
Под любимые строки на стыках трясёт и трясёт…
Меж библейских холмов, боже мой,
наш автобус петляет теперь.
И въезжаешь ты в небо.
Вершины светлей и темнее.
Наша Эрец мала –
в мирозданье открытая дверь.
Как стеклянная – в сад…
Надышаться, боюсь, не успею.
* * *
Есть такой на гине закоулочек –
Вздохи ветра, как взмахи крыла.
От звезды зажигайте окурочек,
Воспаряйте – была не была!
Поделить бы безмерность на порции,
И за тридцать блаженных минут,
Если кто понимает в пропорциях,
Целый день не скупясь отдадут.
А за ночь (как с царицей Тамарою) –
И оставшейся жизни не жаль.
…От кого получаю задаром я
Эту лунность и эту печаль?
ОДА КОСМЕТИКЕ
З. П.
От небесной дождевой воды
Волосы и помыслы чисты.
А от раны давней и морщин
Странно помогает крем один.
Маски тоже чудо хороши,
Как для кожи, так и для души.
Молодеешь сердцем и лицом,
Карим взором, углядевшим даль,
Узкой юбки тонким сукнецом,
Узеньким – со слёзкою с кольцом.
* * *
Синее небо. Чёрная птица.
В странном наклоне пространство кружится.
Ствол… Ухватиться успела едва –
Это кружится моя голова.
Будто на палубе, будто морячка,
Нет, не упала. А на море качка.
Видишь, сравненьями я не нова –
Это кружится моя голова.
Как на качелях – выше и ниже.
Дальнее – дальше, близкое – ближе.
Так прилепиться без клея и шва!
Это кружится моя голова.
Мимо меня многогорбое стадо.
Око верлибру верблюжьему радо.
Шёрсткой к холму припадает трава.
Это кружится моя голова.
Вот уже звёзды разного ранга.
«Брызги шампанского» – давнее танго…
В парке, не в зале.
Память жива.
Нижутся сами на нитку слова –
Это кружится моя голова.