ТИПА ДИПТИХ
I
То ли наши пасторали постарели,
То ли наши акварели постирали,
То ли было так всегда у нас в апреле,
Только мы до сей поры не замечали.
То ли поумнели мои кони,
То ли сдохли резвые савраски.
То ли Бог кларнет послал вороне,
То ли просто жизнь меняет краски.
Не вникая в суть водораздела,
Окликая, но не откликаясь,
Господи, я кажется сумела
Ног не замочить, соприкасаясь.
И пока вы там тянули одеяло,
И пока вы там делили винегреты,
Меня сроду рядом с вами не стояло,
Дорогие современные поэты.
II
И как всегда, нас подведут итоги.
Как никогда прекрасен ваш союз.
Вот только эти ваши некрологи
в уютном блоге… слишком à la russe.
Как отличить копытце от колодца?
Ну, кто-нибудь, приди и объясни
им всем: не факт, что слово отзовётся,
ведь им уже за тридцать пять в тени…
О благодать нервущейся аорты!
Прекрасный век, прекрасные сердца…
Ко мне, Мухтар, пошли отсюда к чёрту
во имя Духа, Сына и Отца.
* * *
На доллары к рублю я больше не живу,
я больше не куплю билеты на Москву
и оставляю вам на вечное храненье
начинку к пирогам и дачное варенье,
избушку без дверей, из воска два крыла
и памяти моей кривые зеркала.
Я оставляю вам оброненное слово,
лежащее в земле под станцией «Коньково»,
и – задом наперёд – 91-й, что ли,
хороший был бы год, когда б не Божья воля.
Я оставляю вам ту церковь в Тёплом Стане…
Хороший был бы храм, когда б не прихожане.
* * *
Из далека долго течёт Ока-Волга…
В Каспийское море впадали все реки,
А я не хотела и стала горой.
Все девы погибли женой в человеке,
А я не хотела и стала сестрой.
Потом мы летели на Северный полюс –
Не помню, кто «мы», только помню тепло,
Касание воздуха, го́лоса голос…
Потом было холодно. После прошло.
А ты не скучай там, подайся к Петлюре,
Попробуй себя хоть на ком-то женить,
Отдай своё сердце какой-нибудь дуре,
Она его будет до смерти хранить.
* * *
Зверь знакомится с ловцом,
камень мечен.
Я утешу вас словцом,
больше нечем:
…вы сойдёте, как с икон византийских,
поцелуете далёких, как близких,
вам насыплют в закрома карамели,
и, конечно, будет свет в том тоннеле.
Как заметил ваш астролог,
будет звёздно.
Но для тех, кому за сорок,
уже поздно,
время – мёртвая вода
в дни кислотные.
Вы не звери, господа,
вы животные.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я вам расскажу за всю Одессу –
и не прячьте водку со стола,
ваша месса стоит вам Одессы,
дальше пейте сами, я пошла.
* * *
Мне снилась кошка Мериам,
мы с ней лежали на диване
и было нам, скажу я вам,
так хорошо, как в икебане
бывает правильным цветам,
не знающим своих названий.
Мне снилась кошка Мериам,
мы говорили с ней о разном,
доверив пляшущим словам
свой однозначно спящий разум:
о том, что жизнь всегда права,
как тёща Миши Кацнельсона,
о том, что чёрная вдова
себе всегда отыщет клоуна,
лишь потому, что жизнь привыкла
смотреть на непрерывность цикла…
Стал взгляд её чуть-чуть темней
от слов «Христово Воскресенье»,
и я продиктовала ей
рецепт миндального печенья.
Мне снилась кошка Мериам.
А вам?
СЧИТАЛОЧКА
Я не просто старый евнух,
Я служил при трёх царевнах,
Заплетал им на ночь косы,
Выдавал им папиросы,
Обучал составу яда,
Потому что это надо,
Объяснял, что всё не зря,
И учил любить царя.
А когда к нам приходили
Тридцать три богатыря,
Мы гасили в окнах свет,
Говорили, что нас нет.
* * *
Вы сказали: не читать между строк –
всё равно что не чесать между ног.
Вы строчите эти шалости так легко,
мне до вашей шестипалости далеко.
Я же вроде не давала вам повода
делать выводы. Что ж такого-то?
Ну, бежала рука по клавишам –
ни о будущем, ни о давешнем,
ни намёка никакого, ни прессинга,
ни фальстарта на счёте два…
Это песенка была, просто песенка,
просто музыка и слова.
* * *
Я буду спать, пока не высплюсь
и не рассыплюсь жемчугами –
гори огнём моя английскость
в немецком городе Потсдаме.
Пусть хоть какая колесница,
пусть хоть какая канонада –
я буду спать, пока мне спится,
когда проснусь – тогда и надо.
Скажу закату: «С добрым утром!»
и фен совокупив с розеткой,
я улыбнусь всем трём лахудрам
в трёх створках зеркала с подсветкой.
Лицо покрашу нужным цветом,
добавлю тёплой акварели
и нарисую, где их нету,
глаза, чтобы они смотрели.
А вы меня уже не ждёте,
вы съели завтрак, ждёте ужин,
уже над вами вьются тёти –
им, тётям, тоже кто-то нужен.
А я приду на курьих ножках,
и всё в округе озарится,
и на губных своих гармошках
нам заиграют в небе птицы.
Но вы посмотрите на время,
но вы воскликните: «Фигасе!»,
и я пойму, что вы не в теме,
и разрыдаюсь восвояси.
* * *
О свет моих глаз, кто сказал вам, что вы не из этих?
Кого вы так сильно тянули за грешный язык?
Спросите меня, я отвечу и буду в ответе
за то, как у вас от обиды запляшет кадык.
О, тьма моих дум, посмотрите, как дни пролетают.
А если считать каждый день за неполных полдня,
то это продляет? Хоть что-нибудь это продляет?
Или никак и на выходе та же фигня?
И, видимо, да, ваше семя иного помола…
Чтоб что-то хотеть, нужно что-то иметь предложить,
вы просто слегка заигрались в самца богомола –
ту участь, monsieur, ещё нужно суметь заслужить.
* * *
И как-то сам собой возник
в тот день под липами пикник,
кому-то кто-то подал знак,
и кто-то знак прочёл, но так,
как этот знак читают те,
кто лучше видит в темноте.
И две совпавшие параболы
легли в основу нашей фабулы.
«Мадам, пардон, я неуклюж…
А в этом шкапчике ваш муж?»
…Пол подпевал любому шагу,
портрет молчал, держась за шпагу,
и оставалось удивиться:
«О Боже мой, так вы девица?!»
…Не отзовутся больше скрипом
ни половик, ни дверца шкапа,
но, подъезжая к этим липам,
с него всегда слетает шляпа.
* * *
Боже правый, что ж Ты деешь!
Неужель пора назад?
Оглянуться не успеешь,
как земля катит в глаза.
И уже летишь обратно,
привечая на лету
Дядю Стёпу у «Арбата»,
папу с мамой на мосту
и ничейный тот ручей,
где под горкой кирпичей
будет спрятана записка:
«Миру – мир, войне – пиписка»
* * *
Храни нас Бог, пока мы живы, –
а дальше как-нибудь мы сами
освоим голубые нивы
под золотыми небесами.
И нас там будет много-много,
готовых объяснить на пальцах,
что от порога до порога –
два лёгких шага в ритме вальса.
* * *
Вы опять заглядывали в вечность?
Вы рискуете однажды не проснуться.
А вот знаете, я думаю, что личность –
главный корень зла и революций.
Унитарность – вот спасенье наций.
Но как только в воздухе морозит,
нация не хочет размножаться.
Я вчера об этом много думал. Прозит!
Дело даже не в конечной подоплёке,
дело в том, что мы освоили рутину
и забыли, где мы спрятали вещдоки –
крестовину, сердцевину, пуповину.
И никто ведь вроде не покойник,
а наследники дерутся за ботинки,
даже разговор о новой фройляйн
переходит в разговор о Кессельринге.
Мы-то с вами знаем, что мы ищем –
то, что всякий ищущий обрящет.
Вот мы тут и блещем кверху днищем.
Хорошо хоть кофе настоящий.
Если б нас ещё представили к наградам,
чтоб совсем как в старом анекдоте…
Не махнуть ли, группенфюрер, в Баден-Баден?
Всё равно уже неделя на излёте.
* * *
Шли корабли к рассветным берегам,
и людям снились плотские забавы –
все те же, что вчера приснились вам,
а козам снились травы, травы, травы…
Шли корабли, ровняя свой наклон,
и бездны гладь струилась в лунном свете.
«No pasaran», – подумал Посейдон.
«Ну, нет так нет», – ему ответил ветер.
* * *
Попадейка-матушка злая,
Как увидит меня – так плюнет.
А за что – я и знать не знаю.
Вот ведь дал же Бог бабе слюни.
Я же с девками на Купала
Не певала срамных напевок.
Но как в речке себя купала –
Там уж пела громчее девок.
Виноваты ли красны вишенки,
Что поспемши в роточек просятся?
Кто же знал, что попович рыженький
Кувырочком с мосточка бросится.
Мне что в платюшке, что без платюшка…
Мне бы к батюшке сходить, коль грешна.
Да ведь матушка-то у нас и батюшка –
Одна сатана.
* * *
Когда качаются фонарики ночные…
Когда из моря появляется старик
столь белый сколь белее не бывает
столь чёрный что от края и до края
гудит земля…
на вдохе как под дых
беременеет каждая вторая
ребёночком с чертами всех ветров
которые когда-то тут летали
и цепенеет ночь на пьедестале
среди своих темнеющих шатров.
Когда из моря появляется старик
старухи завывают как цепные
сладчайшей смертью пахнет базилик
и в город посылает позывные
и город понимает: базилик…
и слышит: завывают как цепные…
и улицы в обилии улик
меняют лик
на шёпот переходит Беня Крик
и не качаются фонарики ночные.