Владимир Жаботинский

Из публицистики (1906)

Статьи, напечатанные впервые в российской периодике в 1906 году, планируются к публикации во второй книге четвертого тома Полного собрания сочинений Владимира (Зеэва) Жаботинского, который выйдет в свет в 2015 году. Редакция благодарит за предоставленные материалы инициатора, составителя и главного редактора издания Феликса Дектора и просит ссылаться при перепечатке материалов не только на «ИЖ», но также и на ПСС В. Жаботинского.

АВТОНОМИЯ ПОЛЬШИ[1]

25. Немедленно, по установлении общеимперского демократического представительства с конституционными правами, в Царстве Польском вводится автономное устройство… причем в Царстве Польском должны действовать общегосударственные гарантии гражданской свободы и права национальности на… самоопределение и должны быть обеспечены права меньшинства.

Из программы к.-д.

Сознательный еврейский националист должен очень осторожно подходить к этому вопросу. Наш народ и без того разрублен на части чужими пограничными заставами; и без того при случае войны, допустим, между Австрией и Россией, нам придется месить штыками друг друга. Стремление объединить еврейство заставляет нас сочувствовать и содействовать всякому сближению между странами, где рассеян еврейский народ. И если большая половина этого народа волею истории скоплена теперь в одном государстве, было бы необыкновенным легкомыслием с нашей стороны не дорожить – и весьма – этим обстоятельством. Организация «всемирного еврейства» не есть еще прямая возможность сегодняшнего часа, но тем важнее для нас организация «всероссийского еврейства», как единого политического целого на политической арене огромного могущественного государства. Дробление этого целого, раздел всероссийского еврейства на новые клочки, т. е. дальнейшее кромсание нашего национального организма было бы для нас страшным ударом – особенно теперь, когда лозунг объединения захватил самые широкие массы нашего народа и почти всю его интеллигенцию, недавно еще ассимиляторскую. «Всероссийское еврейство» должно стать краеугольным принципом нашей национальной политики в России, а единое российское еврейство мыслимо только при сохранении единства в России – единства в том смысле, в котором этот термин принимается федералистами. Эту простую истину необходимо положить в основание нашей платформы и бороться за нее без всякой робости, без всяких колебаний.

С этой точки зрения мы, конечно, ничуть не собираемся бороться – если бы даже имели на то силы – против автономии отдельных областей, в частности Польши. Напротив, от чистого сердца желаем и Польше, и Украине, и вообще кому только угодно – полнейшей свободы «самоопределения». Кроме мотивов справедливости, нами здесь руководит еще и то соображение, что в центральном парламенте России мы, евреи, в лучшем случае можем рассчитывать на 4 процента депутатских кресел, а в польском сейме – опять-таки в лучшем случае – на 11–12 процентов. Это, конечно, далеко не лишено для нас важности. Но автономия Польши нанесла бы удар нашим интересам, если бы она раздробила нас, оторвала бы польское еврейство от всероссийского еврейского организма. И против такой тенденции польского автономизма нам придется пустить в ход все свои силы.

Сил у нас мало, но пусть поляки – именно в этом случае – не переоценивают и нашей слабости. Дело в том, что то раздробление нашего национального организма, о котором я говорю, по самой сущности своей возможно только при раздроблении России как единого государства. Государственное единство не нарушается никаким расширением органических прав той или иной области, той или иной народности, лишь бы при этом было соблюдено основное условие: гражданин России есть прежде всего гражданин исключительно России, а не той или другой области и на всем пространстве государства он пользуется всей полнотой своих гражданских прав и свобод. Автономия областей должна передать в его руки заведование местными делами в самом широком объеме, но не должна отрезать его от общегосударственного союза; автономия областей соединяет его с ближайшими соседями на почве местных интересов – опять-таки, в самом широком размере, но она не должна отрезать его от самого тесного общения с далекими согражданами на почве интересов, выходящих за грань местных рамок. Автономия областей не должна мешать тому, чтобы гражданин России всюду в России сознавал себя дома и всюду в России мог осуществлять свое братство с теми, кого ему угодно признавать своими братьями. Иначе автономия превращается в сепаратизм, иначе она дробит и расчленяет государство в механическую связку совершенно закрытых, совершенно друг другу чуждых кусков. Такая постановка вопроса об автономии Польши встретила бы резкое несочувствие преобладающих политических групп России, и наше противодействие в этом случае оперлось бы на самую внушительную силу, перед лицом которой сепаратисты оказались бы совершенно изолированными. Мы сильны тем, что наши интересы в данном случае совпадут с настроением политического большинства, и разумно поступят господа счастливые победители недавнего избирательно-крестового похода в Царстве Польском, если на сей счет заранее воздержатся от всяких иллюзий.

К сожалению, приходится опасаться, что в некоторых польских умах идея автономии приняла именно этот агрессивный оттенок. Национал-демократы в этом отношении, конечно, особенно подозрительны, или, вернее, вне всяких подозрений: внутри Польши они собираются проводить политику активной ассимиляции, так сказать, национального крестительства, причем вряд ли остановятся перед прямым угнетением: такова, например, заветная для многих из них мечта – предоставить избирательные права только грамотным по-польски. Гораздо мягче в этом отношении ППС: не в пример Дашинскому, его товарищи в российской Польше признают жаргон языком и согласны дать ему законное место в народной школе и в учреждениях. Но в вопросе о «всероссийском еврействе» надо ожидать со стороны обеих этих партий самого непримиримого противодействия. Привыкнув издревле считать местного «Мошку» за свое панское добро, они резко восстанут против всякой попытки включить еврейское население Польши в организацию, объединяющую все еврейство России. Они не позволят «польскому» еврею смотреть на себя как на члена какой бы то ни было семьи, выходящей за пределы автономной Польши: его гражданские чувства должны кончаться там, где кончается польская провинция. Это, если хотите, дальнейшее развитие бундовской точки зрения, согласно которой только еврейство России представляет из себя некоторое подобие единой нации, а галицийские евреи не в счет, ибо уже это совсем другое государство. Cuius regio, ejus Judaeus[2]. Здесь только на место полицейского государства подставляется автономная область: области будут завоевывать автономию, а евреи будут закрепощаться за областями, точно крестьяне во время оно за помещиками, и спасибо хоть за то, что одна из двух великих польских партий – ППС – разрешит нам в утешение перевести на жаргон соответствующую историческую поговорку: вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Мы не должны закрывать глаза на эту опасность. II съезд еврейского союза принял резолюцию о созыве «всероссийского еврейского национального собрания для установления, согласно воле всего еврейского населения, форм и принципов его национального самоопределения и основ внутренней его организации». Его – значит еврейского населения России, а не России без Польши, или без Украйны, или без Литвы. Будем ли мы бороться за сейм или за другую форму организации, за «культурное» самоопределение или за автономию общинно-бытового типа – это другой вопрос, который мы, евреи, решим промеж себя; по какова бы ни была организация еврейства по объему ее компетенции, она должна охватить все еврейство России – дабы когда-нибудь, в свое время, охватить все еврейство мира. Еврей Варшавы и еврей Одессы должны иметь полную свободу союза для своих национальных задач, для своей национальной политики.

Прошлой зимою некий пэпээсовский официоз уверял, что одни только сионисты выставляют подобные вредные требования. Следовало бы деятелям ППС и всем вообще руководителям польской политики верхов и низов отказаться и от этой иллюзии. Для Сиона или нет, для выселения отсюда или для вящего процветания здесь – но за организованную национальную самодеятельность твердо стоит теперь огромное, подавляющее большинство еврейских общественных сил. Наши польские крестители думают, будто связь между евреями разных мест выражается только в том, что одних бьют, а другие посылают им денег и старого белья, после чего битые с благодарностью выдают квитанции – и кончено. Это большая ошибка, уважаемые соседи! Мы не намерены довольствоваться такой припадочной солидарностью для взаимного наклеивания пластырей на застарелые раны: мы хотим установить эту солидарность навсегда, чтобы от пластырей перейти к основательному профилактическому лечению, т. е. посмотреть, нельзя ли как-нибудь избавить себя раз и навеки не только от погромов, но и от такой травли, какою сопровождалась, например, избирательная кампания в Варшаве. Как мы достигнем этой цели, через сионизм или другим путем, – это, опять-таки, отдельный вопрос, который мы, евреи, сами уже разрешим; но наши польские соседи могут быть уверены в том, что, совершенно независимо от этого решения, первым шагом еврейского народа в освобожденной России будет организация еврейских сил – всех еврейских сил огромного государства, от Вислы до Днепра и дальше.

Люди злого умысла, конечно, истолкуют эти слова так, будто мы против польской автономии. Я уже сказал, что это ложь. Даже больше: мы признаем, что в делах польского края «польский» еврей должен быть хорошим польским гражданином, должен отстаивать самостоятельность края и содействовать его процветанию. Но лишь тогда, если он сам не угнетен – если этот край со своей стороны гарантирует ему, еврею, полную свободу от польского вмешательства в его еврейском национальном деле. Как гражданин польского края, он подчиняется Польскому сейму; как гражданин еврейского народа, он руководится директивами центральных органов объединенного всероссийского еврейства. Польский народ требует свободы от гнета, и он прав; но при этом должно быть ясно и четко оговорено, что свобода Польши не может быть использована для угнетения других народностей.

Еврейская парламентская группа должна спокойно и выдержанно вести в польском вопросе эту единственно справедливую политику. Может быть, оно лучше, что от Царства Польского не прошел ни один еврей: вряд ли удобно было бы тамошнему еврею взять на себя смелость откровенной постановки вопроса. Наши депутаты, представители еврейского населения Литвы, Белоруссии и юга, могут себя в этом отношении чувствовать гораздо свободнее, и эта свобода от всякого постороннего давления поможет им, я надеюсь, сразу взять надлежащий тон, не пересаливая ни в ту, ни в другую сторону, не переоценивая ни своих, ни чужих сил. Они, конечно, примут во внимание, что идея автономии Польши пользуется известным сочувствием, и справедливо, – но они не забудут и того, что это сочувствие вытекает из общего признания национальных прав, и потому малейшая перспектива непризнания национальных прав других народностей со стороны самих поляков внутри Польши сильно подорвала бы это сочувствие. Наша парламентская группа все это взвесит и учтет, и тогда она, без сомнения, найдет пути для содействия такому разрешению вопроса, чтобы всем было хорошо и никому не обидно.

Да будет полная автономия и Польше, и Литве, и Жмуди, и Чуди; но прежде чем начнется выкраивание автономных областей, должны быть незыблемо утверждены для всей России основы демократической свободы и, в их числе, свобода национальной жизни и национального союза для всех и повсюду.

ТОЧКА НАД «I»[3]

В 1-м номере «Украинского вестника» проф. Мих. Грушевский говорит: «На вопрос, как широко должно быть самоуправление этих маленьких областей, – на этот вопрос, разумеется, может быть только один ответ – как можно шире!»

Почтенный автор сам, вероятно, согласится, что это слишком неопределенный ответ. Не потому, что в нем тут же не перечислены все предметы, долженствующие войти в компетенцию национально-областных автономий, а потому, что не указано, кто же в надлежащий момент составит это перечисление, кто определит эту компетенцию. «Как можно шире», говорит проф. Грушевский, но – кто же явится судьей в основном вопросе о том, что «широко» и что не «широко», что «можно» и что не «можно»?

Насколько известно, все народности России – кроме некоторых партий Царства Польского – согласны признать и в этом отношении верховную волю всероссийского законодательного учреждения, как бы оно ни называлось к тому времени – учредительным собранием или государственной Думой. От этого учреждения, выражающего высшее согласие и единение всех народов государства Российского, должно зависеть окончательное утверждение всех статусов, устанавливающих органические права отдельных областей и народностей. Но есть огромная разница между утверждением и выработкой. Должно ли и может ли центральное, общегосударственное учреждение взять на себя также и выработку этих статусов?

Вот вопрос, который, насколько знаю, до сих пор не затронут ни в одной партийной программе, кроме, как уже сказано, польских. Эти последние, в свою очередь, его разрешили бы со своим радикализмом, который многих, даже подлинных друзей польской автономии несколько беспокоит. PPS говорит о Конституанте в Варшаве; «Czerwony Sztandar»  – орган PSD  – напечатал недавно проект резолюции, которая будет предложена ближайшему съезду и которая, отвергая конституанту, говорит, однако, о сейме с учредительными полномочиями; наконец, недавно был напечатан проект польского демократического союза, где тоже говорится об учредительном сейме. Ни в одной из этих программ не указано сколько-нибудь определенно, подлежат ли решения этого варшавского собрания утверждению всероссийской законодательной палатой или, помимо последней, сейчас же становятся неприкосновенной конституцией Царства Польского? Не указано также, где должен быть решен трудный вопрос о правах национального меньшинства – во всероссийском учреждении, представителями всех племен, для всего государства и для Польши в том числе – или варшавским сеймом, т. е. его польским большинством, отдельно и самостоятельно для польского края?

Эти сомнения заставляют некоторых доброжелателей отнестись не без осторожности к тому крайнему характеру, которым отличается польское решение вопроса. Но именно и только к его крайнему характеру, а не к самому решению в принципе. По существу, польское решение есть единственно правильное: выработка польской автономии, от основных начал до мельчайших деталей, должна быть произведена не в Петербурге, а в Варшаве, не выборными всего государства, а выборными Царства Польского.

Этот принцип должен лечь во главу всех национальных программ. Общегосударственной палате принадлежит только верховное право окончательной санкции на самые статусы автономии Украины, Литвы. Закавказья, также как и все положения о правах отдельных национальных меньшинств могут быть выработаны только национальными собраниями Украины, Литвы, Закавказья, евреев, татар и т. д. Было бы логическим противоречием всецело предоставить центральному законодательству конструирование таких уставов, целью которых и является именно некоторая эмансипация от центральной власти и которые, таким образом, по самой сущности своей требуют разрешения «на местах», собственными силами заинтересованных групп.

Можно возразить, что в общегосударственном парламенте имеются представители всех областей и народностей и проект, скажем, эстонской автономии может быть разработан эстонскими депутатами, так что незачем созывать еще специальное национальное собрание от эстонского народа. Но такое возражение противоречило бы и принципиальному назначению государственного парламента, и фактическому положению вещей. С принципиальной точки зрения, центральный парламент в разноплеменном государстве должен выражать именно общегосударственное единство, а не национальные различия. Специфические национальные интересы должны быть изъяты из непосредственного ведения центральной палаты и переданы отдельным национально-областным сеймам или органам самоуправления национальных меньшинств именно для того, чтобы при выборе депутата в центральное учреждение избиратель мог более или менее отрешиться от своих племенных или местных выгод и считаться главным образом с интересами всего государства. Поэтому депутат центрального парламента является менее всего представителем своей народности или области: он представляет все население и всю территорию государства. Следовательно, он и формально не может считаться компетентным для разрешения вопросов, специально касающихся его родной области или национальности. Факты только подтверждают эти формальные соображения отвода. При выборах депутатов в общегосударственную палату избиратели вынуждены руководствоваться не только национальными программами кандидатов, но и (и часто главным образом) их взглядами по другим вопросам политического и социального характера. В результате, таким образом, эта группа депутатов будет верно и пропорционально отражать настроение своих избирателей по другим вопросам. Так оно случилось, например, кое-где в России. Газеты сообщают, что социал-демократы, избранные на Кавказе, «считают преждевременным» говорить об аннексии этой окраины или отдельных ее областей. Между тем мы знаем, что на Кавказе имеются сильные национально-автономные течения. Кто же знает, почему течение польское выбрало именно социал-демократов: за их осторожное отношение к автономии или (что гораздо вернее) за их интенсивную борьбу с режимом Алиханова и Накашидзе?

Если бы центральный парламент взял на себя выработку областных и национальных статусов, ведь он очутился бы в довольно тяжелом положении: ему пришлось бы в некоторых отдельных случаях брать на себя роль судьи – арбитра между препирающимися представителями одной и той же национальности. Ибо далеко нельзя поручиться за то, что все депутаты Украины или Белоруссии окажутся единомышленниками в вопросе о желательном объеме автономии соответствующих областей. Я лично знаю украинцев с именами на –енко, которые вообще высказываются против выделения «Малороссии». Кто-нибудь из них за другие заслуги может случайно оказаться депутатом и заявить тогда перед парламентом свою точку зрения на автономию родного края. И было бы наивно ожидать, что эти разногласия так-таки всегда и можно будет примирить внутри украинской группы, не вынося их на парламентскую трибуну: особенно трудно в этом случае рассчитывать на уступчивость такой, например, влиятельной группы, как социал-демократы. В результате парламент может получить два или три различных мнения об автономии того или иного края из уст его же представителей: один скажет, что автономия должна охватывать, скажем, и уголовное законодательство, другой, что она должна быть гораздо уже, а третий – что и совсем никакой автономии не надо. Как же тогда поступит парламент? Должен ли он считаться с тем, за каким мнением в этой группе большинство? Но, как я уже указывал, менее всего можно ручаться, что депутаты центрального парламента верно и пропорционально отражают взгляды своих избирателей по национальному вопросу. Большинство депутатов может случайно выражать в этом вопросе точку зрения ничтожного меньшинства населения, и значит, население останется неудовлетворенным. Или, быть может, палата сама должна «вникнуть» и решить, кто прав, кто не прав из этих разномыслящих детей одной и той же народности, и по своему усмотрению принять взгляд хотя бы даже меньшинства? Но это значило бы предоставить решение спора наименее компетентному судье, ибо центральный парламент in pleno[4] уж наверное меньше разумеет в бытовых особенностях Закавказья или Эстляндии, чем даже самый худший из местных депутатов. Это значило бы просто-напросто решить судьбу народности согласно не ее собственным требованиям, а чужой и чуждой воле. Это значило бы допустить резкое отрицание того самого принципа самоопределения, который ведь и служит исходной точкой для всяких разговоров об автономии.

Конечно, в полном объеме принцип самоопределения означал бы именно ту крайность, до которой доходят польские партии, – означал бы полноту того, что у немецких юристов-публицистов называется Kompetenz-Kompetenz (право на самостоятельное установление собственной компетенции), вне всякой зависимости от верховной санкции общегосударственного законодательного учреждения. Думаю, что большинство народностей России, даже не по необходимости, а из принципиальных соображений признает, что отдельные требования народностей и областей должны быть между собою согласованы, примирены, сообразованы с общегосударственными задачами – и для этой цели должны быть переданы центральной законодательной власти на окончательное утверждение. Но сами эти требования должны исходить из единственного безусловно авторитетного источника – от национальных собраний, ad hoc[5] избранных соответствующими группами населения. Здесь, внутри национального собрания, должны быть согласованы или поглощены все внутренние разномыслия, здесь должно выясниться, в каком объеме понимает и желает автономию неподдельное большинство каждой данной национальности, – и тогда перед общегосударственной законодательной властью будут уже не разноречивые мнения отдельных партий, а национальные петиции, точно выражающие демократическую волю народов!

Платформы всех национальных партий ближе и прямее били бы в свою цель, если бы вместо ряда конкретных требований, прецизирующих[6] уже по существу содержание национальных прав, в них было начертано одно основное положение: «Разрешению государственным представительством всех вопросов о правах народностей и областей должен предшествовать созыв национальных собраний на основе всеобщих, равных, пропорциональных, прямых и тайных выборов с целью выработки национальных петиций». Это естественный и в то же время безусловно совместимый с государственным единством вывод из лозунга самоопределения, начертанного во всех передовых программах.

НАШИ ЗАДАЧИ[7]

Нам, как известно, предстоит общий делегатский съезд сионистов в России. Когда удастся его осуществить – другой вопрос, ответ на который зависит больше от русского начальства, чем от нас. Но мы ждать особенно не можем, и если дело затянется, придется тогда временно заместить общий выборный съезд небольшим частным совещанием из более деятельных работников. Полагаю, что такое совещание было бы весьма полезно даже наряду с общим съездом в качестве подготовки к нему, так как уж очень мы разбрелись за это время, и вряд ли нам выгодно сразу выступить пред обществом на открытой сцене большого съезда, не столковавшись раньше приватно за кулисами. Но кроме того, полагаю, что и само по себе такое совещание могло бы иметь известный авторитет, если бы даже не удалось немедленно за ним созвать правильный съезд: общие основания нашего нового курса приблизительно одинаково, хотя и смутно, вырисовываются в сознании большинства сионистов, и организация ждет теперь не «нового слова», а просто более ясной и отчетливой формулировки назревших и всем уже понятных задач. Работа почти редакционная, и если частная группа возьмет ее на себя и исполнит сколько-нибудь удачно, большинство организации будет, мне кажется, очень признательно и согласится временно принять эту программу к приблизительному руководству впредь до пересмотра ее при первой возможности на официальном съезде.

Во всяком случае, как материал для совещания или съезда я считаю небесполезным дать сжатую сводку наших ближайших задач, какими они рисуются мне и, насколько я мог выяснить, тем многим из работников нашего дела, с которыми довелось мне за последнее время сталкиваться. Никоим образом не беру на себя, конечно, задачи сколько-нибудь исчерпать предмет; по некоторым насущным вопросам я вообще не компетентен, да и по остальным, которыми имел случай больше заниматься, тоже не притязаю на полноту.

Предстоящие нам задачи правильно было бы, на мой взгляд, распределить по следующим отделам:

I. Наши политические и национальные требования в России.

II. Программа ближайшей деятельности в России:

а) на общеполитической арене;

б) внутри еврейства.

III. Программа ближайшей деятельности для Палестины.

IV. Отношение к группам, выделившимся из сионизма.

V. Укрепление и приспособление нашей организации к новым задачам и условиям.

Собственно, только по первым двум пунктам я намерен здесь высказаться более подробно – не слишком нарушая, однако, условия сжатости. В остальных пунктах ограничусь отдельными замечаниями, но надеюсь, что пробел восполнят более компетентные единомышленники.

I. Наши требования в России

Близорукое мнение, будто сионистам нечего требовать в России, ибо всякий успех «здесь» противоречит сионизму, – это мнение крепко держится у наших противников, или, вернее, они за него крепко держатся и будут держаться, потому что им оно выгодно для полемики. Но среди сионистов этот взгляд можно, кажется, считать похороненным. Наше сознание вмещает и органически связует в одном построении экзод из чужбины с созидательной работой на чужбине. Надо только формулировать эту связь.

Чужбина есть чужбина и всегда ею останется, а основной признак чужбины по отношению к нам есть вытеснение. Не злая воля соседей, которую можно было бы перевоспитать, не случайные трения, которые можно было бы устранить, а сила вещей, которая не может быть изменена, гонит нас прочь, покуда мы – мы, покуда не перестанем быть собою. Эта тенденция чужбины присуща ей органически; эта тенденция неудержимо разрушает все связи, которые прикрепляют нас к почве чужбины, и делает из нас принципиальных эмигрантов. Всякая попытка противодействовать этой тенденции, т. е. умножить или укрепить нашу связь с чужбиной, пустить корни в этой земле – бесплодна и обречена на неудачу; говоря модным жаргоном – она реакционна, потому что перечит неизбежному ходу вещей и тормозит естественное развитие еврейской истории. Мы, сионисты, наотрез отвергаем такие попытки. Исходной точкой наших требований в галуте даже мимолетно не может быть стремление «упрочить» положение еврейского народа в галуте. Исходной точкой наших требований в галуте может быть только сионизм.

Что такое сионизм? Сионизм есть идеал и будущий результат еврейской национальной политики. Национальная политика, достойная этого имени, возможна только тогда, когда нация объединена, во-первых, общим сознанием, во-вторых, общими учреждениями. Первое условие называется национализацией, второе – организацией; первое начертано в III пункте Базельской программы; второе – во II; оба эти пункта вместе представляют необходимые предпосылки национальной политики и, следовательно, монизма, и если мы не создадим их еще на чужбине, мы не выйдем из чужбины. К чему же должны свестись наши требования здесь, т. е. наша созидательная работа в галуте? К созданию этих предпосылок. Больше ничего еврейству от галута не нужно, и ничего больше галут органически не может еврейству дать. Из этого основоположения вытекает вся «платформа» сиониста по отношению к России; и так как сионизм есть обобщающий вывод из объективного положения еврейского народа в галуте и у народа в его целом поэтому фактически не может быть иных тенденций, кроме (сознательно или бессознательно, прямо или косвенно) сионистских, – то наша платформа будет нормальною платформою еврейского населения России.

В эту платформу не вкрадется ни одно требование, под которым таилась бы тенденция прикрепить еврейство к этой земле: в эту платформу войдут исключительно требования о свободе самодеятельности. Эту платформу правильно будет резюмировать так: мы не просим чужбину решить наш вопрос – мы требуем только возможности свободно решить наш вопрос нашими собственными силами. Один из недругов монизма формулировал эту платформу еще короче: «собраться… чтобы убраться». Сквозь ироническую форму он был совершенно прав. Жизнь еврейского народа в галуте есть – объективно – постоянное вытеснение, субъективно – постоянное выселение. Но последнее совершается в беспорядке, и мы желаем организовать это выселение. Что такое в последнем итоге еврейская «автономия», которой мы требуем? Организация выселения. Наше понимание еврейского вопроса безошибочно говорит нам, что народ наш в галуте находится на наклонной плоскости, которая не может быть никакими силами выпрямлена и по которой он неудержимо стремится вниз – вон из чужбины. Мы заботимся только о том, чтобы, во-первых, содействовать этому стремлению, внести в него план, сознательность и отчетливую ясность, и, во-вторых, облегчить еврейству этот процесс. Мы смеемся над попытками остановить катящийся под гору поезд эксода: наша задача – расчистить дорогу, проложить новые рельсы и – насколько удастся, как полезный паллиатив, – перевести путников в более удобные вагоны.

Эту последнюю деталь нашей программы и предстоящей работы – паллиативный «подъем» еврейского благосостояния в галуте – противники наши будут особенно упорно перетолковывать по-своему. Всюду, где мы захотим улучить условия экзода, они скажут: вы хотите улучшить условия галута! В логических выводах из нашего основного догмата они постараются увидеть противоречие нашему догмату. Надо заранее вдуматься в эти попреки отмирающих элементов еврейства, чтобы они потом не смущали нашей внутренней цельности: надо твердо усвоить принципиальную разницу между содержанием и целью нашей работы для «подъема» и их стараний в том же направлении. Разница не только в том, что для нас это будут явные паллиативы, а для них радикальные меры. Разница гораздо глубже: она в том, что для них объектом «подъема» будет еврей как оседлый житель чужбины, то есть фикция, и к воображаемым потребностям этой фикции будут они приспособлять свою работу – между тем как для нас объектом «подъема» будет еврей реальный, еврей как принципиальный эмигрант, и все наши мероприятия будут приспособлены к реальным условьям национального эксода. Там, где они бесплодно будут мечтать о полной хозяйственной натурализации еврея в экономическом организме чужбины, – там пред нами будет лишь трезвая задача смягчить, насколько возможно, угловатости вытесняющего поршня, промывать и бинтовать раны, неизбежно наносимые его толчками, поддерживать и восстановлять лекарственными способами народные силы, убывающие на тяжелом пути экзода. Они захотят остановить экзод, мы захотим сделать его, насколько можно, безболезненным. При благоприятных условиях может случиться, что в этом направлении мы достигнем полной удачи и к концу эпохи экзода народ наш окажется несравненно более здоровым духовно и материально, чем теперь. Мы пламенно желаем такого результата. Но достигнуть его можно только при том условии, чтобы работою «подъема» руководило не утопическое стремление «опочвить» еврея на чужбине, а сознательное желание подкрепить странника на пути и для пути. Чтобы принести пользу еврейскому организму, каждый кусок здешнего хлеба должен быть, как солью, пропитан сознанием чужбины, экзода, сионизма[8].

II. Национально-автономные права

На первом месте нашей платформы должно быть выставлено требование Национального Собрания. В нескольких полемических заметках я уже пытался выяснить разницу между Национальным Собранием и национальным «сеймом». Общего между ними только то, что и первое, и второй представляют собою съезды выборных от еврейского населения; но «сейм» есть постоянный орган автономии, орган, функционирующий по определенным принципам; тогда как Национальное Собрание должно еще только выработать эти принципы автономии, учредить этот постоянный орган. Разница приблизительно та же, что между обыкновенным парламентом и учредительным собранием.

Национальное Собрание потому необходимо, что только оно может с полным авторитетом выработать национальные требования евреев в России. У разных еврейских партий эти требования то сведены до минимума и далее до нуля, то раздуты до утопических размеров. Вынести эти разногласия на трибуну всероссийского парламента (или всероссийского учредительного собрания) значило бы предоставить разрешение этого внутреннего спора не евреям, то есть резко погрешить против принципа самоопределения. Это разномыслие должно быть соглашено или поглощено еврейским Национальным Собранием, и решение последнего должно быть представлено всероссийскому парламенту как единая национальная петиция.

Поэтому и наша сионистская платформа прежде всего должна быть обращена к Национальному Собранию, и только через него к парламенту России. Нашей первой задачей должно быть проведение всех наших требований через Национальное Сo6paниe, чтобы они были представлены всероссийской законодательной власти не как платформа одной партии, а как платформа всего еврейского населения. Только в случае полной невозможности по тем или иным причинам созвать Национальное Собрание до разрешения национальных вопросов во всероссийском парламенте – только в этом случае пришлось бы и нам скрепя сердце выступить со своими требованиями сразу перед Россией, не получив на них заранее санкции еврейства. Но все наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы выработка принципов еврейской национальной автономии была предоставлена Собранию выборных от еврейского населения России и только петиция этого Собрания была представлена на утверждение имперского парламента.

Конечно, созыв Национального Собрания может и должен быть, прежде всего, делом самого еврейства. Необходимо его осуществить независимо от того, будет ли к тому приглашение со стороны государства или нет. В этом смысле я буду говорить о Национальном Собрании дальше – под пунктом о ближайшей деятельности внутри еврейства. Но именно потому, что созыв Национального Собрания есть национальная необходимость, мы должны заранее обеспечить ему надлежащее признание со стороны законодательного института империи. Мы должны добиться того, чтобы принцип национальных собраний был вообще принят руководящими партиями России как единственный метод для разрешения национальных проблем. До сих пор ни в одной программе – кроме польских – метод не указан. Кто установит юридические пределы и формы отдельных автономий? Центральный парламент для всех или каждая заинтересованная группа для себя через собственное выборное собрание? Мы должны отстаивать последнее, не отрицая, понятно, за всероссийским парламентом верховного права на согласование и окончательное утверждение отдельных областных и национальных статутов. Вот почему, наряду с непосредственными действиями для осуществления Национального Собрания волею самого еврейства, мы должны одновременно включить этот лозунг в нашу политическую платформу и пропагандировать среди других политических групп как естественный и необходимый вывод из принципа национального самоопределения.

Формулировать этот пункт нашей платформы я попытаюсь ниже, вместе с другими пунктами, относящимися уже до существа наших национальных прав. К этому существу я и перехожу.

В том, что принято понимать под общим ярлыком национальных прав, следует различать отдельные категории. Для цели моего изложения достаточно установить две, хотя при более строгом анализе это число надо было бы еще удвоить. К первой категории относятся права народности на самостоятельное ведение своих национальных дел. Здесь народность требует от государства только одного: уступи мне эти функции и предоставь мне самой их осуществлять! В эту категорию входит «самоопределение» в собственном и тесном смысле слова; мы будем называть эту категорию органических прав народности «национально-автономными правами». Вторая категория касается, наоборот, именно тех функций, которые остаются и должны оставаться в руках государства. Народность не претендует вырвать эти функции из компетенции государства, но требует для себя, во-первых, участия в их осуществлении, во-вторых, чтобы само государство, осуществляя их, постоянно считалось с ее интересами. Сюда относится то требование, чтобы в своих сношениях с членами данной народности государство пользовалось ее национальным языком или чтобы члены ее имелись в личном составе центрального парламента и бюрократического аппарата. Эта категория, таким образом, относится не к той области, в которой член данной народности желает быть свободным от вмешательства государства (Staatsfrei[9] у Шпрингера), – а напротив, к той области, в которой он тесно связан с государством разнообразными отношениями гражданства (у Шпрингера – Staatsbürger[10], Staatsuntertan[11] и пр.). Поэтому, в отличие от первой группы, мы эту категорию назовем «национально-гражданскими правами».

В разных еврейских программах все это свалено без разбору в одну кучу: права языка попадают в одну рубрику с автономией школ, представительство меньшинства за одну скобку с автономией общин и т. д. Мы должны впервые рассмотреть обе категории отдельно.

Важнее для нас, конечно, первая. Национально-автономные права – это и есть санкционированная форма той организованной самодеятельности, логическим завершением и обобщением которой естественно явится восстановление нашей национально-территориальной государственности. Но каков должен и может быть объем этих прав? В каких вопросах, в каких областях своей жизни должно и может еврейство диаспоры добиваться автономии? В этом отношении, как известно, существуют большие разногласия. Отбрасывая взгляды прямых ассимиляторов, мы можем отнести все прочие оттенки к двум главным подразделениям: с одной стороны – так называемая «культурная» автономия, проповедуемая Бундом, с другой стороны – так называемый «политический» сейм возрожденцев. В этой статье не место для подробной критики чужих программ, и потому я ограничусь немногими соображениями об этих двух лозунгах. Первый представляет из себя одно сплошное недоразумение, начиная с названия. «Культурой» в научном смысле называется решительно все, что исторически создано и накоплено человеческим творчеством как в области духовной, так и материальной (смотри хотя бы Липперта). Если даже сузить понятие «культуры» до одной лишь духовной стороны, то и тогда в это понятие войдут, например, все общественно-правовые нормы, то есть законодательство. Поэтому в истинном смысле «автономия в делах культуры» означала бы нечто гораздо более широкое, чем то, что действительно имеется в виду Бундом. Бундовский рецепт правильнее было бы назвать «автономией в делах народного просветления». Но и под исправленным ярлычком этот рецепт остается, по существу, недоразумением, вытекающим из неправильного диагноза национальной болезни. Ненормальное положение евреев в диаспоре выражается, главным образом, не в стеснениях еврейской школы и литературы, а в политическом бесправии (законном и внезаконном), общественном угнетении (выражающемся иногда в кровавых формах) и хозяйственном вытеснении. На все это автономия школ и музеев не дает никакого ответа. Почти так же, хотя в другом смысле, несостоятельна и «политическая автономия возрожденцев. Что значит «сейм с политическими функциями»? Термин «политика» употребляется в двух значениях: во-первых, можно говорить о «политике» в смысле моего планомерного воздействия на внешние, мне не подчиненные силы с целью добиться у них определенных выгод (в просторечии это называется «делать политику»; для нас, сионистов, в эту категорию входили бы сношения с правительствами, партиями, учреждениями, «дипломатия» и т. п.); во-вторых (и это истинный смысл), политической функцией выборного учреждения называется преимущественно его законодательная деятельность, его право издавать обязательные правила поведения для субъектов, ему подчиненных. Тем и отличается понятие «областного самоуправления», которое лишено политического характера, от понятия «областной автономии», которому политический характер безусловно присущ, что вторая включает право законодательства. В каком же из этих двух значений употребляют возрожденцы термин «политических функций» в применении к еврейскому сейму? Ясного ответа мы в их литературе не находим… Если речь идет о праве «делать политику», то нет никакого сомнения, что вести национальную политику евреям необходимо, но эта функция вряд ли поддается, по крайней мере, в нашем случае, юридическому санкционированию – и, с другой стороны, она не может быть присвоена сейму как таковому. Разве парламенты «ведут политику»? Вести политику поручается исполнительным органам, которые для этой роли нуждаются не в формальном праве на «делание политики», а в формальном праве на заключение юридически значительных договоров. В нашем случае речь может идти только о договорах имущественного характера (о приобретении или продаже земель, зданий, транспортных средств, концессий и т. п.). И действительно – нам необходимо добиться формального признания за еврейской народностью в лице ее органов права на приобретение имуществ и концессий как внутри, так и вне России. Опираясь на это право, наши исполнительные органы получат полную возможность вести плодотворнейшую политику, но это еще не дает повода говорить о «политической» автономии. Если же возрожденцы имеют в виду «политический сейм» в настоящем смысле термина, то есть сейм с правом издавать для евреев правила общежития, то для безземельной народности это, по-моему, чистая и бесполезная утопия. Пространно доказывать это теперь не буду – сошлюсь только на нивелирующий характер современного хозяйства, который с трудом терпит исходные правовые нормы даже на соседних территориях (оттого и введен единый гражданский кодекс для всей Германии) и совершенно не потерпит их на одной территории. «Dina de-malchuta dina»[12] – этот железный закон галута поняли еще талмудисты, и сила здесь даже не в злой воле наших территориальных хозяев, а просто в объективной невозможности, так что если бы евреям даже дали сейм с полными правами законодательства, они сами не знали бы, какие для себя законы сочинить, кроме законов страны или области. Ибо законы страны или области являются выражением тех объективных, общественных и хозяйственных условий, в которых живет все население края и, значит, евреи тоже. Других законов быть не может. Есть, конечно, исключения – именно те правовые нормы, которые касаются интимнейших сторон национального быта, тесно связанных с национальною психикой и национальным культом. Таких исключений много, кажется, у мусульман, у евреев же я знаю только один пример – наше брачное право, о котором я буду особо говорить ниже. В этих немногих областях безземельная народность может и должна добиться права на сохранение и развитие собственных бытовых норм, независимо от соответствующих законов края, – да и то лишь потому, что эти самобытные нормы сохранились и фактически существуют. Вообще, в смысле «внутреннего законодательства» можно только сохранить то, что уцелело, – сохранять и, пожалуй, ремонтировать от времени до времени эти рудименты, но за пределами этих тесных рамок никакое экстерриториальное правовое творчество положительно немыслимо. А сейм, издающий законы о браке, но не могущий законодательно влиять ни на взаимоотношения работодателя и работника, ни на условия владения и отчуждения, вообще ни на одну из важнейших сторон современного общежития, – такой сейм не может называться «политическим», и автономия, которой он служит органом, не есть политическая автономия.

Это и надо установить, твердо и раз навсегда: каковы бы ни были размеры диаспоральной автономии в смысле количества охватываемых ею функций, политического характера эта автономия не может иметь. Поэтому к ней, в сущности, даже неприменимо самое имя «автономия», ибо когда говорят об автономии Польши, Грузии, вообще какой-нибудь области, имеют в виду, как я уже указывал, чисто политическую конструкцию, в отличие от неполитического самоуправления. Таким образом, правильнее было бы и нам говорить лишь о «национальном самоуправлении». Если я здесь тем не менее повторяю термин «автономия» в применении к евреям, то это с моей стороны простая дань установившемуся обывательскому словоупотреблению. Но читатель постоянно должен помнить, что говорить о диаспоральной автономии[13] можно только в том ограниченном смысле, в каком говорят об автономии университетов, корпораций и т. п. Что же касается до центрального органа этой «автономии», то к нему совершенно не подходит имя «сейм». Термин этот употребил несколько раз и я в других статьях по данному вопросу; но более внимательное изучение привело меня к уверенности, что ни в истории, даже ни в словоупотреблении нет прецедента, который давал бы нам право называть «сеймом» орган, не имеющий политических полномочий. Поэтому в дальнейшем изложении всюду, где мне придется упоминать о центральном органе национального самоуправления, я буду употреблять термин «ваад», предложенный С. М. Дубновым на 11-м съезде союза полноправия и имеющий вполне определенное и вполне подходящее историческое содержание (см. «Vaad arba aracot»[14]).

Необходимо, таким образом, подчеркнуть и запомнить, что еврейская автономия не может выразиться в праве издавать какие бы то ни было обязательные постановления для еврейского населения, кроме принудительного обложения на национальные нужды. Еврейская автономия может выразиться только в праве учреждать и поддерживать в пределах законной компетенции соответствующие институты и корпорации, издавать для них уставы и инструкции, приобретать нужные для этой цели имущества и, следовательно, взыскивать необходимые на то налоги. Это – все, что объективно возможно в смысле национально автономных прав для народа в диаспоре. Это надо иметь в виду при обсуждении даже такого робкого проекта, как «культурная» автономия Бунда: и в этой узкой области возможно только создавать соответствующе институты, а не издавать законы для населения. Можно устроить еврейскую школу, но нельзя приказать евреям учиться обязательно в этой школе, а не в инородческой, ибо это противоречило бы всем нашим понятиям о гражданской свободе. Точно так же нельзя обязать евреев лечиться непременно в еврейских больницах или эмигрировать непременно туда, куда советует эмиграционное бюро, содержимое официальными органами еврейской автономии. Все эти вопросы решительно не поддаются принудительной регламентации. Но (и в этом суть дела) они в ней и не нуждаются. Органы национальной автономии, избираемые всем еврейским населением на строго демократических началах, будут естественным образом выражать и обслуживать реальные потребности масс и, следовательно, учреждать лишь те институты, которые вызываются этими реальными потребностями. Вместо принудительных постановлений здесь будет действовать нечто гораздо более сильное – объективная необходимость, и вся самодеятельность организованной нации должна будет выразиться именно и только в том, чтобы созданием целесообразных учреждений помогать естественному развитию этой исторической необходимости.

Этим же критерием исторической необходимости, проявляющейся в объективных данных, должны мы руководиться и для точного установления так называемой «компетенции», то есть желательного содержания наших национально-автономных прав. Можно, конечно, установить это содержание и обратным путем, посредством дедукции, исходя из сионистского понимания еврейской действительности. Но к еще более наглядным выводам приведет нас путь индуктивный, анализ этой действительности. Мы должны опираться на то убеждение, что если объективная необходимость действительно требует от еврейства самодеятельности в определенных направлениях, то зародыши этой самодеятельности должны были возникнуть сами собой. Политический гнет мог задержать их развитие, мог их изуродовать, но в принципе все основные тенденции еврейской исторической «автономности» должны были хоть слегка наметиться на фоне еврейской общественной жизни. Вскрыть путем анализа эти основные тенденции и придать им правильную формулировку ― это и значит установить содержание или «компетенцию» еврейской национальной автономии в диаспоре.

Для проверки результатов такой индукции есть прекрасное средство: сравнить их с выводами, полученными путем дедуктивного рассмотрения того же вопроса. Если, с одной стороны, сионистское понимание еврейской действительности правильно; если, с другой стороны, анализ еврейской общественности произведен нами с надлежащей вдумчивостью – тогда результаты дедукции и индукции должны совпасть. Ограниченный размерами этой статьи, я не могу здесь воспроизвести во всех подробностях это двухстороннее исследование еврейской действительности, но из немногих указаний сам читатель, быть может, увидит, что в нашем случае действительно получается полное совпадение выводов дедукции с данными индуктивного изучения. В самом деле, идя дедуктивным путем и исходя из сионистского взгляда на всю историю диаспоры как на одно сплошное «шествие в Сион», мы логически приходим к выводу, что разумная организованная национальная самодеятельность должна ставить себе задачи, соответствующие этой исторической тенденции, то есть, во-первых – целесообразное просвещение народа, которое давало бы в результате и высокую культурность, и ясное национальное сознание; во-вторых – создание конкретных условий для реализации сионизма, или, иначе говоря, правильную колонизационную деятельность; в-третьих – паллиативное противодействие обнищанию и вырождению вытесняемого еврейства, или, выражаясь обычным термином, так называемый «подъем», средствами для которого являются рациональные работы в области народного здравия, общественного призрения и экономической взаимопомощи. В этом перечне имеется, таким образом, пять рубрик (я их отметил курсивом); и, если мы затем перейдем к анализу еврейского общественного быта, мы убедимся, что все отдельные проявления национальной самодеятельности (за выключением только области религиозного культа, о которой будет речь особо) действительно вполне укладываются в эти основные рубрики. Мы увидим, что национальная самодеятельность создала, с одной стороны, свои школы, с другой стороны, свои просветительные организации – все это зародыши, говорящие о тенденции к автономному заведованию делами национального просвещения. Мы увидим, что национальная самодеятельность создала свои больницы, а кое-где даже более характерные институты, вроде еврейских санаторных ферм на юге России: все это зачатки, из которых должно развиться правильное попечение о народном здравии под руководством и на средства органов национальной автономии. Значительный процент безработных – неизбежное следствие вытеснения – всегда требовал от евреев особой энергии в смысле благотворительности: эта благотворительность, рационально поставленная, то есть перенесенная с шатких плеч отдельных жертвователей на прочную спину национального целого, может превратиться в планомерную организацию общественного призрения, с целой системой страхования на случай старости, болезни и т. п. Равным образом различные мелкие общества беспроцентных ссуд, общества погребения и т. п., при всей их неказистой внешности, суть не что иное, как эмбрионы, доказывающие, что национальная самодеятельность инстинктивно стремилась выработать формы экономической взаимопомощи, и эти несовершенные формы в руках официальных органов национального самоуправления могут развиться в густую сеть кредитных учреждений, потребительных товариществ и тому подобных институтов, сеть, которая поможет еврейству с наименьшим уроном переносить процесс экономического вытеснения. Наконец, та же национальная самодеятельность создала несколько обществ для колонизации – явный признак, что в содержание национальной автономии должно войти также и право на регулирование эмиграционного и переселенческого движения, как путем создания справочных учреждений, так и путем материального содействия – то есть, одним словом, колонизационная деятельность, которая в руках демократически избранных органов национальной автономии не замедлит принять под давлением сионистов характер, наиболее соответствующий интересам национального целого.

Дедукция и индукция приводят нас, таким образом, к одним и тем же пяти областям национального самоуправления. Со стороны ассимиляторов последуют, конечно, возражения, что все или некоторые из этих областей необходимо денационализировать, что заботы о народном здравии, общественном призрении, взаимопомощи и даже регулирование эмиграции должны находиться в руках «общих» органов, а не национальных и если до сих пор существовала у евреев обратная тенденция, то виновато самодержавие и т. д. Но со стороны сионистов, для которых достаточно ясен совершенно особенный, чисто специфический характер еврейской экономики, еврейского физического вырождения и еврейской эмиграции, характер, безусловно требующий особых методов и, следовательно, особых органов – со стороны сионистов вряд ли можно ожидать возражений этого рода, почему я здесь на них и не останавливаюсь. Скорее возникнет у наших единомышленников вопрос не о желательности, а об осуществимости – обычный вопрос: дадут ли нам эти права? Я и на этом пункте не буду останавливаться, так как считаю, что при редактировании политической платформы надо сообразоваться прежде всего с принципиальной необходимостью, а не с гадательными предположениями о том, что «выгорит» и что «не выгорит». Но лично я безусловно убежден, что осуществление и официальное признание еврейской «автономии» в этом объеме при нынешнем положении вещей в России нисколько не выходит из пределов безусловно достижимого. Не надо забывать, что и в российской Польше, и в некоторых государствах Запада еврейские общины пользуются правами принудительного обложения на дела «благотворительности», а под этим термином скрываются (конечно, в зачаточном состоянии) по крайней мере три из этих пяти рубрик, которые я выше установил: народное здравие, призрение, взаимопомощь. К этому присоединяется право учреждать конфессиональные школы, аттестаты которых имеют официальное значение. Нам, конечно, необходимо все это расширить и усилить, перенести с «конфессиональной» почвы на почву национальную, вместо разрозненных общин провести принцип единого всероссийского еврейства и добиться формального признания этого принципа – но, в сущности, все это будет лишь развитием того, чего без труда в свое время достигли наши западные братья, при несравненно меньшей национальной активности. Несколько ново здесь только одно – право на автономное заведование делами эмиграции и переселения. Но именно в России я не жду особенных возражений против этого требования. Поскольку речь идет об эмиграции за границу, нам безусловно и охотно развяжут руки. Но и что касается до «переселения», то есть эмиграции во внутреннюю Россию, то и здесь я не предвижу трудностей. Дело в том, что основным моментом равноправия общественное мнение России считает отмену черты оседлости, то есть, иными словами, констатирует у евреев большую потребность к переселению во внутренние области. Так ли в самом деле велика эта потребность – это особый вопрос, которого я здесь не разбираю; здесь для нас важно то, что общественное мнение России считает право на внутреннюю эмиграцию одной из наших насущнейших нужд. Но в таком случае бесспорно есть шансы, что оно без особых трудностей признает за нами также право на самостоятельное (конечно, под контролем государства) регулирование этого передвиженья в смысле рационализации и упорядочения. Это тем более осуществимо, что и здесь может идти речь, повторяю, только о создании институтов информационного характера и о приобретении имуществ. Но все это в скобках; для нас, сионистов, эта сторона эмиграционного вопроса имеет наименьшее значение. С нашей точки зрения, важно включить в национально-автономные права пункта о регулировании заграничной эмиграции, а уж в этом отношении нас меньше всего пожелают стеснять.

Читатели, конечно, заметили, что в наших пяти рубриках нет одной существенной отрасли еврейской духовной жизни: я не упомянул о религии. По воззрениям народного большинства, она, несомненно, должна составить шестую рубрику наших национально автономных прав, и органы нашей автономии, согласно этим воззрениям, должны взять на себя также заведование институтами религиозного культа ― содержать синагоги, оплачивать труд кантора, хористов, проповедника и т. д. Так дело поставлено, конечно, и на Западе, где весь raison d’ètre[15] еврейской общины в ее религиозном характере. Я почти не сомневаюсь, что народное большинство потребует того же и у нас. Для огромного большинства синагога все еще субъективно такая же потребность, как больница или школа, если не больше. За так называемую «лаизацию», то есть за полное исключение религии из ведения автономных органов, выскажется, вероятно, слабое меньшинство. Это и есть один из тех вопросов, которые могут быть решены только Национальным Собранием, где ясно выразится, на чьей стороне перевес. Но мы, сионисты, заранее должны решить, какую из двух точек зрения будем поддерживать мы. Вопрос надо разобрать совершенно независимо. Нет смысла заранее покориться мнению предполагаемого большинства, если мы сами сторонники лаизации: в том и состоит данность всякого голосования, что каждый и высказывает свой собственный взгляд, не стараясь угадать большинство и примкнуть к нему. Я допустил эту ошибку в своей статье «О нашей платформе» (1905, XI кн.), включив в функции «сейма» заведование вероисповедными делами. Не сомневаясь по-прежнему, что народное большинство так именно и пожелает – и мы покоримся, – я теперь, однако, думаю, что сионисты как таковые должны поддерживать в агитации и в Национальном Собрании полное отделение религии от национальности. Органы национального самоуправления ведают исключительно дела светского характера; институты культа могут содержаться па частные средства верующих. Во всяком случае, каково бы ни было мнение других наших единомышленников по этому поводу, вопрос о включении в нашу платформу шестой рубрики должен быть категорически решен в ту или иную сторону на ближайшем нашем съезде[16].

Следуют еще два кардинальных и спорных вопроса, которые должны быть окончательно разрешены съездом сионистской организации в России. По разным причинам я здесь ограничусь только постановкой этих вопросов, без своего личного ответа, оставляя за собою право более определенно высказаться в другой раз. Первый из них касается обложения. Оно может быть организовано двумя способами: путем собирания национальных налогов непосредственно с обывателя или путем пропорциональных ассигновок из общей (государственной, областной или городской) кассы. И в том и в другом случае обложение имеет принудительный характер, причем, конечно, в первом случае квитанция национального налога освобождает обывателя от уплаты соответствующей доли общих налогов. Оба способа имеют свои достоинства и свои неудобства; так, первый требует очень сложной организации и регистрации податного дела, зато второй вынуждает местное национальное меньшинство подчинять свой бюджет бюджетным нормам большинства и расходовать, например, в области просвещения ровно столько же рублей на душу, сколько расходует большинство, хотя у меньшинства могут оказаться более развитые культурные потребности. Возможен и третий способ, состоящий в сочетании первых двух: национальные органы получают пропорциональные ассигновки из общих касс, но имеют право непосредственного дополнительного обложения, неограниченного или с установленною предельностью. Однако и этот способ гарантирует не всякое меньшинство. Для примера возьмем любой городок Литвы, где евреи составляют большинство, что, конечно, должно отразиться и в муниципалитете; этот муниципалитет устанавливает местное обложение на школьные нужды сообразно потребностям еврейского большинства, тогда как христианское меньшинство, быть может, гораздо скромнее в своих культурных запросах и должно, таким образом, переплачивать[17]. Словом, проблема о способах национального обложения нуждается еще в специальной разработке для того, чтобы решение нашего будущего съезда могло быть принято с полным знанием дела и предложено Национальному Собранию в качестве бесспорно лучшего из возможных ответов на этот вопрос.

Менее специальным, но гораздо более ответственным является вопрос о самих органах нашей «автономии». Кратко формулировать этот вопрос можно так: община или «ваад»? Кто должен быть официальным носителем, субъектом национально-автономных прав: каждая местная еврейская община в отдельности или всероссийское еврейство как единое целое? Для нас, сионистов, ответ ясен; но именно в этом вопросе допустимо некоторое сообразовавшее с тем, что с большим вероятием может быть достигнуто. С этой точки зрения многие сионисты выскажутся за общину, в предположении, что государство легче согласится официально признать эту маленькую ячейку, чем единую сплоченную народность в пять с половиною миллионов душ; единство же нации может быть потом осуществлено помимо государства, посредством формального всероссийского союза еврейских общин, с особым центральным органом – союзным советом, которому общины формально передадут известную часть своих прав. Если бы восторжествовало это мнение, то необходимо было бы добиться включения в устав национальных общин ясно выраженного права вступать между собою в союзы на всем пространстве России, без различия областей (считая, значит, и Польшу), далее права избирать представителей в центральный орган такого союза не от общинных советов, а непосредственно от населения, всеобщим и прямым голосованием, также права формально делегировать этому органу свои полномочия – в том числе и право петиций и т. д. Все это действительно дало бы нам некоторый суррогат «ваада». Но нельзя скрывать от себя, что несравненно большее принципиальное и конкретное значение имело бы для нас признание еврейской народности как таковой с выборным центром как ее представителем, выразителем ее национальных требований и носителем ее национальных прав, которые он уже от себя передает отдельным общинам. Я не нахожу, чтобы политическая конъюнктура – насколько можно судить о ней но нынешним признакам – не давала нам никакого права рассчитывать и на такое признание. Что кроме поляков – вся Россия признает еврейство нацией, это бесспорно; от признания нации до признания ее национального единства один шаг, хотя, пожалуй, и крупный шаг. Лично я, безусловно, высказываюсь за то, чтобы в качестве основного пункта нашей платформы был выдвинут «ваад»; но подробно мотивировать это мнение сейчас не буду и только повторяю, что это – едва ли не важнейший из вопросов, которые нашему съезду предстоит разрешать.

*   *   *

Этим, собственно, исчерпывается серия вопросов, непосредственно относящихся к категории национально-автономных прав, и можно было бы резюмировать и перейти ко второй категории – к нравам национально-гражданским. Но здесь наше внимание должны остановить на себе два промежуточных пункта, которые, безусловно, не могут быть включены в эту вторую категорию, но в то же время не вполне подходят и к содержанию первой группы. Это – вопрос о еврейском брачном праве и об организации нашей судебной инстанции.

О брачном праве я уже упоминал. Это – именно та узкая, но существенная область, в которой народные массы, безусловно, не пожелают подчиниться случайностям территориального законодательства и где поэтому необходимо добиться сохранения национальных правовых норм. Достаточно указать на то, что в Италии евреи не имеют права развода, потому что общий граждански кодекс, которому они подчинены, вообще не признает расторжения брачного союза, кроме совершенно исключительных случаев. Надо помнить, что и в России мы сохранили право развода (который до последнего времени был почти недоступен для православных) только благодаря отсталости русского законодательства, которое рассматривает брак преимущественно как институт религиозного характера, а в религиозном отношении мы и в России автономны. При переработке российских законов на современный лад брак, несомненно, будет целиком водворен на свое надлежащее место – в область законов гражданских, которым должны будем подчиняться и мы. Это ставит нас в области брака и развода в полную зависимость от образа мыслей окружающего населения. Правда, в коренной России мы от этого не пострадаем, так как по всему видно, что русская демократия скажет свое слово и в области брачного права. Но что будет в автономной Польше? В большинстве католических стран принцип развода встречает или встречал большие препятствия в клерикальном настроении масс; есть основания полагать, что так будет и в Польше. Между тем нет надобности доказывать, насколько важно евреям сохранить институт развода. Это осуществимо только путем формальной передачи всех вопросов об утверждении и расторжении брачных союзов между евреями в руки органов национального самоуправления с правом руководствоваться при этом установившимися национальными нормами, а также по мере надобности приспособлять эти нормы к новым потребностям населения. Конечно, о последнем, то есть о праве на изменение норм, речь может зайти только при наличности единого центрального органа; отдельным общинам может быть предоставлено только точное применение установившегося еврейского брачного права, но не больше.

Вопрос о правах национальности в области суда многие целиком сводят к вопросу о языке и дают разрешить его посредством закона о том, что судья должен знать местные наречия. Это, однако, не есть полное решение вопроса не только с точки зрения националиста, но прежде всего с точки зрения разумной постановки правосудия. Чтобы хорошо судить, судья должен знать не только язык населения, но и быт населения, и его душу, и его особые традиции, и его особые болячки. Это особенно необходимо для низшей судебной инстанции, ибо ей-то и приходится разбираться в тех мелких столкновениях, которые тесно связаны с интимнейшими бытовыми чертами данной группы населения. Поэтому – повторяю, не с национальной, а просто с рациональной точки зрения, безусловно, желательно, чтобы в тех случаях, где обе стороны принадлежат к одной народности, судья был их единоплеменником. Индуктивное рассмотрение еврейской общественности указывает нам, что и в этом отношении национальная самодеятельность выработала своеобразный институт «даяна», который в глубине местечек еще доныне разбирает не только религиозно-кухонные schaalot[18], но и настоящие тяжбы и жалобы. Отбрасывая нынешнюю клерикальную форму этого института, мы можем развить его здоровое ядро в следующее требование: еврейское население избирает своих судей, которые ведают гражданские и уголовные дела между евреями в одинаковых пределах и на равных правах с общими мировыми судьями. Это требование не может встретить особенного противодействия прежде всего потому, что в нем даже для нынешнего русского законодательства нет ничего нового. Русский закон признает (для гражданских дел) третейского судью, избираемого сторонами ad hoc, и решения этого судьи имеют обязательную силу. Мы должны только придать этому институту постоянный характер, распространять его компетенцию на уголовные дела и включить расходы на его содержание в бюджет местных органов национального самоуправления. Законы, по которым этот судья должен будет судить, будут, конечно, законы государства или области; но вообще в современном законодательстве существует тенденция как можно меньше стеснять судейскую совесть, особенно в уголовных делах, предоставляя судье значительный простор в определении виновности и выборе кары. Эта тенденция отразилась даже на новом русском уложении. Имеются, таким образом, довольно широкие пределы, в которых судья, не нарушая закона, может приспособить его к бытовым условиям еврейского населения; в этом отношении органы национального самоуправления могут, рассматривая судей как один из своих институтов, издавать для них инструкции, не противоречащие, конечно, законам государства и области. Впрочем, право издания инструкций для еврейских судей может быть опять-таки признано только за «ваадом»: предоставить это право, за неимением центрального органа, отдельным общинам значило бы ввести разноголосицу. Для общин мы можем требовать только права на содержание еврейских судей из средств общинного бюджета.

Считаю нужным опять напомнить, что о специальных еврейских судьях может идти речь только для разбора дел между евреем и евреем. Дела, где стороны принадлежат к разным национальностям, относятся, конечно, к компетенции местного «общего» судьи. Для того чтобы гарантировать себя в этих случаях от национального пристрастия, необходимо провести принцип, согласно которому в составе апелляционных и вообще всех коллегиально-судебных инстанций имелись бы члены разных национальностей, соответственно составу местного населения. Но этот вопрос, касающийся распределения должностей, относится уже ко второй категории – к правам национально-гражданским. Что касается до категории национально-автономных прав, то ее содержание представляется мне теперь исчерпанным.

Резюмируя это содержание, мы получаем следующие основные положения:

Носителем национально-автономных прав еврейского населения признается или община, или «ваад», причем как органы общин, так и «ваад» избираются на основе четырехгранной формулы с представительством меньшинства. Если община, то ей присваивается на всей территории государства право договора и союза с другими еврейскими общинами для совместного осуществления всех задач, законно входящих в общинную компетенцию; если ваад, то ему принадлежит право конституировать местные общины и передавать им свои права. В качестве представителя еврейского населения этот орган – община или ваад – имеет право обращения к власти судебной (право жалоб), исполнительной (право представления) и законодательной (право петиций). Орган имеет право обнародовать обращения к евреям (право воззваний). Орган имеет право обсуждать все вопросы, прямо или косвенно касающиеся материальных или духовных интересов еврейства, обнародовать свои заключения но этим вопросам (право резолюций).

Орган, далее, имеет право учреждать и поддерживать всевозможные институты и корпорации, предназначенные для целей религиозного культа народного просвещения (причем еврейские национальные школы равноправны с государственными), народного здравия, общественного призрения, хозяйственной взаимопомощи и для регулирования эмиграционных и переселенческих передвижений. Орган издает уставы и инструкции и для этих учреждений. Орган ведает утверждением и расторжением брачных союзов между евреями согласно установившимся нормам еврейского брачного права и (если органом признан ваад) может изменять эти нормы сообразно потребностям населения. Орган содержит еврейских судей, избираемых им же или населением, и (если органом признан ваад) издает для них инструкции в пределах законов государства и области. Органу принадлежит право принудительного обложения. Орган имеет право приобретать во владение и пользование движимое и недвижимое имущество в пределах и за пределами государства, а равно и право отчуждать свое имущество. Орган самостоятельно избирает свой президиум и вырабатывает порядок своего внутреннего делопроизводства. Орган учреждает свои исполнительные институты, члены которых избираются или ими самими, или непосредственным народным голосованием.

По сравнению с программой, предложенной мною к XI книге «Еврейской жизни» за прошлый год, эта схема не представляет существенных изменений: главная разница в более определенной редакции. Кроме того, я здесь вычеркнул требование права на самостоятельные мероприятия к ограждению неприкосновенности еврейской жизни и имущества. На простом языке это значило бы право содержать вооруженную самооборону. Вряд ли можно будет в демократическом государстве выступить с таким требованием. О его суррогатах в смысле состава местной полиции речь будет ниже, в отделе национально-гражданских прав. Еще более существенным суррогатом могут оказаться гимнастические корпорации, вроде чешского «Сокола», вполне укладывающиеся в рубрику институтов «народного здравия».

По сравнению с программами других еврейских партий, эта схема, быть может, более или менее счастливо избегает присущих им противоположных крайностей. Она, с одной стороны, не суживает себя до совершенно недостаточных пределов «культурной» автономии, с другой стороны, не притязает на совершенно бессодержательный политический ярлык. Она охватывает все специфически национальные стороны еврейского быта, как духовного, так и материального, и в этом смысле самым точным для нее названием было бы самоуправление в делах национального быта – или, делая уступку общепринятому, хотя и неправильному словоупотреблению – национально-бытовая автономия.

III. Национально-гражданские права[19]

Относительно этой категории национальных прав, которую постараюсь рассмотреть со всевозможною сжатостью, важно сделать одну оговорку. Необходимость национальной самодеятельности в управлении делами национального быта ни для одного сиониста не может подлежать сомнению; поэтому и требование национально-автономных прав, санкционирующих эту внутреннюю самодеятельность, несомненно, логически вытекает из II пункта Базельской программы. Но не с такой уверенностью можно повторить это целиком и о второй категории – о правах национально-гражданских. В числе их, собственно говоря, только одно не вызовет никакого разногласия среди сионистов ввиду явной и огромной его ценности с точки зрения наших политических задач: это – требование национального представительства (по той или иной системе). Дальше уже начнутся сомнения. Во вступлении к этой статье я говорил, что с точки зрения сиониста было бы «реакционно и утопично» добиваться в диаспоре каких-либо прав ради них самих: мы должны добиваться прав лишь постольку, поскольку они необходимы для правильной национальной самодеятельности в широко понятом сионистском направлении. С этой точки зрения можно спорить даже против строгой необходимости так называемых прав языка, не говоря уже о праве на пропорциональное замещение должностей и т. п. Часть наших единомышленников может найти, что последнее требование, помимо вопроса о его исполнимости, есть утопическая попытка воспрепятствовать тому недопущению евреев на посты официального характера, которое является только деталью общего объективно неизбежного вытеснения, а против таких попыток мы должны, понятно, бороться.

Лично я держусь совершенно обратного мнения. Дальше я укажу, что как раз вопрос о должностях – главным образом, о составе полиции – имеет для нас серьезнейшее значение в смысле предотвращения погромов. Но, помимо этого исключительного довода, я вообще полагаю, что борьба за абсолютный максимум национальных прав в диаспоре есть во всем своем объеме только борьба за свободу национальной самодеятельности и не больше. Иметь своих людей в бюрократическом аппарате галута – значит обеспечить себе возможность планомерного воздействия на верхи и низы этого аппарата. Впрочем, относительно верхов никто бы не возражал, потому что все мы вздыхаем о Биконсфильде. Но то же верно и по отношение к низшим ступеням государственной или муниципальной службы, ибо на каждой из них так или иначе должны быть ограждены реальные интересы еврейства, а реальные интересы еврейства прямо или косвенно всегда объективно лежат и не могут не лежать в русле сионизма. И если по отношению к самым верхам бюрократической лестницы почти немыслимо выдвигать национальные требования, потому что при выборе заместителей на высшие должности правительство по справедливости должно считаться с личными способностями, а не с происхождением – то тем более важно обеспечить себе известное участие в нижних, ближайших к населенно слоях государственного и местного чиновничества.

Таков мой личный взгляд, который я здесь только намечаю и буду подробнее поддерживать тогда, когда это понадобится. В этой же статье я задался целью только перечислить с возможной для меня полнотою все пункты, которые логически могут быть выставлены в качестве естественных требований диаспоральной народности. Я их и перечисляю, а дело будущего съезда решить, какие из этих пунктов должны быть включены в сионистскую платформу.

Должен тут указать еще на одно различие между обеими категориями национальных прав. Отчасти я уже на него указывал в статье о нашей платформе. Если необходимость первой категории для нас более бесспорна, чем необходимость второй, то, в сущности, это предпочтение относится не к самим правам как таковым, а лишь к двум сферам деятельности, понимаемым под этими правами. Возможность внутренней самодеятельности для нас, бессомненно, важнее, чем возможность воздействия на внешние силы – на парламенты, ведомства и т. п.; но отсюда еще не следует, что формальное право на вторую сферу деятельности менее ценно для нас, чем формальное право на первую. Дело в том, что в обеих этих категориях «возможность» и «право» далеко не в одинаковой мере совпадают. Что, например, касается до внутренней самодеятельности, то она «возможна» и без формальной санкции. Конечно, без официального признания, без прав принудительного обложения эта самодеятельность никогда не достигнет истинного расцвета, но все-таки в демократическом государстве, при свободе союзов и собраний, вполне возможно без всякой особой санкции учреждать национальные школы, больницы, колонизационные бюро и даже всеобщие выборные съезды. Наоборот, во второй категории «возможность» самым тесным образом зависит от «права». Если та или другая система представительства меньшинства не будет официально признана в законе, мы не сможем проводить еврейских депутатов. Иными словами, осуществление прав национально-автономных зависит больше от самого еврейства, чем от внешней санкции, тогда как осуществление национально-гражданских прав всецело зависит от санкции. Это различие надо иметь в виду не столько при выработке платформы, сколько при выработке способов борьбы за эту платформу – способов, о которых я буду говорить ниже по поводу «ближайшей деятельности в России». Национально-автономные права отчасти могут и должны быть осуществлены, не дожидаясь санкции, самим еврейством, путем конституирования общин и созыва Национального Собрания, то есть «явочным порядком», что значительно поможет нам и в достижении формальной санкции; главным образом и особенно в первой стадии это будет вопрос работы внутри еврейства. Наоборот, национально-гражданские права мы можем получить только извне, и борьба за них должна вестись, главным образом, на общеполитической арене, путем соглашений с общими и инородческими партиями.

Переходя к содержанию национально-гражданских прав, полезно будет разделить их на две группы, сообразно двоякой связи между гражданином и государством. Гражданин, во-первых, участвует в деятельности государства, во-вторых, пользуется ее плодами; с одной стороны, он является отчасти субъектом, с другой стороны – объектом функций государства. Иными словами, в термине «гражданин» заключаются два различных понятия – активного и пассивного гражданства. Сообразно этому и национально-гражданские права могут быть разделены на две группы – активно-гражданских прав национальности и ее пассивно-гражданских прав. Как субъект функций государства гражданин желает, чтобы его народности было обеспечено соответствующее влияние на эти функции: сюда относятся право национального представительства и вопрос о должностях. Как объект функций государства, гражданин желает, чтобы пользование ими или подчинение им не требовало с его стороны по возможности никаких нарушений его национальной самобытности: сюда относятся права языка, а для нас, евреев, также и вопрос о субботе. Этими четырьмя пунктами исчерпываются, на мой взгляд, наши возможные требования в области национально-гражданских прав.

Достаточно будет немногих замечаний, чтобы раскрыть содержание каждого пункта в отдельности.

а) Национальное представительство. Как читатели «Еврейской Жизни» уже, несомненно, знают, оно может быть организовано двояким путем: посредством национальных курий или посредством пропорциональных выборов. Обе системы представляют свои выгоды и свои невыгоды, уже несколько разъясненные в печати. Ближайший съезд cиoнистов должен окончательно избрать для нашей платформы ту или иную.

Ассимиляторские, национал-ассимиляторские и тому подобные группы, со свойственной им неосведомленностью о конкретном содержании модного термина «самоопределение», упорно смешивают национальное представительство в парламенте с национальною фракцией в парламенте. Ничего общего. Принцип национального представительства обеспечивает каждой народности возможность провести приблизительно соответствующее количество таких депутатов, которых ее члены считают своими выразителями. Это могут быть сионисты, ассимиляторы, монархисты или социал-революционеры; избиратели могут поручить им образовать в парламенте одну ила несколько еврейских фракций, но могут и запретить им это и потребовать, чтобы они совершенно слились с «общими» партиями; наконец, избиратели-евреи могут даже выбрать своими представителями исключительно русских или поляков, если такова их воля. Цель национального представительства только в том, чтобы эта воля еврейских избирателей, какова бы она ни была, могла свободно выразиться в выборе справедливого количества желательных ей депутатов.

Поэтому надо помнить, что представителем народности как целого может быть признан только орган ее внутреннего самоуправления, а не ее депутаты в общем парламенте, если бы они даже составили случайно все одну группу. Они могут явиться в том или ином случае передаточной инстанцией национальных требований, могут их поддерживать и отстаивать, могут вообще содействовать нации в ее политических стремлениях, но выразителем этих требований и стремлений, представителем национального целого может быть только самостоятельное учреждение, специально ведающее национальными делами. Вообще, национальное представительство в общем парламенте нужно при нормальных условиях не для того, чтобы там вести дела отдельной народности, ибо этим делам место в органах национальной «автономии», – а исключительно для того, чтобы вести там дела общегосударственные и в тех случаях, когда это можно и нужно, только влиять на них в интересах народности[20].

Та или иная система национального представительства должна быть проведена, конечно, при всех выборах ― в учреждения государственные, областные и местные.

б) Вопрос о должностях. Под равноправием понимается, между прочим, формальное (то есть бумажное) право государственной службы.

Но такая постановка вопроса о должностях несостоятельна с двух сторон. Во-первых, она имеет в виду не права народности на участие в бюрократической деятельности государства, а просто возможность для отдельных евреев, поляков и т. д. занять хлебное или почетное местечко. Во-вторых, она и этой возможности не гарантирует, потому что бумажное право остается для евреев бумажным и в Австрии, и в Германии. Гораздо правильнее – ставить этот вопрос, по примеру Шпрингера, не в связи с гражданским равноправием отдельных лиц, а с активно-гражданскими правами народностей как целого, претендующего на пропорциональное участие в государственном механизме.

Я уже указывал, что такая пропорциональность фактически может быть осуществлена не на высших ступенях этого механизма, где, безусловно, необходимее для пользы дела считаться с индивидуальной пригодностью кандидата, чем с его национальностью, – а на средних и даже, главным образом, на низших ступенях. Здесь достаточен средний или даже минимальный уровень способностей, и потому здесь набор личного состава по происхождению не приведет к ущербу для службы. Для населения же это имеет существенное значение. Достаточно указать на роль полиции в междунациональных столкновениях уличного характера: единственное, чем могут быть в корне парализованы факты, аналогичные бакинским и белостокским, это – пропорциональное распределение полицейских должностей сообразно племенному составу местного населения. Да и помимо погромов, при смешанном населении возможны сплошь и рядом злоупотребления должностных лиц на почве племенной розни: полицейские могут составлять неправильные протоколы (это всегда в их власти при самой лучшей конституции), судьи могут потворствовать своим против чужих и т. д. до бесконечности. Все это до известной степени может быть предупреждено путем национально-пропорционального замещения должностей в полиции, в апелляционных и вообще коллегиальных общесудебных инстанциях, в городском управлении – вообще всюду, где это представляется нужным и объективно возможным. Применять это правило следовало бы, конечно, только в местностях со смешанным населением и, кроме того, при выработке закона по этому предмету надо было бы детально перечислить все роды службы и все ступени, где оно должно применяться. В настоящей статье такой перечень, понятно, не нужен – здесь достаточно ограничиться установлением принципа.

Но принцип этот, конечно, не может быть обязательным для самой народности. Если бы евреи, поляки или немцы в данном городе не выразили готовности поступать, например, в городовые – их воля. Здесь не может быть речи о принуждении, как в военной службе. Право должностей есть право, а не повинность. Этот принцип можно формулировать так: в местностях разноплеменных, по требованию местных органов национального самоуправления, такие-то определенные должности замещаются лицами разных национальностей, пропорционально составу местного населения; выбор этих лиц производится подлежащею властью под контролем национальных органов.

в) Права языка. Под этим термином понимается, с одной стороны, право гражданина употреблять свой язык не только в школе и в собраниях, но и во всякого рода официальных бумагах, а с другой стороны – обязанность органов государства при сношениях с гражданином пользоваться его национальным языком. Для нас, евреев, этот пункт осложняется своеобразным embarras de richesses[21]: у нас два языка, древнееврейский и разговорно-еврейский. Для устных сношений с властями нельзя, конечно, требовать признания обоих языков: здесь необходимо будет ограничиться разговорным; прибавлю, что вообще о национальном языке при устных сношениях с должностными лицами – речь может идти только в местностях со смешанным населением. Но требование признания древнееврейского языка наряду с разговорным в бумагах, по крайней мере в договорах, расписках, завещаниях и т. д., несомненно, имело бы за собою веские основания в виду того, что для многих евреев это – единственный письменный язык.

г) Вопрос о субботе. Это – вопрос крайне важный, но и крайне сложный. Суббота (не в смысле еженедельного отдыха вообще, а в смысле празднования именно седьмого дня вместо христианского первого) есть религиозное установление, но она так тесно переплетена со всем образом жизни еврея, что ее, несомненно, следует признать за существенный элемент национального быта. Отречение от субботы в пользу воскресенья связано для еврея с мучительною ломкой семейных и общественных отношений; соблюдение и субботы, и воскресенья – крайне разорительно. Для нас, бесспорно, в высшей степени важно было бы сохранить право на замену воскресного отдыха – всюду, где он обязателен, – субботним. Но насколько это осуществимо – вот вопрос, который еще не изучен. Для еврея-торговца или ремесленника право на субботний отдых предполагает право не прекращать занятий в воскресенье. Примирятся ли с этим христианские конкуренты? Если в городе приблизительно равное число христианских и еврейских заведений, то еще можно поладить: в субботу христиане наживаются за счет евреев, а в воскресенье евреи за счет христиан. Но если евреев 10–20 процентов? Тогда в воскресенье они могут рассчитывать на всю огромную клиентэлу восьмидесяти процентов христиан, а христиане в субботу даже не заметят ничтожного прироста покупателей. Вообще, хозяйственная жизнь с трудом допускает уклонения от всеобщей нивелировки…

Этот вопрос необходимо в ту или иную сторону решить. Повторяю, решению должно предшествовать изучение, которое пока еще никем, насколько знаю, не произведено. Во всяком случае, минимальным требованием будет то, чтобы вопрос о дне (то есть не о самом принципе) еженедельного отдыха был разрешен не центральным или областным законодательством, а предоставлен усмотрению муниципальных органов. Тогда можно будет провести субботний отдых по крайней мере в тех городах, где евреи составляют большинство. Но я все-таки полагаю, что изучение фактического положения вещей в этом вопросе помогло бы нам из самой жизни почерпнуть более удовлетворительное решение, дало бы нам какой-нибудь способ легально заменить воскресный отдых для евреев повсюду субботним, хотя бы на почве компромиссов или компенсаций.

Особо стоит вопрос о субботнем отдыхе при прохождении государственной службы, гражданской или военной. В Австро-Венгрии при весьма небольшом количестве жителей-мусульман (300 тыс.) имеется специальный мусульманский батальон, с фесками, с отдыхом по пятницам и, конечно, особой кухней. Если это возможно в Австрии, то объективно возможно и в России; но, конечно, выставление такого требования здесь было бы в настоящее время актом очень большой смелости. А вопрос о том, возможно ли без выделения евреев в особые воинские части и в то же время без ущерба для боевых качеств армии провести субботний отдых, и в каких пределах – этот вопрос опять-таки нуждается в выяснении силами специалистов, так же как и в отношении к разным отраслям службы гражданской.

Тем не менее при всей неразработанности этого предмета ясно для каждого, что субботний отдых имеет для нас исключительно важное национальное значение и что непризнание за нами этого права явится для нас фактически актом национального угнетения, и притом актом весьма болезненным. Поэтому я считал бы все-таки необходимым выставить это требование пока в общей принципиальной форме, но в применении ко всем отраслям общественного быта и государственной службы, а также (что, бесспорно, важно и легко осуществимо) ко всем выборам – в смысле права подавать голоса в субботу.

И надо несколько дополнить это требование. Есть религиозно-бытовые особенности, с которыми государство может считаться уже наверное без всякого ущерба для службы. Так, например, боевая готовность армии не пострадает нисколько от того, что еврейские солдаты будут есть кошер, если им это угодно. Демократические программы устанавливают полную свободу религиозного обряда, поскольку он не противоречит основным обязанностям гражданина. Но этого недостаточно. Необходимо помнить, что для значительных групп населения религиозная потребность так же насущна, как и всякая другая, и поэтому государство, призывая гражданина к отправлению активно-гражданских функций, должно дать ему фактическую возможность соблюдать предписания своей религии, насколько они коренным образом не исключают правильного исполнения обязанностей.

Вместе с уже выведенной нами схемой (см. «Хронику Еврейской Жизни» № 25) национально-автономных прав эти четыре пункта национально-гражданского характера дают нам полную платформу специально еврейских требований. Но в таком виде последняя все же еще не может считаться законченной. Специально групповые требования имеют почву только тогда, когда им не противоречат принципы, на которых зиждется весь строй данного государства. Выставляя программу национальных прав, мы необходимо должны предполагать как предварительное условие проведение во всем государственном устройстве России тех основных начал свободного Nationalitaetenstaat‘a[22], без которых невозможно и удовлетворение отдельных народностей. Наша платформа только тогда будет исчерпывающей, когда в ней будут перечислены эти основные начала.

Первое из этих начал – полное народовластие. Чем демократичнее разноплеменное государство, тем больше в нем простору для развития организованной национальной самодеятельности. Республика нам невыгодна просто по количеству погромов, которыми она будет оплачена, но в принципе, она как идеал политической демократии, безусловно, представляла бы наиболее благоприятную среду для ярко выраженной национально-еврейской политики.

Далее формальное признание всех народностей, их равноправия и их всероссийского единства. Деление на автономные области не должно препятствовать однородным национальным меньшинствам, рассеянным по разным областям, легально объединяться на почве национально-бытового самоуправления.

Права национальных меньшинств (как национально-автономные, так и национально-гражданские) устанавливаются общегосударственным парламентом для всей России без различия областей. Органы областной автономии не вправе их изменять, и государство постоянно гарантирует всем национальным меньшинствам во всех областях эту неприкосновенность их национальных прав и национального единства. С этой точки зрения мы ясно и определенно должны занять самую враждебную позицию по отношению к проекту польской «конституанты» или, что для нас совершенно безразлично, сейма с бесконтрольно-учредительными правами. Проект автономии Польши, конечно, должен быть выработан не Государственной Думой, а специальным выборным собранием в Варшаве; но силу закона этот проект может получить только по рассмотрении и утверждении общегосударственным парламентом.

Наконец – краеугольный для нас принцип Национального Собрания. Он может быть формулирован так: «Содержание как областных автономий, так и прав национальных меньшинств устанавливается общегосударственным законодательством на основании петиций от областных и национальных собраний, созванных для этой цели путем всеобщих, равных, прямых, тайных и пропорциональных выборов».

Эти положения должны стать предпосылками нашей платформы; на их основе должна быть формулирована самая платформа, включающая полную схему прав национально-автономных и национально-гражданских – прав внутренней и внешней самодеятельности. Эта платформа должна обеспечить еврейству России – ячейке всемирного еврейства – свободу организованной национальной эволюции, а нам, синтетическим выразителям народной воли, – правильную возможность вести эту эволюцию по пути сионизма.

IV. Ближайшая деятельность в России

Здесь мы вплотную подходим собственно к тому, что недавно еще называлось Gegenwartsarbeit[23]. На страницах нашего издания уже не раз было указано, в чем принципиальная разница между первоначальным пониманием этой «работы дня» – и тем толкованием, которое, с сионистской точки зрения, на наш взгляд, является единственно правильным. Достаточно будет вкратце напомнить это различие. Первоначальное понимание «работы дня» стремилось выделить из суммы еврейских текущих нужд определенные категории – скажем, «экономику» – и взять заботу об их удовлетворении в сионистские руки. Наше понимание требует, напротив, чтобы само еврейство сплотилось и взяло эти заботы на себя. Прежде под «работой дня» разумелась помощь еврейскому населению со стороны сионистов – мы же должны разуметь под нею создание всенародной еврейской организации для самопомощи и самодеятельности. Иными словами – для всего того, о чем говорилось выше при выработке нашей платформы, ближайшая наша деятельность в России выразится в осуществлении легальным или явочным порядком этой (или другой, более подходящей по усмотрению съезда) национально-политической платформы. Поэтому в применении к нашей деятельности в России термин Gegenwartsarbeit уже является неточным. Это – не «работа дня», временная и как бы исключительная, а просто очередная сионистская работа в направлении II и III пункта Базельской программы[24].

Таким образом, вопрос о «ближайшей деятельности в России» принимает следующую постановку: какие шаги могут и должны быть нами предприняты, как на общеполитической арене, так и внутри еврейства для проведения в жизнь наших национально-политических требований?

Подходя к этому вопросу, мы предварительно должны определить наше отношение к освободительному движению. Нет никаких сомнений, что, как оно ни дорого обходится евреям, конечный результат его даст нам если не все то, чего мы вправе требовать, то хоть общие основы политической свободы, без которых немыслима никакая правильная организованная работа. Но «определить отношение» значит выяснить, какую роль в этом движении берем мы, сионисты, на себя. Следует ли нам активно в нем участвовать? И если да, то в какой форме и в каких его моментах?

Революция включает два основных момента: разрушительный и созидательный. Главным, по существу, является, конечно, второй: самое разрушение старого требуется только потому, что созидающееся новое нуждается в просторе. Но в видимом процессе революции, особенно в первом периоде, наружное место принадлежит обыкновенно моменту разрушительному. Так оно, видимо, было до сих пор и в России, и в этом моменте русской революции мы, сионисты, не сыграли (выборы в Думу я отношу ко второй категории), конечно, решительной непосредственной роли.

Разрушение строя, который так хорошо вооружен, есть задача колоссальной трудности. Поскольку под ней понимается непосредственная физическая борьба, она под силу только тем слоям населения, пример которых имеет шансы увлечь за собою войска. Мы убеждены, что евреи не являются такою группой, и даже наоборот. Еврейский налет на революционных выступлениях дает реакции обильный материал для весьма успешного затемнения политического сознания христианских масс. Поскольку же в разрушение входят акты, направленные к дезорганизации государственного хозяйства, мы можем признать за ними политическое значение лишь тогда, когда они направляются прямо на те органы, посредством которых государство само отправляет свои функции: сюда относятся забастовки железнодорожные, почтово-телеграфные, на казенных заводах, вообще забастовки персоналов, состоящих на службе непосредственно у государства. Гораздо меньшее, почти ничтожное политическое значение имеют забастовки крупно-индустриального пролетариата, ибо самодержавие не опирается на крупную буржуазно, и ее потрясения мало отражаются на нем. И, безусловно, никакого политического значения не имеют забастовки мелко-ремесленного и мелкоторгового наемного персонала. Сюда и входит почти весь контингент, состоящий в сфере влияния еврейских революционных организаций. Поэтому, отдавая должное субъективному героизму еврейской крамолы и признавая все ее значение в смысле подъема духа в еврействе, мы скептически относимся к ее объективному значению как разрушающего фактора и крайне невысоко учитываем ту реальную пользу, которую вся ее энергия принесла делу российской революции в смысле непосредственного разрушения старого строя. Дальнейшую затрату этой энергии в тех же формах и по тем же методам мы считаем для революции бесполезной, для еврейства обременительной и находим, что участие нелюбимой, безземельной, количественно слабой, экономически ничтожной инородческой группы, каковы евреи, в разрушительном моменте революции должно выразиться только в осторожном и соразмерном с силами присоединении к солидным устойчивым начинаниям «коренных» групп, при полном отказе от каких бы то ни было самостоятельных инициатив или выступлений, кроме самообороны или актов вроде Дашевского. Не имея возможности предписать эту тактику еврейским революционным группам – нисколько, впрочем, не сомневаясь, что события жизни скоро вынудят их, как уже видно по многим признакам, принять именно такую тактику, – мы должны предписать ее себе и своим и совершенно хладнокровно, за наше прошлое и за наше будущее, отказаться от притязаний на «первые ряды» в этой борьбе с не от евреев зависящим режимом. Честь и место хозяевам!

Но не таково должно быть наше отношение ко второму моменту революции – созидательному. Поскольку идет речь о положительном творчестве, о созидании тех новых форм жизни, во имя которых и ведется борьба со старыми цепями, – здесь каждая группа населения, каков бы ни был ее удельный вес, должна и может сделать свое дело – при одном условии: чтобы это было действительно свое дело, а не чужое, чтобы вотяки и зыряне созидали новые формы не в той области жизни, которая относится до чеченцев и молдаван, a в той, которая непосредственно касается их зырянских и вотяцких интересов. В применении к евреям это может означать только одно: мы должны творчески содействовать возникновению новых форм в области племенных отношений – в организации Nationalitaetenstaat’a. Из всех положительных задач, предстоящих российской революции – от уравнения полов до отчуждения земель, – эта область является единственной, в которой еврейское население может и должно сыграть не «первую», не «преобладающую», по почетную, общеполезную и выдающуюся роль – может и должно потому, что единственно в этой области оно будет работать действительно для себя, а не для других и не очутится опять в нестерпимо фальшивом положении ходатая по чужим делам, стерегущего все вертограды, кроме своего собственного. Наше самостоятельное, инициативно-творческое участие в освободительном движении России целиком и без остатка поглощается полем национального вопроса – и на этом поле мы еще должны выделить нашу полосу. Выделив путем анализа еврейских национальных требований их общепринципиальную основу, мы должны внедрить ее в сознание преобладающих политических сфер России, найти и объединить союзников, интересы которых в той или иной мере совпадают с нашими интересами: в этом заключаются наши задачи на общеполитической арене. В то же время мы должны провести наши требования через широкую массу еврейского hamojn’a[25], сделать их его требованиями, сроднить его с ними, освятить их его авторитетом и, по возможности, положить его силами начало всем тем формам национальной организации, необходимость которых признана в нашей платформе: в этом заключаются наши задачи внутри еврейства.

Но прежде чем высказаться порознь о каждой из этих двух плоскостей нашей ближайшей деятельности, надо разрешить раз навсегда один предварительный вопрос: под чьим флагом и от чьего имени должны мы вести предстоящую работу и внутри, и вне еврейского населения? Выступать ли нам всегда и всюду в качестве сионистов или же затушевывать себя, действовать через какие-нибудь смешанные инстанции вроде Союза полноправия? Некоторые сионисты проектируют даже специально для российских дел создать «национальную партию» из сионистов и «близких» элементов…

По этому вопросу съезд наш должен постановить категорическое решение. Лично я всеми силами высказываюсь против второй тактики. Мы можем и должны всюду, где это полезно, заключать соглашения ad hoc или хотя бы даже на целый период; мы не мешали до сих пор и впредь (по крайней мере в ближайшее время) не помешаем отдельным сионистам вступать в другие группы, еврейские или общие, для проведения там наших взглядов и защиты еврейских интересов. Но все это могут быть только вспомогательные приемы. Основным методом нашей деятельности должно быть выступление, всегда и во всех вопросах еврейской жизни, в еврействе и за пределами еврейства, – под сионистским знаменем и от имени сионизма. Ни на минуту не вправе мы своим образом действий санкционировать то распространенное заблуждение, будто текущая жизнь сама по себе, а сионизм сам по себе: на каждом шагу своем и нашем должны еврейские массы и внешний мир видеть, что наша платформа для диаспоры вытекает из нашей борьбы за Палестину, что credo сионизма органически связует интересы настоящего с интересами будущего еврейского народа, что сионизм есть единое, исключительное и всеобъемлющее выражение еврейской народной воли. Мы не партия – мы нация, но мы докажем это еврейству и миру только тогда, когда выступим пред еврейством и пред миром как партия – ибо тогда на каждом шагу нация будет принимать наши директивы, и пусть же будет видно людям, что это наши директивы.

Мы не говорим: врозь идти, вместе бить. Мы охотно готовы даже вместе и рядом «идти», если найдем хороших попутчиков. Но с кем бы мы ни шли, мы пойдем только под своим знаменем.

А. На общеполитической арене

Я уже говорил, что на обширном поле национального вопроса в России мы должны выделить свою полосу. До сих пор мы этого не сделали.

Ни на минуту не следует забывать основной посылки сионизма – что наше положение в корне не похоже на положение других народностей. Оттого бесплодной будет всякая попытка с нашей стороны пристегнуть себя ohne Weiteres[26] к их колеснице: эта колесница едет просто и откровенно к автономии национальных областей, что про нас не писано, – а туда, куда нам нужно, она даже по дороге не завернет. Еще более нелепы наши попытки сманить ее на наш путь, пристегнуть земельные народности к нам. Как ни смешно, такие попытки делаются. Бунд, надо отдать ему справедливость, первый взял на себя отвагу – под влиянием совершенно непонятого Шпрингера – предложить всем нациям России принцип полного развода между народностью и территорией. Возрожденцы в этом отношении вполне повторяют ошибку Бунда и упорно говорят – для всех народов России! – о «национальных» и «областных» сеймах как о совершенно разных категориях, чуть ли не бессознательных друг к другу, и даже весьма откровенно заявляют: «…наша национальная программа предполагает радикальную перестройку отношений между государством и нацией. Вернее было бы сказать: между территорией и нацией». И вся эта радикальная перестройка рекомендуется земельным нациям, в сущности, главным образом ради того, чтобы «аранжировать» безземельных евреев… Надо иметь весьма горячую веру в любезность наших соседей, чтобы строить такие планы. Я с тем большей иронией отношусь к этим мечтаниям, что и сам одно короткое время разделял – хотя не в столь резкой форме – такую постановку вопроса, пока меня не вытрезвили на ноябрьском съезде инородцев, где было многими ораторами разных наций вежливо заявлено, что евреи, конечно, очень милый народ, но есть же разница между народами земельными и безземельными…

Кроме цыган, караимов и евреев, все народности России могут указать свою «территорию» – большую или меньшую по своим размерам область или местность, где они составляют преобладающее, почти сплошное большинство. Конечно, у всех народностей имеются группы, рассеянные вне «территории», но для каждой из них такие группы представляют слабое меньшинство – не сущность, а второстепенный элемент, и, строя свои требования, каждая народность прежде всего и главным образом считается не с интересами этих групп, а с интересами своей территориальной массы. Поэтому альфой и омегой национальнополитического credo всех наших соседей есть и будет не «национальная», а национально-областная автономия. И ничем мы их с этой почвы не собьем. Ни в угоду нам, ни даже в угоду своим зарубежным меньшинствам не согласятся они предпринять переоценку всех ценностей, абстрагировать себя самих от обязательной территории.

Это надо помнить при выборе «нашей полосы» на широком поле всероссийского автономизма. Горшок котлу не товарищ. Нам, евреям, нечего делать в нынешнем «Союзе автономистов», как он выразился в Государственной Думе, ни вообще в союзе «инородцев», взятых как национальные целые. Все это безусловные областники, которые о наших интересах даже при полном доброжелательстве забудут. Нам надо поискать других союзников – и если мы, быть может, найдем их еще наполовину спящими, надо их разбудить и сплотить.

Наш вопрос есть вопрос народности, которая всегда и повсюду в меньшинстве. Поэтому наши естественные союзники – это не народности в их целом, а только те их части, те «отрезки», которые находятся в одинаковом положении с нами – в положении национального меньшинства. Нам нужен не союз автономистов, не союз инородцев, а союз национально-миноритарных групп.

Это ставит вопрос на менее «радикальную», но более практическую почву. Народности не разводятся с территориями, а наоборот – основным принципом государственного переустройства признается национальная область. Но именно тогда положительно у каждой из народностей России окажутся более или менее значительные группы соплеменников, оставшихся за рубежом родной области и по разным причинам вынужденных там остаться и дальше. Эти группы не всегда количественно велики, но не следует упускать из виду их качественного значения. Как справедливо указываете Д. Пасманик (см. брошюру «Критика “теорий” Бунда»), разноплеменность населения свойственна почти исключительно городам, особенно большим городам. В деревнях это явление немыслимо. Тщательным черчением можно всегда установить небольшие, но сплошные одноплеменные округа («кантоны») даже в такой губернии, как, например, Елисаветпольская, где разбросаны в беспорядке армянские и татарские деревни, – ибо зато в первых живут исключительно армяне, а во вторых исключительно татары. Национальное меньшинство существует только в городах. Но именно потому его качественный вес всегда больше его количественного значения. Горожане вообще более активны, более чутки к своим интересам – и в то же время обладают несравненно большим влиянием для защиты этих интересов. Это тем вернее, что в среде таких национально-миноритарных групп имеется по большей части значительный процент интеллигенции. Все это дает право утверждать, что, несмотря на свою роковую роль «меньшинства», эти группы в совокупности далеко не представляют quantité negligeable[27], – а наша задача именно в том, чтобы создать из них такую совокупность.

В настоящее время общественная дифференциация только начинается и в области национального вопроса она до сих пор сказалась еще меньше, нежели во всякой другой. Мы поэтому находим в союзе автономистов без всякого разбора, наряду с представителями коренного населения национальных территорий, целый ряд представителей из зарубежных национальных меньшинств. Последних даже чуть ли не больше, и они при этом, по-видимому, весьма еще смутно сознают, что их интересы хотя и уживаются, но не совпадают и не покрываются интересами областных соплеменников. В угоду этим элементам, правда, уже внесена в разные автономические программы оговорка о «самоопределении» меньшинства, но есть полное основание опасаться, что на практике об этой оговорке наполовину забывают – и будут забывать до тех пор, пока интересы национально-миноритарных групп не будут выделены из общего понятия автономизма в особую программу, имеющую собственных представителей и поборников в лице особой, хотя и параллельной, но специальной фракции. Этой фракции мы и должны положить начало.

Не надо скрывать от себя сравнительной трудности такой инициативы. Прежде всего необходимо принять во внимание, что у любого национального меньшинства, хотя и зарубежного, но все же где-то имеющего свой одноплеменный «рубеж», потребность в диаспоральном самоуправлении не может быть так интенсивна, как у евреев. Поляки на Литве и на Волыни останутся вне свободной Польши, но ведь и они рассчитывают погреться у восходящего солнца польской автономии – например, отсылать своих детей в польские школы. Это может соответственно уменьшить их требовательность по отношению к диаспоре. С другой стороны, хотя вряд ли можно ожидать массовых возвратов на родину – все-таки часть нынешних выселенцев при торжестве автономизма отхлынет в родные области, и уже теперь, быть может, к этому готовится. Тем не менее самый характер современного хозяйственного строя ручается за то, что национальные меньшинства в городах сохранятся, и далее весьма. Диаспоральные группы останутся и от великороссов, и от украинцев, и от поляков, армян, татар, латышей, немцев, грузин – проще сказать, ни одна из территориальных народностей не соберет под кров родимой области всех своих детей без остатка. И если пока эти «остатки» далеко не так ревниво, как мы, относятся к своим специфическим нуждам, то все же в их сознании, хотя бы только в форме потенциальных зародышей, несомненно должны содержаться приблизительно те же потребности, что и у нас, обусловливаемые средством положения. Содействовать развитию этих зародышей – задача не из самых легких, но, быть может, и не из самых трудных.

Во всяком случае, это – наша задача, и за ее выполнение надо взяться немедленно. Она должна быть нами поручена специально подобранному столичному комитету, который, с одной стороны, возьмет на себя пропаганду наших взглядов в русской и инородческой печати, а с другой стороны, выяснит возможных союзников и завяжет с ними сношения. Ближайшим этапом его стремлений должно быть создание соответствующей междунациональной организации, параллельно или внутри союза автономистов, прежде всего, конечно, в Петербурге, немедленно затем – повсюду на местах. Наряду с тем особенно важно сгруппировать наличных представителей национального меньшинства в Государственной Думе, побудив их выделиться в этом смысле из тамошней фракции автономистов: эта задача, как и дальнейшее проведение наших взглядов внутри новой парламентской группы, упадет па наших четырех товарищей в Государственной Думе. Возможно, что им удастся привлечь к участию в этой фракции и других членов «еврейской парламентской группы», но если нет, они, конечно, выполнят свою задачу и самостоятельно…

К этим шагам – подбору и объединению наших естественных инородческих союзников в борьбе за права национального меньшинства – целиком, по-моему, сведется наша самостоятельно-инициативная ближайшая деятельность на общеполитической арене. Есть, однако, большие вероятия, что придется внести в эту рубрику «ближайшей» работы еще один пункт: новые выборы. К этому надо быть готовыми, и со стороны съезда необходима в этом отношении прочная директива. Уже не раз указывалось на то, что избирательная энергия сионистов, так щедро затраченная прошлою весной, в результате дала еврейскому пароду – всецело по нашей оплошности – несколько весьма и весьма неподходящих представителей. Впредь этого не может и не должно быть. При каких условиях ни произошли бы новые выборы, мы ясно заявим, что признаем безусловно недопустимым избрание ассимиляторов хотя бы новомодно замаскированных национальною декламацией, и всюду и во что бы то ни стало будем выставлять и всеми силами поддерживать только безусловных и беззаветных националистов, а при полной невозможности провести таковых – самым спокойным образом провалим ассимилятора в пользу хорошего арийца. Мы больше не дадим запугать себя «ужасною» перспективой потери одного, двух или даже целых семи депутатских мест. Интересы народа-меньшинства защищают не количеством, а качеством, и бывают такие депутатские кресла, которым лучше бы оставаться пустыми. Обо всем этом мы поговорим гораздо подробнее потом, когда наступит время для сведения счетов; но врасплох нас больше выборы не захватят, и мы должны громко заявить себе и другим, что тяжелые торгашеские сцены недавнего съезда полноправия больше не повторятся, ибо некоторым из главных актеров уже не скоро вновь откроется путь на еврейские политические подмостки.

Б. Внутри еврейства

В начале нашего движения многие из нас, в особенности, конечно, интеллигенты, делали часто одну курьезную ошибку: они пытались «национализировать» массу. Они приходили в синагогу и пламенно призывали hamojn отречься от ассимиляции и возлюбить Палестину. Речи были прекрасны, но hamojn оставался в недоумении, ибо он, во-первых, совершенно не был повинен в грехе ассимиляции, во-вторых – жертвовал, что мог, на фонд раби Меира Чудотворца, а потому естественно не мог понять, чего от него требуют эти пиджаки, да к тому же иногда на русском языке.

Эту массу никак нельзя было обратить в сионизм по той причине, по которой невозможно вычернить черное дерево; они пожимали плечами и отвечали вопросом: «Да кто же из нас не сионист?» Мало-помалу интеллигенты поняли, что не им эту массу учить народолюбию и национальному сознанию, а скорей самим у нее учиться. И они прекратили хождение в народ и посвятили себя всецело истреблению ассимиляции там, где она действительно имелась – на верхушках. Эту работу они повели, как можно видеть, довольно успешно: по крайней мере явное и наглое ассимиляторство исчезло почти совершенно, уступив место другой разновидности, все-таки более приличной – национал-ассимиляторам. Но из того, что мы перестали работать над массой, можно было со стороны вывести заключение, будто масса уже вполне готова для сионизма. А между тем и это далеко не верно. В чем же дело?

В том, что для национальной самодеятельности нужны два элемента. Наличность национального чувства и сознания – только один из них. Он-то у еврейской массы безусловно присутствует, хотя, пожалуй, в неочищенном виде. Но нет у hamojn’а в его целом другого необходимого элемента – нет активности. Гетто искони привыкло переживать историю в страдательном залоге как объект чужих действий, и привычку эту не так легко вытравить. А пока она не вытравлена, до тех пор и наличность национального сознания совершенно бесполезна, до тех пор это сознавшие лежит как мертвый капитал, никем не пущенный в оборот. Национальное сознание важно именно в качестве начала, направляющего наши действия не в ту, а в эту сторону, но для того должна иметься и способность к действиям. У гетто в его целом атрофировалась эта способность. Нашу массу незачем национализировать – ее просто надо приучить к гражданской активности. Наша масса никогда не сомневалась в том, что если бы можно было евреям самим творить свою историю, надо было бы творить ее только в национальном духе: она сомневалась и доныне сомневается в том, настала ли и вообще настанет ли пора, когда еврейству откроется объективная возможность самому, активно и планомерно, управлять своей судьбой. Мы должны теперь ответить еврейской массе, что пора настала. Это – основная наша задача внутри еврейства, и все остальные просто вытекают из нее.

Как мы это сделаем? Вовлечением широкой массы в культурную борьбу за ее национально-политические интересы. Галицийские сионисты подали нам прекрасный пример! Каждый из наших лозунгов: Национальное Собрание, национально-бытовое самоуправление, пропорциональное представительство, демократизация общин, национализация школ, сионизирование благотворительно-колонизационной деятельности, работа в Палестине и т. д. – каждый лозунг должен быть проведен через самую гущу гетто, главным образом, через его традиционный форум – синагогу. Масса должна почувствовать, что ни один шаг не делается помимо нее: это заставит ее сознать себя ответственным хозяином собственных судеб.

Особенного напряжения потребует работа среди массы в Царстве Польском. В № 18 «Хроники Еврейской Жизни» я уже указывал на огромную сложность польско-еврейской задачи, где скрещиваются самые справедливые национальные требования поляков с самыми непозволительными тенденциями тех же поляков к насильственной колонизации еврейского населения. Надо быть готовыми встретить с их стороны самый отчаянный отпор; как бы громко ни был провозглашен всеми группами России основной принцип свободы национального меньшинства, поляки будут изо всех сил доказывать, что до Царства Польского это не касается, что в Царстве Польском живут только поляки разной веры и т. д., – и надо принять во внимание, что в этом деле польские шовинисты найдут и своего еврейского «попыхадла»[28], который уже поднял в этом смысле своей голос в лице пана Натанзона у земцев на прошлогоднем ноябрьском съезде и теперь в том же смысле подымает его на страницах варшавской ассимиляторской газеты «Izraelita» в лице разных более или менее услужливых ренегатов. И этим польским заявлениям, и еврейским поддакиваниям придется противопоставить миллионный голос еврейской массы, требующей своих национальных прав и национального единения с остальною частью российского еврейства. Эта работа, выпадающая на долю польских сионистов, вдвойне тяжела. Не говоря уж о том, что польско-еврейский hamojn еще пассивнее литовского и южнорусского – самая сложность борьбы делает ее крайне щекотливой. Польским товарищам придется постоянно лавировать между самым корректным уважением к основе польского автономизма и самым резким противодействием его агрессивным тенденциям. Им придется прилагать все старания к тому, чтобы ни на мгновение борьба за еврейские права не могла быть истолкована как борьба против польских прав – и чтобы в то же время ни на минуту поддержка польских требований не могла быть сочтена за отказ от требований польского еврейства. Мы, живущие вне Польши, будем, несомненно, вынуждены не раз пускать в ход свое влияние, чтобы затормозить законодательное признание польской автономии до того момента, когда будут предварительно гарантированы для всей России свобода и единство национально-миноритарных групп. Но еврейство Польши едва ли сможет само принимать прямое участие в этой «тормозящей» деятельности. Со стороны польско-еврейской массы нам необходимы только ясные и громкие требования национального полноправия: это и есть специальная очередная задача польских сионистов.

*   *   *

Для нас, таким образом, начинается новый период хождения в народ, но без старой ошибки. Прежде мы шли к нему проповедовать верховный идеал, долженствующий явиться венцом национальной политики, – теперь надо проповедовать самое политику, политическую активность an und für sich[29]. Верховный идеал при этом не будет забыт. За него мы спокойны: не мы, а еврейская масса была, есть и будет его носителем. Конечно, эта масса не запишется поголовно в сионистскую организацию: народ в его целом не вступает в партию – но поскольку эта партия выражает его реальные тяготения, он поддерживает ее и шаг за шагом осуществляет ее предначертания. Народ в его целом строит всегда только сегодняшнюю ступеньку своей лестницы – но строит ее по проектам тех зодчих, которые отгадали его идеал и направили его лестницу к этому идеалу.

Но и другой крайности мы, конечно, избегнем. Учить hamojn сионизму мы более не станем, но и затемнять сознание народа мы тоже не дадим. В таких попытках не будет недостатка. Пусть только немного просветлеет в России – выползут из своих щелей разные иудейские патриоты чужой территории и затянут старую песню о том, что все достигнуто и больше нечего желать. Мы им отравим это удовольствие. Каждую частичную победу мы осветим в глазах массы как этап к воссозданию нашей территориальной государственности; на легкомысленные или бессовестные обещания «полного братства племен», на сентиментальные вопли о доверии к добрым чувствиям наших соседей мы ответим, как отвечали доныне, призывом – никому на свете не доверять, кроме себя самих; внутри каждой из новых поправок галута мы заранее вскроем и укажем пред массой ее бездонные завтрашние прорехи. «Каждый кусок хлеба в галуте будет, как солью, пропитан сознанием чужбины, экзода, сионизма».

На этой почве повышенной национально-активной сознательности можно будет заложить прочные основания всероссийско-еврейской организации – явочным порядком создать широко демократические зародыши тех органов национально-бытового самоуправления, санкции которых мы будем добиваться на общеполитической арене. Во всей предстоящей нам деятельности на территории России, как внутри, так и вне еврейства, эта задача есть первая и главная по возможности задача всех задач, центр тяжести, по отношению к которому все остальные пункты нашей программы являются только вспомогательными. Эта задача включает два начинания, из которых первое – ступень ко второму: повсеместное конституирование явочным порядком широко демократических общин – и созыв всероссийско-еврейского Национального Собрания. Но именно ввиду чрезвычайной важности и сложности этих начинаний я считаю невозможным говорить о них подробно в этой статье. Они нуждаются в особом, нарочитом изучении, в рассмотрении специалистами, которые на основании статистических и юридических данных разработают громоздкую технику этого дела. Особенно сложным окажется вопрос о явочно возникшей общине – именно потому, что часть ее будущих функций по нынешним законам принадлежит разным ублюдочным органам вроде молитвенных правлений, раввината, «оседлых и зажиточных» представителей, а в Польше – гмине, «божничным дозорам» и т. п. Как подчинить эти органы воле новых общинных советов, избранных всеобщим голосованием, но еще не признанных законом? Вопрос очень трудный, хотя, безусловно, допускающий более или менее удовлетворительное решение; но подробные указания всех путей и способов должны быть выработаны знатоками дела, на основании обширного знакомства не только с российскими, но и с загранично-еврейскими материалами. Что касается до созыва Национального Собрания, то с момента, когда в России, наконец, установится действительная свобода собраний, осуществление этого проекта не встретит никаких особенных сложностей в смысле юридическом, зато громадной работы потребует чисто техническая сторона столь грандиозного дела. Повторяю, говорить об этой технике здесь не место, и в подробностях я недостаточно осведомлен – а принципиально обосновывать огромную важность обеих задач после всего, что уже об этом говорилось в еврейской печати, совершенно излишне. Каждому из нас ясно, что исполнительные органы сионизма в России должны выдвинуть эти задачи во главу всей своей местной работы, и для их осуществления мы не пожалеем ни своих лучших сил, ни всех доступных нам материальных средств.

Если уместно здесь остановиться на доводах против Национального Собрания, то лишь на тех, которые указывают на внутренние трудности, в смысле отказа еврейского населения или значительной его доли принять участие в выборах. Такие доводы приводились этой зимою в еврейской социал-демократической печати. «Der Wecker», газета Бунда, заявил, что еврейский пролетариат в это Собрание не пойдет. То же заявляли во всех выступлениях и сионисты-социалисты. Многое в этих возражениях следует, очевидно, приписать тогдашнему настроению, когда еще не успели развеяться в воздухе мечты о диктатуре пролетариата и вообще была в ходу безмерно преувеличенная оценка пролетарских политических сил. Теперь многое, что было сгоряча сказано тогда, в особенности с бундовской стороны, вряд ли было бы повторено. Вряд ли бы, например, было повторено заявление газеты «Der Wecker», что вопрос о размерах компетенции национального «сейма» должен быть решен не согласно воле большинства данной народности, а согласно желанно той ее части, которая покажет наибольшую силу «на улице». Теперь, надо полагать, самая вера в «силу» еврейского пролетариата «на улице» тоже несколько подорвана; но главное то, что минутный угар, надеюсь, прошел, и руководители Бунда должны были вспомнить о некоторых основных принципах, одинаково ценных для каждой передовой партии, для социал-демократии в особенности. Социал-демократия хочет вести через демократию к социализму; поэтому первой задачей для нее par excellence[30] является щепетильная охрана демократических начал. А первым из этих начал является верховенство большинства: условия жизни данной группы должны определяться в зависимости не от того, кто силен «на улице», а от количественного перевеса одного мнения над другим при всенародном голосовании. В этом культе большинства – основа социал-демократической тактики, потому что пролетариат идет к своей последней победе именно путем культурной борьбы за большинство в народе и в парламенте. Каутский писал недавно, что социал-демократия должна отстаивать избирательные права женщин, хотя сегодня женщины усилят клерикалов – ибо демократический принцип дороже временных выгод, а политика пролетариата должна быть безупречно принципиальной. Еще с большим основанием можно повторить это в применении к тому принципу, который есть сущность и сердце демократизма, – к верховенству большинства. Для социалиста нарушить этот принцип значит подпилить ту лестницу, по которой он сам должен добраться до своей цели. Повторяю, только в минуту угара можно было заявить, что еврейский вопрос в России должен быть решен хотя бы наперекор требованиям еврейского большинства, в угоду меньшинству, ибо это меньшинство способно к физической борьбе, – только в угаре можно было заменить культ большинства культом улицы. Надо надеяться, что с этой аргументацией мы больше не встретимся.

По существу же вопроса – отказ еврейского наемно-рабочего слоя от участия в выборах Национального Собрания был бы лишен всякой разумной причины, если не со специфической точки зрения сионистов-социалистов, то с точки зрения Бунда несомненно. Бунд отрекается от самодовлеющего национализма, но требует для каждой народности условий, гарантирующих свободное и безболезненное национальное развитие. Отсутствие таких условий создает существенные помехи социальному прогрессу. Но тогда ясно, что эти «условия» должны точно отражать в себе соотношение всех сил и интересов, имеющихся в среде данной народности: сопоставление этих сил и интересов дает в результате равнодействующую, которая и должна лечь в основу при выработке нормальных условий национального развития. Всякое отклонение от «равнодействующей» в сторону одной или другой из «образующих» сил ведет только к тому, что вместо нормальных условий мы получаем ненормальные или не вполне нормальные, чем тормозится свободное развитие народности в целом и каждого ее класса в частности. Каждый класс поэтому заинтересован в совместной выработке условий национального развития – тем более что именно здесь «совместная работа» всего ярче выливается в форму правильной классовой борьбы, отстаивания своей точки зрения на общенациональные потребности в противовес пониманию других классов.

Впрочем, высказываю эти соображения не с тою целью, чтобы кого-либо переубедить. Зная до некоторой степени нынешнее настроение нашей трудовой молодежи и ее руководителей, я не верю в возможность влиять па них со стороны хотя бы даже устами самой истины. Здесь эволюция совершается путем внутреннего самоопровергания, путем болезненных ошибок, разочарований, ударов о глухую стену – меньше всего могут ускорить эту эволюцию советы извне. Я притом полагаю, что и вообще вопрос об участии пролетариата в Национальном Собрании весьма интересен для выяснения еврейской психологии, но далеко не так важен в практическом отношении. Авторитетности Собрания как выразителя национальных требований всероссийского еврейства пролетарский бойкот не умалит. Бойкот вызывает принципиальное сочувствие, когда несправедливая избирательная система лишает данный класс возможности использовать все свои голоса; но бойкот выборов по четырехгранной формуле произвел бы впечатление странной несерьезности, политического каприза. Если бы, наконец, еврейский пролетариат, то есть количественно незначительное меньшинство, решился (что вряд ли случится) выступить с протестом против петиции Национального Собрания и противопоставить ей свою формулу национальных требований, это имело бы чисто демонстративное значение, но никакого практического результата. Не только нынешняя Дума, но и всякая другая, даже Учредительное Собрание, не отдаст предпочтения голосу меньшинства пред голосом большинства просто потому, что всякий парламент сам построен на подчинении меньшинства большинству. Исключение возможно было бы только в том случае, когда парламент сам по себе не желал бы дать евреям никаких национальных прав и с этим чужим нежеланием совпало бы мнение ассимиляторского – например, «искровского» – еврейского меньшинства. Но и тогда парламент поступил бы не согласно воле последнего, а согласно своей собственной воле. Поскольку же он вообще проявит готовность руководствоваться в решении еврейского вопроса для России желаниями самого еврейства, он самою логикой вынужден будет признать выразителем этих желаний Национальное Собрание, хотя бы даже «явочное», то есть созванное самими евреями без участия официальной власти, – а не диссидентское меньшинство. В глазах внешнего мира пролетарский бойкот не может умалить компетентности Национального Собрания – и потому, если мы действительно сумеем осуществить этот огромный почин, участие в выборах окажется для пролетариата, как и для всякого другого общественного слоя в еврействе, единственным средством для того, чтобы повлиять в желательном ему направлении на окончательную формулировку национальных требований. Вряд ли тогда пролетариат согласится лишить себя этого единственного средства, если даже руководители его по-прежнему будут настаивать на бойкоте. Я поэтому излагаю, что наилучшим агитатором за участие рабочих в Национальном Собрании будет самый факт Национального Собрания: пусть оно только войдет в стадию реализации.

Высказывалось, однако, и то мнение, будто бойкот со стороны известной части пролетариата побудит и остальные девять десятых еврейской массы отказаться от Национального Собрания. Это – безусловное и глубоко ошибочное самообольщение. Выборы в Думу показали, считается ли hamojn с политическими советами пролетарских партии там, где у него есть возможность выбрать собственный путь. На избирательной энергии еврейской массы отразился кое-где, быть может, страх перед погромами, но нигде и нисколько не отразилось влияние бойкотистов. Этого и последние сами не возьмутся отрицать[31]. Вообще же ясно, что масса отказывается от участия в политическом акте только тогда, когда сомневается, «окупит ли» он своими благими результатами ту затрату сил, которая необходима для его осуществления. Но значение такого акта, как совместная выработка национальной петиции парламенту о праве самостоятельно заведовать еврейскими нуждами, ясно и понятно каждому человеку из массы, а затрата сил для этого дела, огромная для инициаторов, сводится для человека из массы к подаче бюллетеня. При таких условиях немыслимо проповедовать hamojnу бойкот с какой-нибудь надеждой на успех проповеди. Все эти рассуждения оказались бы, конечно, излишними в том случае, когда бы созыв Национального Собрания был санкционирован законодательной властью страны: тогда выборы получили бы официальный вес и не возникло бы речи о бойкоте ни с чьей стороны. К этой санкции мы и должны стремиться, пропагандируя на общеполитической арене идею Национальных Собраний. Но с уверенностью можно предсказать, что идея еврейского Национального Собрания, даже без санкции, только при наличности элементарных гражданских свобод, встретит живейший активный отклик широкой еврейской массы и самое Собрание действительно явится выразителем всенародной воли. Опять повторяю: лучшей пропагандой здесь будет прямой переход к реализации этой инициативы.

Вся остальная наша практическая деятельность внутри еврейства должна быть подчинена этой центральной задаче. Так, например, соответственно изменится характер нашей борьбы со старыми учреждениями вроде ICA или Общества просвещения: отныне центр тяжести должен лежать не в критике их направления, а в отрицании самой их, так сказать, компетенции – не столько в том, что такие-то комитеты плохо ведут еврейское дело, сколько главным образом в том, что все вообще еврейское дело, включая и просветительные, и колонизационные задачи, должно перейти от частных обществ в руки демократических органов национального самоуправления. Наряду с тем по пути к созданию всенародной организации еврейства в России полезно будет призвать к жизни некоторые частичные группировки. На них отчасти указывает д-р И. Клаузнер в статье «Реальные задачи русского еврейства» («Еврейская Жизнь», 1906, II и III). Из начинаний этого рода более неотложными представляются мне пока следующие: съезд еврейской печати, съезд учителей и – крайне серьезная задача, важность которой давно признали чехи и поляки, но которая бесконечно важнее для нас, чем для них, – основание большого гимнастического союза[32]. Инициативу этих предприятий мы должны категорически возложить на официальных руководителей нашего движения. Но кроме того, помимо нашего почина возможно возникновение других частичных организационных начинаний, всероссийских (вроде проектируемого теперь съезда «казенных» раввинов), широко-областных или просто местных. Какова бы ни была их ценность, мы в каждом отдельном случае должны быть наготове; ни одна из этих попыток не должна быть изолирована от нашего влияния – поскольку это не будут, конечно, попытки явно ассимиляторского или черносотенного характера, вроде достопамятной «lischko ha-sch’chojro»[33]. Всюду надо иметь своих людей, проводить свои взгляды. Упомянутый съезд раввинов, задуманный киевским раввином г-ном Лурье, сам по себе представляет затею довольно бесполезную, но если он действительно состоится, то на нем должна быть проведена платформа национально-бытового самоуправления. Иначе эта довольно бесполезная затея может превратиться, пожалуй, в довольно вредную, принимая во внимание традиционную робость и штадланские[34] привычки раввинской бюрократии. Та же платформа должна быть проведена в Союзе полноправия, который к ней очень близок и вообще до поры до времени будет идти с нами более или менее в ногу. Некоторые из таких второстепенных группировок, например, профессиональные организации служащих, рабочих или мелких хозяев нам, безусловно, желательны, и, поскольку есть у нас влияние на соответствующие слои населения», надо всячески содействовать их возникновению. Легче всего нам это удастся, конечно, среди мелкой буржуазии, причем надо заранее быть готовыми к тому, что ее союзы будут носить ясный характер массового отпора. Поскольку отпор этот не выродится в политическую реакцию, мы, несомненно, должны его приветствовать, как должен его, впрочем, приветствовать и всякий рассудительный социал-демократ. Организованность обеих сторон – лучший регулятор для правильного развития классовой борьбы. В конституционном государстве тресты крупного капитала недопустимы потому, что крупная буржуазия уже имеет свою организацию в лице самого государства. Мелкое же хозяйство нуждается в добровольных союзах, чтобы неизбежное вымирание его развивалось в известной постепенности, без резких болезненных катастроф. В вопросе об эксцессах еврейской классовой борьбы я не вполне разделяю страхи и протесты многих моих единомышленников, ибо думаю, что эти эксцессы и вытекающее из них разорение еврейской бедноты есть простое подтверждение сионистского диагноза – непримиримого разлада между развитием еврейства и развитием окружающей среды. Но кой-какие границы тут, конечно, необходимы, и в качестве такой смягчающей полумеры профессиональные союзы мелких хозяев получат, вероятно, широкое распространение. Мы, сионисты, не можем специально взяться за их организацию, но содействовать ей мы должны так же точно, как содействовали и будем содействовать, по мере своего влияния, профессиональным организациям рабочих. В качестве надклассовых выразителей нации мы заинтересованы только в том, чтобы необходимые трения внутри еврейства развивались с наименьшей болезненностью, – а для этого, повторяю, лучшим и единственным средством является организованность обеих сторон. «Должная мера» путем взаимного приспособления установится тогда сама собою, и вытесняющий поршень галута (ибо еврейская классовая борьба есть не что иное, как одна из точек приложения этого поршня) будет в этой точке напирать – если не меньше, то по возможности несколько мягче…

*   *   *

В чем же резюмируется предстоящая нам деятельность внутри еврейства? В непосредственном осуществлении тех тезисов, о которых я уже часто упоминал, – II и III пункта Базельской программы, гласящих: организация и национализация еврейского народа. Полным – для России – выражением этих тезисов будет созыв Национального Собрания.

К этому генеральному акту ведут подготовительные шаги: приобщение широкой массы – в России вообще, в Польше особенно – к национально-политической активности путем проведения всех наших лозунгов через ее среду; конституирование демократических общин с программой национально-бытового самоуправления; почин и содействие возникновению частичных организаций, на первом плане – съезд еврейской печати, съезд еврейской школы, основание всенародного Turnferein’a[35]; поддержка и сионизирование всяких начинай, могущих прямо или косвенно, много или мало содействовать сплочению национальных сил; монистическая политика в старых и новых учреждениях, старых и новых корпорациях, сионистское освещение радостных и печальных событий, побед и неудач, сионистское руководство народом на всех путях и всех ступенях его неутомимого движения через самодеятельность к независимости…

Я могу дать и более сжатое резюме – и мне бы хотелось, чтобы оно стало действительным лейтмотивом нового периода, в который вступает наше движение, и чтобы грядущий историк повторил это резюме как оценку нашей исторической роли. Вот оно: во главе еврейской демократии!

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ РОССИЙСКОГО ЕВРЕЙСТВА[36]

Доклад на съезде Российской Сионистской Организации

(29 июля – 1 августа 1906, Одесса, заседание 1 августа)

Есть мнение, что мы, сионисты, можем в этой области ограничиться несколькими краткими лозунгами. Я с этим не согласен и полагаю, что нам необходима ясная и подробная программа национальных требований в России. Такая программа была выработана виленской конференцией трех сионистских изданий; эту программу я и предлагаю вашему вниманию. Притом советовал бы не входить здесь в обсуждение редакционных деталей, а сразу сосредоточить прения на основных спорных пунктах. Таких пунктов у нас три. Первый спорный вопрос – под каким флагом должны мы вести свою политическую работу в России: как сионисты или под именем «Еврейской Народной Партии», в которую привлечем и несионистских националистов? Во втором случае мы можем приобрести много союзников для совместного проведения нашей местной программы, но зато самое имя сионизма тогда сойдет с российской политической сцены. Наоборот, если мы выступим как сионисты, то проиграем в экстенсивности, зато выиграем в интенсивности. Виленская конференция и я лично стоим всецело за то, чтобы мы действовали исключительно под сионистским знаменем. Но ввиду неясности вопроса для многих я предлагаю такой временный компромисс: начать самостоятельную политическую деятельность и в то же время содействовать образованию Еврейской Народной Партии, в которую войдут отдельные сионисты под условием, чтобы программа этой партии включала полное национальное самоуправление и широкую постановку эмиграционной проблемы.

Второй спорный вопрос, по которому на виленской конференции мнения разделились, таков: автономия или самоуправление? Автономия включает право законодательства; самоуправление предполагает только право учреждать институты и корпорации вроде школ, больниц, касс, товариществ и т. п., заведовать этими учреждениями и взимать принудительные налоги, но никак не право издавать обязательные постановления для граждан. Я лично нахожу, что мы, как группа безземельная, можем говорить только о самоуправлении. Законодательство немыслимо вне территории. Мы, признающие для каждой нации необходимость собственной территории, логически не можем требовать себе одинаковой власти с народами территориальными. Мы должны прямо заявить: национальным большинствам – областная автономия, национальным меньшинствам – национально-бытовое самоуправление.

Третий спорный вопрос – о том, кто должен быть носителем еврейских национальных прав: все еврейское население в лице своего Всероссийского Национального Съезда или местные общины? Сторонники общин на виленской конференции тоже, конечно, имели в виду объединить все еврейство России в одно целое, но полагали, что мы можем добиться только признания общины, а затем уже сами соединим общины в один союз. Для этого, конечно, общины должны иметь право союза между собою. Лично я думаю, что если Гос. Дума не захочет объединенного еврейства, то не даст общинам и права союза, а если объединенное еврейство ей не будет страшно, то она признает его и без этих хитростей. Поэтому настаиваю на том, чтобы мы сразу выдвинули лозунг Всероссийского Национального Съезда как высшего органа евр. нац. самоуправления. Ручаться за то, что Дума его санкционирует, мы не можем, как вообще ни за что не можем ручаться; но если Дума и откажет, это нам не повредит и лишь подтвердит пред всем еврейским населением основное противоречие между интересами еврейства и галутом.

Таковы три спорных пункта нашей платформы. Что же касается до тактики, то она вряд ли должна вызвать самостоятельные дебаты. Она вытекает из платформы. В области тактики мы должны различать два плана: деятельность на общеполитической арене и деятельность внутри еврейства. На общеполитической арене мы должны поддерживать, соразмерно силам, освободительное движение и подготовлять общественное мнение к нашим требованиям; наиболее подходящими союзниками для нас будут представители разных национальностей, которые живут вне своих родных областей; мы должны создать союз национально-миноритарных групп. Внутри же еврейства мы должны придать широкое массовое распространение всем нашим лозунгам, провести их через сознание массы; главной же задачей нашей внутренней работы должен быть созыв Национального Собрания для создания явочным порядком той организации еврейства, признания которой требует наша платформа.

(Затем докладчик приступает к чтению постановлений виленской конференции в следующем несколько измененном виде):

I.

Исходя из пункта II Базельской программы, гласящего: «Организация и сплочение всего еврейства соответствующими местными и общими учреждениями сообразно законам каждой страны», Российская Сионистская Организация признает целесообразным и неотложным, на почве совершающегося преобразования государственного строя России, объединение российского еврейства на началах государственного признания еврейской национальности и законоутвержденного самоуправления во всех делах еврейской национальной жизни.

Национальные права еврейского населения, как в области общегражданской жизни, так и в области национального самоуправления, устанавливаются общегосударственной законодательной властью на основании петиции Всероссийского Еврейского Национального Собрания, избранного еврейским населением, без различия пола и местожительства, путем всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования.

Национальные права еврейского населения устанавливаются и гарантируются общегосударственным законодательным учреждением для всей территории государства Российского и не могут быть изменяемы отдельными областными законодательствами.

II.

Как в Национальном Собрании, так и во всех своих отдельных выступлениях внутри еврейства или на общеполитической арене, РСО, в качестве необходимых условий для свободного и целесообразного развития национальных сил и национальной самодеятельности еврейского населения, отстаивает следующие требования:

А. В области национального самоуправления.

1. К еврейской национальности в России причисляется каждый гражданин еврейского происхождения, который не заявил о своем выходе из состава народности и не принадлежит к категориям, отвергнутым особым постановлением Национального Собрания.

2. Высшее руководство национальным самоуправлением принадлежит Всероссийскому Еврейскому Национальному Съезду, избираемому еврейским населением России, без различия пола и местожительства, на основе всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования.

3. Местные функции национального самоуправления осуществляются Областными Съездами и Общинными Советами, избираемыми еврейским населением данной местности на основе всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования.

(По мнению другой части виленской конференции, § 2 и § 3 излагаются так:

2. Органом национального самоуправления признается Общинный Совет, избираемый еврейским населением в каждой отдельной местности, без различия пола, на основе всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования.

3. Национальные Общины имеют право заключать между собою, для совместного осуществления задач национального самоуправления, союзы областного и всероссийского характера со всеми правами юридического лица, учреждать Союзные Съезды (областные и всероссийские) и избирать для них представителей, по желанию, от Общинных Советов или непосредственным народным голосованием).

4. В качестве представителей еврейского населения органы национального самоуправления пользуются правом петиций, а также всеми имущественными и прочими правами юридического лица.

5. Органы национального самоуправления распоряжаются суммами, пропорционально отчисляемыми из государственных или местных средств на еврейские национальные нужды, и пользуются кроме того правом принудительного дополнительного обложения еврейского населения.

6. Органы национального самоуправления имеют право учреждать, содержать и поддерживать всевозможные институты и корпорации, предназначенные для целей: 1) народного просвещения, 2) народного здравия, 3) взаимной и трудовой помощи, 4) руководства переселением, 5) благотворительности (эвентуально) и 6) религиозного культа, а также издавать для своих учреждений, в пределах законов государства и области, уставы и инструкции.

Б. В области общего законодательства.

1. Повсеместное право на замену обязательного воскресного отдыха субботним.

2. Признание субботнего отдыха и еврейского ритуала для желающих в общей школе всех степеней и на государственной службе, как обязательной, так и вольной, поскольку оно не препятствует коренным образом правильному исполнению обязанностей.

3. Сохранение норм еврейского обычного брачного права.

III.

В качестве необходимого предварительного условия для прочной организации еврейского населения и свободного развития его национальных сил и национальной самодеятельности РСО всецело присоединяется к выраженному всеми территориальными народами России требованию демократизации государственного строя на началах полного народовластия, всеобщей равноправности без различия происхождения, вероисповедания и пола, свободы совести, слова, союзов и собраний, свободы стачек в связи с широкой законодательной охраной труда во всех без исключения отраслях производства, отделения религии от государства, децентрализации управления, национально-областной автономии и самоуправления национальных меньшинств.

При этом РСО поддерживает в особенности следующие принципы:

1. Равенство пред законом должно быть строго проводимо не только во всех областях внутренней жизни государства, но и в международных отношениях, в смысле обеспечения гражданам российским, без различия национальности и вероисповедания, широкой и для всех одинаковой свободы въезда, передвижения и промысла в пределах всех иностранных государств, а иностранцам, без различия национальности и вероисповедания, широкой и для всех лиц данного подданства одинаковой свободы въезда, передвижения и промысла в пределах России.

2. Автономные права национальных областей и права самоуправления национальных меньшинств устанавливаются общегосударственным законодательным учреждением на основах, выработанных областными и национальными собраниями, которые созываются для этой цели на основе всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования.

3. При осуществлении автономии отдельных областей с предоставлением им особых законодательных сеймов должна быть предварительно гарантирована общеимперским парламентом равноправность национальностей в этих местностях, соблюдение всех гражданских свобод и права национального меньшинства.

4. Народные представители в Государственную Думу, областные сеймы, органы земского, городского и местного самоуправления избираются всеобщей, равной, прямой и тайной подачей голосов, без различия происхождения, вероисповедания и пола, путем пропорциональной системы выборов.

5. Со всевозможной широтой проводится начало выборности судей, правительственных чиновников и агентов местного самоуправления на основе пропорциональной системы выборов.

6. Гарантируется право употреблять языки всех национальностей, в том числе оба языка еврейского населения, повсеместно в публичной жизни и в частных документах.

7. В местностях, где население данной национальности достигает установленного законом процента, органы государственной и областной власти и местного самоуправления обязаны в устных и письменных сношениях с этой частью населения пользоваться ее разговорным языком.

8. Руководство и управление просветительными учреждениями всех видов и степеней, кроме определенных законом категорий, исключается из ведения государственной и местной власти и передается в ведение национальных органов. В распоряжение их поступают, на началах пропорциональности, все просветительные фонды.

IV.

Наша ближайшая деятельность.

В целях борьбы за национальные интересы еврейства РСО принимает следующий образ действий:

А. На общеполитической арене.

1. Соразмерное с интересами, силами и политическим значением еврейского населения активное участие в освободительном движении и государственном переустройстве России.

2. Подготовка общественного мнения в пользу наших требований и пропаганда их среди представителей национальных партий и групп.

3. Выяснение положения и политического значения тех национальных групп, которые при осуществлении национально-областной автономии останутся за пределами родной области, и объединение их на почве защиты прав национального меньшинства.

4. Борьба против национально-агрессивных и ассимиляторских тенденций среди представителей других национальностей.

5. На выборах в Государственную Думу или эвентуальных выборах в Учредительное Собрание, в областные сеймы и в органы местного самоуправления РСО поддерживает, кроме сионистов, лишь ясно выраженных националистов и безусловно противодействует избранию ассимиляторов всех оттенков и степеней.

Б. Деятельность внутри еврейства.

1. В целях приобщения широких еврейских масс к национально-политической активности – проведение через их среду всех выставленных нами лозунгов.

2. Всесторонняя агитационная и техническая подготовка, с привлечением к делу всех сочувствующих еврейских учреждений, обществ и партий для своевременного, совместно с ними, созыва Всероссийского Еврейского Национального Собрания, избранного еврейским населением без различия пола и местожительства на основе всеобщего, равного, пропорционального, прямого и тайного голосования, для установления основ внутренней национальной организации и окончательной выработки национальных требований.

3. Конституирование явочным порядком и по возможности легализация обнимающих все местное еврейское население общин с выборными советами и с функциями полного национального самоуправления.

В местностях, где уже в зародыше имеются общинные организации, систематическая демократизация таковых и расширение их функций до пределов полного национального самоуправления.

4. Созыв съезда деятелей еврейской печати на всех языках для возможного согласования лозунгов.

5. Созыв съезда учителей еврейской школы на всех языках для проведения в жизнь планомерной национализации школы.

6. Образование всероссийского еврейского гимнастического союза.

В ТРАУРНЫЕ ДНИ[37]

В течение первого года свободы кроме Седлеца разгромлено 638 пунктов. Семейств пострадало 37 тысяч, лиц – 159 тысяч, убито 937 человек, ранено 1.190, вдов осталось 351, круглых сирот – 179, неполных сирот – 1.800, убытков причинено на 51 миллион рублей. Погромный комитет раздал погромленным 5 миллионов рублей. Кроме того, отдельно вдовам и сиротам – 415 тысяч рублей.

Из доклада Комитета помощи погромленным

…Вот уже сколько прошло погромов, а я никак не могу себя пропитать внутренним интересом к событиям этого рода. Конечно, я не умаляю их разрушительной силы, не обесцениваю человеческого горя, что они приносят, но внутреннего интереса не могу в себе вызвать. Как я ни стараюсь себя расшевелить, мне все кажется, что над нами совершается большая кровавая бессмыслица, по поводу которой можно плакать, кто еще не разучился, но не стоит и не о чем размышлять. Я писал об этом недавно – в погромах есть ведра крови и пуды человеческого мяса, но нет в них для еврейского сознания того сокрытого урока – mussar Elohim[38], который возвысил бы их до степени трагедии. В трагедии обязательно должна содержаться некая неведомая правда, новое слово, которое познается в этих муках и открывает народу новые пути. А что и кому из нас открыли эти погромы, кого из нас и чему могли научить? Только кишиневская резня сыграла крупную роль в нашем общественном сознании, потому что мы тогда обратили внимание на еврейскую трусость. Но остальные погромы свелись просто к огромной животной и бессмысленной уголовщине – больше ничего.

Мы истекаем кровью и не знаем, во имя чего и какие выводы сделать из наших страданий. В октябре 1905 г. нас громили разные слои русского общества и народа, но мы и раньше знали, что мы окружены врагами; к этому знанию ни октябрь, ни Белосток ничего не прибавили. В Седлеце нас громили официально, по-видимому, без участия общественных элементов, – но ведь даже хасиды Седлеца давно знают цену пану уряднику. Так, меняется обстановка погромов, список участников и форма ран, но по существу остается одно и то же – остается вещее слово Бялика: эйн таам ле-мойсхем… (нет смысла в вашей смерти…)

Когда мне рассказывают подробности погромов, мое внимание помимо воли отрывается и ускользает на другие пути. Мне хочется уяснить себе вопрос: хорошо, допустим, что я дослушаю до конца и буду знать, где, как и кого они убили, но ведь не в этом дело, а вот как быть дальше, что можно сделать против погромов?

Самооборона – вряд ли об этом можно говорить серьезно. Она не принесла нам в итоге никакой пользы; вначале страх перед нею действительно предотвратил несколько погромов, но теперь, когда те ее испытали на деле и сравнили количество убитых евреев и погромщиков, кто с ней считается?

Итоги самообороны надо подводить по общим результатам, и эти итоги ясно говорят: когда им угодно, они устраивают погром и убивают столько евреев, сколько им нужно, а самооборона тут ни при чем. Конечно, в самообороне есть утешение. Но ее практический итог равен нулю и нулем останется, и пора спокойно признать это вслух, чтобы люди даром не надеялись.

Некоторые господа в последнее время придумали новое средство – антипогромную пропаганду. Одна моя знакомая девочка уверяет, что белок ловят очень просто: надо к ней подойти на полшага расстояния и насыпать ей соли на хвост, и готово – белка в плену. Я всегда об этом вспоминаю, когда мне говорят об антипогромной агитации. Старая песня, давно знакомая иллюзия – эти люди будут печатать статьи и брошюры, устраивать лекции, и они думают, что русские станут их читать или слушать. Еще бы, держите карман. Я помню жалкий восторг евреев, когда в 1905 г. в «Сыне Отечества» появилась большая и скверная статья «Трагедия шестимиллионного народа». Им казалось, что вся Россия читает и умиляется. А на самом деле только евреи одни и расхватали этот знаменитый номер газеты, памятник нашей глупости, и на русских она никакого впечатления не произвела просто потому, что у каждого есть свои заботы и ему не до чужих, особенно в наше время. Еще ярче выказалась наша глупость, когда после октября в Петербурге устроили от имени Союза союзов «русский» митинг протеста и приложили все старания, чтобы евреи сидели дома, а русские пришли: оказалось, конечно, что русские остались дома, а ораторам пришлось ломать комедию перед сплошной еврейской публикой, призывая ее протестовать от благородного русского сердца. И это вполне понятно – русские не пришли вовсе не по злобе, а из самого законного равнодушия, потому что каждый человек, в особенности серьезный и дельный человек, естественно, уделяет внимание своим насущным интересам и не обязан его уделять интересам других.

Я знаю, теперь эта идея многих увлекает, и образовались даже нарочитые книгоиздательства для печатания классических апологий, над которыми сами евреи зевают, а неевреям, без сомнения, даже и зевать не приходится. Образовались также в разных местах досужие комиссии, которые рассылают такую словесность направо и налево, по случайным адресам, или даже при газетах… Сыпьте, сыпьте белке соль на хвост! Получит еврей брошюрку – позевает, но прочтет; получит русский – посмотрит: а, это про евреев? – и отложит в сторону. У него своих хлопот довольно. Что – он, по-вашему, обязан досконально знать и про армян, и про чукчей?

Все эти верующие господа думают, что если русская масса охотно читает юдофобскую литературу, она столь же охотно будет читать и юдофильскую. Большая и наивная ошибка. Прежде всего, надо помнить о тех элементах, которые в данном случае стоят на первом плане, – о черной сотне в простейшем смысле, которая хочет погрома ради грабежа и обещанной мзды: им не нужна даже погромная литература, а пронять их еще антипогромной проповедью – ведь это была бы совсем уж глупая мечта. Наши проповедники, несомненно, имеют в виду другую часть массы – среднюю, обывательски-честную, ту самую, которую действительно почти так же легко будет в надлежащую минуту послать на баррикады, как и на погром. Но эта масса и есть именно та, которая психологически не может заняться чтением брошюр о еврейских добродетелях. Погромную брошюру она жадно читает по той самой причине, почему она жадно читает и летучий листок революционеров – если он, конечно, изложен понятным языком: здесь ей говорят о причинах ее собственных страданий, указывают ей средства к облегчению ее собственных бед. Разница только в том, что погромная брошюра во всем винит жида, революционный листок – урядника, но и здесь, и там ей, прежде всего, говорят не о жидах и не об урядниках, а о ней самой, об ее кровных интересах.

Совершенно другое дело – антипогромная литература. В самом ее назначении коренится абсолютная невозможность ее успеха: она вся посвящена доказательству именно того, что к страданиям русской массы жид нисколько не причастен, что не он виноват, не в нем причина – словом, что ей, русской массе, от еврея ни тепло, ни холодно… Но тогда с какой же стати будет она тратить время на чтение о том, от чего ей ни тепло, ни холодно? Массовому человеку чтение дается нелегко: он не умеет «пробегать» строки, он вчитывается и вникает. И именно поэтому он берет в руки только ту книжку, о которой ему доподлинно известно, что тут верно или неверно, другой вопрос – объяснены причины его нужды и горя. Не может он, органически не может и по совести даже не обязан интересоваться какими-то евреями как таковыми. С того самого момента, как они перестают быть причиной его бед, они для него теряют всякий интерес. Сказать ему, что в этой брошюре доказывается невинность евреев, значит сказать ему, что эта брошюра до него не касается. Русская масса глотает и будет глотать погромную литературу, потому что это литература о ней, и не будет читать антипогромных брошюр, потому что это литература о евреях.

Моя знакомая девочка – очень наивная девочка. Она не соображает, что прежде чем насыпать белке соли на хвост, надо подойти к белке, а в этом и вся загвоздка…

Я прекрасно понимаю те добрые побуждения, которые заставляют разных господ измышлять все эти проекты спасения, но ничего из этого не выйдет. Спасения нет. Не злая воля подстрекателей, не темнота народной толпы, но сама объективная сила вещей, имя которой чужбина, обратилась ныне против нашего народа, и мы бессильны и беспомощны. Молодежь наша будет честно защищаться, но лавина разгрома с хохотом погребет эти хрупкие дружины и даже не замедлит своего хода. Кратеры галута разверзлись, буря сорвалась с цепи, и чужбина сотворит над нами все, что ей будет угодно. Вы будете корчиться от бешенства и подымать яркие знамена борьбы, вы напряжете все силы духа, чтобы найти тропинку спасения, и сами себе поверите на миг, будто нашли ее, – но я не верю, и гнушаюсь утешать себя сказками, и говорю вам со спокойным холодом в каждом атоме моего существа: нет спасения, вы в чужой земле, и до конца свершится над вами воля чужбины!

Один еврей-журналист воспользовался недавно Белостоком, чтобы сунуть мне в душу свои пальцы и пощупать там, какова моя «погромная философия». И нашел, что я равнодушен к еврейскому горю. Я ему не ответил – я слишком хорошо понимаю настроение людей этого типа, чтобы гневаться на них за несправедливость или обиду. Здесь было повторение старой еврейской истории. Человек отдал лучшие соки своей жизни на то, чтобы распахать чужую ниву, и в последнюю минуту хозяева убили его братьев и трупами их удобрили свое поле; и человек пошатнулся от оскорбления, и судорожно хватается за соломинки, и злится на всех людей за каждое слово правды, и хочет непременно что-то доказать или опровергнуть – даже нельзя понять, что именно. Я не стал ему отвечать, да и нечего мне было ему ответить: у меня нет никакой погромной философии…

У меня нет погромной философии. Я не из тех, кому она необходима, чтоб было чем заштопать прорехи, было за что ухватиться, когда чужой ураган опрокинет их вместе с их истуканами. Я ничему не учусь на погромах нашего народа, и ничего мне сказать не могут они такого, чего бы я раньше не знал. И я не ищу понапрасну лекарственной травы против отдельных нарывов, потому что я в нее не верю. У меня нет ни погромной философии, ни погромной медицины. Я люблю мой народ и Палестину: это моя вера, это ремесло моей жизни, и ничего мне на свете больше не нужно. И когда разражается гром и рабские души мечутся с жалобным воем и ищут пластыря для скорой помощи, я стискиваю зубы, собираю мои силы и делаю дальше работу моего ремесла. Я хочу торговать шекелями[39] среди погрома, я клею голубую марку на список убитых: в этом моя гордость. Вы сунули пальцы в мою душу и не нащупали в ней ничего кроме равнодушия – видно, толстая кожа стала на ваших пальцах от чуждой работы. Но что бы ни творилось у меня на душе – никогда не приду я на страшное пожарище моего народа с заплаканным носовым платком в руках, и ни его, ни себя не оскверню надругательством жалких утешений. У меня нет лекарств от погрома – у меня есть моя вера и мое ремесло: не из погромов я вынес эту веру и не ради погрома я оставлю даже на час это ремесло. Вера моя говорит, что пробьет день, когда мой народ будет велик и независим и Палестина будет сверкать всеми лучами своей радужной природы от его сыновнего рабочего пота. Ремесло мое – ремесло одного из каменщиков на постройке нового храма для моего самодержавного Бога, имя которому еврейский народ. Когда молния режет насквозь черное небо чужбины, я велю моему сердцу не биться и глазам не глядеть: я беру и кладу очередной кирпич. И в этом мой единственный отклик на грохот разрушения.

ПО ПОВОДУ ПИСЬМА АХАД-А-АМА[40]

Возражения Ахад-а-Ама [Еврейская Мысль, № 2] против лозунга «национального самоуправления» сводятся к следующему: органы этого «самоуправления» могут, чего доброго, превратиться под влиянием случайных настроений большинства в орудия открытой или замаскированной ассимиляции, и тогда националистам придется так же точно выступить из состава национальной общины, как теперь на западе многие, оставаясь евреями, выходят из общины конфессиональной.

Точка зрения совершенно новая. До сих пор мы знали два мнения: взгляд Бунда, который требовал низведения автономии до одной только просветительной функции, и взгляд сионистов разных оттенков, которые, наоборот, настаивали на всяческом расширении компетенции национального самоуправления. Ахад-а-Ам занимает третью позицию, одинаково отличную как от нашей, так и от бундовской: все что угодно, кроме культуры! Вопросы национальной культуры должны быть изъяты из ведения публично-правовых институтов н предоставлены свободному самоопределению личности путем добровольных группировок.

Собственно говоря, это возражение можно было бы парализовать чисто техническими поправками в построении самоуправляющейся национальной организации: например, можно было бы установить, что ни предполагаемый всероссийский «национальный съезд», ни даже местный общинный совет не вправе навязывать всем общинным школам определенный язык преподавания (скажем, тот жаргон, который так неугоден Ахад-а-Аму), а должен предоставить в распоряжение меньшинства, если таковое окажется, пропорциональное количество школ с другим языком – предположим, еврейским или даже русским. Этим был бы устранен всякий гнет еврея над евреем в той области, которою Ахад-а-Ам больше всего дорожит – в области национальной культуры. Да, насколько нам известно, именно так и смотрели на вопрос участники Виленской конференции журналистов-сионистов, имея в виду оттенки в культурном облике еврейства разных окраин. Кроме того, даже при самом совершенном устройстве аппарата национального самоуправления всегда останутся элементы, тяготеющие к выходу из еврейства, и им в этом отношении должна быть предоставлена полная свобода: по замыслу той же программы, которую разбирает Ахад-а-Ам, принадлежность к составу той или другой народности должна определяться личной декларацией. Затем, никому не должно быть запрещено создавать, помимо органов национального самоуправления, частные школы и т. д.

Вообще, на почве технических усовершенствований было бы не так трудно удовлетворить Ахад-а-Ама; но нам кажется, что разногласие между ним и нами гораздо глубже. Оно коренится в самой концепции сионизма – субъективно-аристократической у Ахад-а-Ама, стихийно-массовой у нас. В его понимании сионизм есть задача для героев, движимых императивом национального идеала; для нас сионизм есть объективно неизбежный выход, к которому сила вещей толкает все элементы еврейства независимо от их настроения. Недаром поэтому Ахад-а-Ам подымает совершенно новый вопрос, который, кажется, никому еще в голову не приходил при постановке и разработке так называемой проблемы национальностей: там, где все озабочены устранением гнета одной нации над другою, Ахад-а-Ам опасается национальной розни внутри одной и той же народности. И с его точки зрения это вполне возможно. Если все дело в субъективном моменте, если быть националистом может только тот, кто дорос до сознательной любви к самобытности как к автономной категории – тогда, конечно, удел таких отборных националистов – оставаться вечно в меньшинстве, а народная масса пойдет к ассимиляции, и надо изъять у нее из рук все средства принуждения, чтобы она не могла увлечь за собою в ту же пропасть немногих хранителей национальной искры…

Мы на все это иначе смотрим. Мы не боимся массы. Мы считаем массу именно в ее подавляющем большинстве носительницей самых ценных национальных идеалов – и не потому, что она будто бы уже вполне их сознает, а потому, что они естественно вытекают из всех объективных условий ее существования как единственный полный ответ на весь комплекс ее нужд – материальных и духовных. Мы поэтому верим, что каждый шаг народного множества по пути самостоятельности будет фактически шагом к возрождению нашей национальности. Духовный сионизм смотрит на себя как на достояние избранных и недоверчиво сторонится от толпы; демократический сионизм ничего так пламенно не желает, как бросить свой факел в народную гущу, бесстрашно передать свое дело в руки всего народа – ибо твердо знает, что сама действительность лучше и крепче нас ведет народ по пути национального сплочения к восстановлению исторического еврейства во всех его ценностях – в его культурном типе, в его стране, в его языке.

*   *   *

Оказалось, что сионисты все-таки выпустили циркуляр о предстоящем съезде. Два дня назад бундовские публицисты уверяли, что это почти так же несбыточно, как еврейское государство в Палестине. Такая неожиданность их, очевидно, немножко сбила с толку, и они еще не обдумали, с чего тут начать атаку. Но это, конечно, ничего не значит: время не терпит, а «начать» можно и не обдумавши. И что ж: поскребли малость потылицу и начали.

Угадаете ли с чего? С протеста во имя чистоты сионизма. В программе съезда они усмотрели непозволительно трефные элементы. Что такое: национальное собрание, пропорциональные выборы, самоуправление общин? А где же Сион, di alte mutter Zion[41]? Измена! И сейчас же отсюда умозаключение: сионисты поняли, что на старую удочку правоохраненного убежища «еврейский простой избиратель» больше не пойдет – вот они его и «мажут салом по губам», как выражаются немцы.

Протестуем против этого оскорбления национального достоинства тевтонской расы: немцы-то, положим, так выражаются, но делают они это обыкновенно впопад и кстати, так что ссылаться на них в данном случае просто несправедливо. Надо растеряться до полной беспомощности, чтобы говорить такие вещи. Где же и когда видана партия, которая на выборах в парламент выступала бы только со своим конечным идеалом? Парламент есть учреждение злободневное, существующее для реализации не идеалов, а задач ближайшего дня. Послушать бундовских публицистов – можно подумать, что они в свою избирательную платформу так и впишут аршинными буквами обобществление орудий производства. Держим пари, почтеннейшие, что даже не пикнете, а будете скромно предлагать всякие пользительные паллиативы, осуществимые при буржуазном порядке: хорошую конституцию, ответственное министерство, охрану труда и страхование рабочих. И если уж вам угодно ссылаться на немцев, то, кажется, достаточно известно, что усерднее всех в этой области «мазанья салом по губам» действует авторитетнейшая из социал-демократических партий – германская.

Впрочем, что ж делать, сало так сало; очень сожалеем, что вам оно не по вкусу – это тем более грустно, что вам его все-таки придется проглотить. О, мы вполне входим в ваше положение! Вы, очевидно, рассчитывали, что мы предложим еврейским избирателям явиться от их имени в Думу и первым делом попросить у добрых гг. депутатов чартера на Палестину? Вы, очевидно, судите о нашем мировоззрении по себе: это вы собираетесь строить еврейское счастье на чужой ласке. Мы возьмем Сион не через русскую Думу, а через организованные силы еврейского народа; и от русского парламента мы потребуем не Сиона, а равенства перед законом и права на организацию наших национальных сил.

Собственно говоря, все это много раз объяснялось – бундовские публицисты имели полную возможность и время понять нашу точку зрения, и если они в этом до сих пор не успели, то надо же опять-таки войти в их положение. Их единственный козырь в борьбе с сионизмом состоял именно в этом недуге нашей юности – в отсутствии программы-минимум. В эту точку они били, ею пробавлялись – и теперь у них, так сказать, хлеб отняли… Согласитесь, положение тяжелое. Теперь ничего другого не остается, как отбросить окончательно всякую брезгливость и пустить в ход последнее средство – апологию действительности: напрасно жалуетесь, евреям очень недурно живется, а будет еще лучше, все обстоит благополучно, урра!

  1. Хроника Еврейской Жизни, № 18, 10.05.1906.

  2. Чьё царство, того и евреи (латынь).

  3. Украинский вестник. № 7, 2.06.1906.

  4. полностью (латынь).

  5. специально для данного случая (латынь).

  6. уточняющих (от французского «préciser» – уточнить что-либо).

  7. Хроника Еврейской Жизни. № 23, 25–28, 15.06–20.07.1906.

  8. Элементарное требование равноправия стоит совершенно в стороне от всех этих соображений: в этом требовании, по существу, нет вообще ничего политического. Я уже указывал однажды на то, что вопрос о нашем бесправии, по всей справедливости, следовало бы отнести к области частного права, а не публичного. Граждане содержат государство кровью и податями только ради тех прав, которые оно им гарантирует; и если одна категория граждан, отягощенная всеми повинностями, лишена части элементарнейших прав, то это, в сущности, недостойно даже названия политического гнета: это просто один из видов незаконного присвоения чужой собственности – отказ от выдачи товара, за который деньги сполна получены. Это кажется парадоксом, но, в сущности, если бы в России было правосудие, нам следовало бы добиваться равенства перед законом не в порядке законодательной реформы, а в порядке гражданского иска. – Вл. Ж.

  9. свободный от государственного принуждения (нем.)

  10. гражданин государства (нем.)

  11. подданный государства (нем.)

  12. Закон страны – это закон (арамейский). Закон страны, в которой проживают евреи, обязателен, а в некоторых случаях даже предпочитается еврейскому закону. Это не распространяется на сферы религиозной и семейной жизни.

  13. Не надо смешивать «автономию» с той принципиальной «автономностью» еврейского народа в галуте, о которой я говорил в XI книжке «Еврейской жизни» за прошлый год. «Автономность» – фактическая историческая тенденция, «автономия» – юридическая конструкция, которая нуждается в формальной санкции.  – Вл. Ж.

  14. Совет четырех земель (иврит).

  15. разумное основание (франц).

  16. Здесь будет кстати упомянуть об одном побочном вопросе, не входящем в систему национально-автономных прав, но важном для нас самих. По какому признаку устанавливается принадлежность к еврейской народности? Полагаю, что совершенно независимо от того, войдет или не войдет область культа в компетенцию национального самоуправления, еврейство должно признать за своими членами полную свободу религиозной совести. Принадлежность к еврейской национальности должна устанавливаться личной декларацией безотносительно к вероисповеданию данного лица. – Вл. Ж.

  17. Надо вообще иметь в виду, что в принципе диаспоральной автономии заинтересованы не одни евреи. При демократическом строе и развитии муниципальной жизни окажется много городов и местечек, где евреи будут хозяевами и о гарантиях национального меньшинства придется думать русским и полякам. С этим надо сообразоваться при подсчете наших шансов на «автономию». – Вл. Ж.

  18. вопросы (иврит).

  19. Считаю лишним особенно подробно останавливаться на том, почему сознание чужбины нисколько не противоречит сознанию гражданства. Впрочем, когда-то в еврейской печати разбирался вопрос: какою «должна быть» психология еврея – психологией «гражданина» или «эмигранта»? Мы, сионисты, полагаем, что одно другого не исключает. Быть гражданином – значит сознавать себя частью органического целого; таким целым не может быть территория, а только нация. Поэтому, несмотря на общепринятое словоупотребление, нельзя быть «гражданином своей страны», можно быть только «гражданином своего народа» и через народ уже гражданином той местности, где народ живет. Наоборот, эмигрантом можно быть именно и только по отношению к территории. Таким образом, психология эмигранта и психология гражданина относятся к различным плоскостям и, следовательно, вполне совместимы. Мы – граждане еврейского народа, а через него – той страны, где он живет; поскольку он живет в этой стране, мы, согласно завету Иеремии, заинтересованы в ее благе; поскольку мы из нее вытесняемся на другую территорию, мы сознаем себя эмигрантами и, таким образом, ведем принципиально гражданскую политику по отношению к стране и принципиально эмигрантскую политику по отношению к себе самим. – Вл. Ж.

  20. Нашумевший вопрос о «еврейской группе» в нынешней Думе лежит совершенно в другой плоскости. Когда нет не только «органов национальной автономии», но и простых человеческих прав, тогда народ, конечно, избирает депутатов в парламент, главным образом, для защиты национальных интересов. И «группа» нужна была для того, чтобы, во-первых, прокламировать наличность и особенность этих интересов и, во-вторых, координировать действия отдельных депутатов. – Вл. Ж.

  21. разнообразие, затрудняющее выбор (франц.).

  22. многонационального государства (нем.).

  23. работа ради интересов настоящего (нем.).

  24. Пункт I – реальную работу в Палестине – мы выделяем особо. Что до пункта IV – «дипломатии» – то вряд ли мы здесь и в эту минуту сколько-нибудь в нем компетентны. Еще наступит время вложить и в этот злосчастный тезис более широкое содержание, но – не сегодня… – Вл. Ж.

  25. простого народа (идиш).

  26. не раздумывая (нем.).

  27. пренебрежимая величина, нечто, не стоящее внимания» (франц.).

  28. отщепенца (польск.).

  29. сама по себе (нем.).

  30. по преимуществу (франц.).

  31. Не отрицая полного провала бойкотистов среди еврейской массы, виленская «Volkszeitung» обрушилась, однако, на буржуазию вообще и на сионистов в особенности – за то, что «в октябре они гнули спину пред пролетариатом и льстили ему», а теперь отрицают за ним всякое влияние на еврейские дела. Что «в октябре и после октября разные национал-ассимиляторы и чувствительные радикалы действительно лебезили пред Бундом, над этим уже вдоволь посмеялась в свое время сионистская печать. Но «Volkszeitung» забыла указать, где и когда это делали сионисты. Газете, издающейся в Вильне, следовало бы помнить, что в средине ноября, когда еврейский пролетариат праздновал медовый месяц своей «диктатуры», сионист Юлий Бруцкус в этом самом городе выступил с рефератом, резко направленным против Бунда и с[ионистов]-с[оциалистов]. В той же Вильне сионист Шмария Левин до октября, в октябре и после октября в проповедях и статьях неустанно боролся против тактики пролетарских партий. В руководимой Левиным газете «Новая Заря» появилась впервые статья Дубнова «Уроки страшных дней», бросившая в лицо этим партиям кличку «рабов в революции». Около того же времени в Петербурге на трехтысячном митинге сионист Усышкин пред аудиторией, переполненной сионистами, громогласно заявил: «Мы не верим новому богу социал-демократии, потому что этот бог нас так же обманет, как обманули другие». Так «льстили» сионисты пролетариату, когда он был в апогее своей славы. Единственный сионист, которого бундовская печать пыталась уличить в «комплиментах», это я. Но я уже подробно изъяснил в № 2 «Хроники Еврейской Жизни», что мои «комплименты», которые при первой надобности охотно повторю, относились не к революционной, а к сионизирующей роли Бунда. – Вл. Ж.

  32. В Варшаве уже учрежден легальный союз «Сокол». – Вл. Ж.

  33. буквально: «черное бюро» (ашкеназский иврит) – учрежденное группой ковенских раввинов издательство, выпускавшее антисионистскую литературу.

  34. от штадлан – ходатай (идиш) – представитель общины, защищавший ее интересы перед властями. В России к концу XIX века это слово приобрело негативный оттенок, обозначая чрезмерную готовность к компромиссу.

  35. гимнастическое общество (нем.).

  36. Кадима. № 10, 06.08.1906.

  37. Еврейский народ. № 1, 1.10.1906.

  38. Божественная мораль (иврит).

  39. Речь идет о денежных взносах в кассу Сионистского конгресса.

  40. Еврейская Мысль. №3, 19.10.1906

  41. Старая мама Сион (идиш).