* * *
Памяти Аркадия Хаенко
Мы, как ангелы, спелись на уровне рая,
А потом разлетелись, словами играя.
Песен сольные сны и стихов наваждения
По кургану весны – к адресам восхождения,
В город парных миров или порт красоты,
Где был жив и здоров и востребован ты.
Даже в нищем квартале с латинским названием
Мы себе присуждали награды и звания,
Среди дружбы, вражды и приятельств-предательств,
Места, времени, лжи и других обстоятельств –
Так давно, как в кино: перспектива кривая…
Время курит в окно, о тебе забывая.
Из цикла «Оборванные мысли»
В пророчествах дневного света
Попробуй не ожесточиться
Ты, обопсевшая волчица,
Которой степью вся планета.
Луна безликая лучится,
Февраль на стёклах пустоцветы
Изобразил морозным цветом,
На километры заграница
Видна сквозь магию кристалла.
Ты у окна бесшумно стала
И вой подлунный подавила:
Всё было – ничего не стало…
Из чаши памяти устало
Хлебнёт бессонницы сивилла.
Под скрип заиндeвелых веток
Рождает образы былое,
Сплетая доброе и злое
Своих пустых дырявых сеток.
В них интервал плетений редок,
А строчек горькие алоэ
Не перебьются пастилой и
Слащавостью пустых конфеток.
И возникает давний спор,
И потом катится из пор
Над обрамленьями портретов,
Смотря из прошлого в упор…
На этих лицах с давних пор
Луна бликует фиолетом.
Из кабинета глянет хмуро
На графику морозных окон:
За ними крон пушистый кокон.
Урода-валуна фактура –
Есть склеп: надгробная скульптура…
Старуха слеповатым оком,
Точней, бельмом зрачка глубоким,
И линзой (камерa-обскура),
Той, что не видит дальше носа,
И населением раскосым
К забвенью приговорена.
Её соседей-эскимосов
Не озадачивай вопросом:
Где поэтесса Бальмина?
Она давно живёт одна,
Разорена её берлога,
В бульварной прессе некролога
Не удостоилась она.
А может, тяжело больна,
Едва жива и молит Бога
Послать ей смерти хоть немного:
Нейдёт какого-то рожна?
Снаружи вьюги вой лихой.
Старуха стала шелухой,
Бесплотной сгорбленной фигурой.
Она, укутавшись дохой,
Переживает век глухой
Забытой миром старой дурой.
Склонившись над клавиатурой,
Она дрожащими руками
Толкает вверх сизифов камень
С неимоверной кубатурой.
Груба гранитная текстура:
Напоминает стены камер,
Поребрики под
каблуками…
И мышц крепчает крепатура:
Ведут корявые, кривые
Вчерашних строчек мостовые
В запамятные времена
–
На них она, завалы выев
И побеждая энтропию,
Как цензор, правит письмена.
* * *
Я не охотница до того
и не охотница до этого:
не Диана-охотница,
не Диана, не принцесса,
не принцесса, не Золушка,
хотя зол уже много накопилось.
Я просто бабушка
в красной шапочке,
которая всё чаще и чаще
чувствует себя серым волком
в тёмной чаще –
тем, на которого охотятся.
* * *
Мои покойные учителя
говорили, что я подавала
большие надежды.
Подавала, подавала –
да так с подносом
и пробегала всю жизнь
на третьих ролях.
Видела Париж и не умерла,
жила в Нью-Йорке
и не разбогатела,
не повысила статус.
Статус, статус…
ста тусовок
безликой деталью была –
узкого круга читателей
super-star.
Старость – когда скрипят
старые ости-кости
и никаких надежд.
Из цикла «Неправильные звёзды»
* * *
Под переломным знаком Зодиака
Раскалывалась кость, судьбу корёжа…
Но если рассуждать двояко,
Мне нравится Нью-Йорк, Серёжа,
Когда меня ты полупьяно хочешь,
Пока укутываешь покрывалом
Бессонной бесконечной ночи,
В которой вялой страсти валом.
А за окном игрушечной гирляндой
Подвешен мост… Щека твоя так близко.
Прижми к щетине – стану безоглядной,
От ласки ошалевшей одалиской.
Зачем наждачный подбородок ищет
Банальных таинств на моей фигуре?
Отныне опасайся хищных
Ночных ближневосточных гурий
За вкус соблазна на сосках-черешнях,
Которыми случилось причаститься
И обрести в нагих объятьях грешных
Вербального бессмертия частицу.
* * *
Дурным пророчествам переча,
Я так желала новой встречи,
Тебя хореями маня,
Что ты явился взять меня.
Мрак над Манхэттеном навис.
На «Максиме», скользящей вниз,
Мы мчались сквозь гремящий ливень,
И не было меня счастливей…
На облако меня увёз ты,
Судеб неправильные звёзды
Перечеркнули небеса,
Луна кривилась однобоко,
А утром выпала роса
У век Всевидящего Ока…
Оно глядело рачьим взглядом:
В его зрачке отражена,
Твоя покойная жена
Сидела рядом.
* * *
Погода кажется плохой,
Когда плохое настроенье:
По лужам светопреставленья
Скачу подкованной блохой.
Мне радостно, хоть места нет
Возле тебя в ковчеге Ноя,
А ливневая паранойя
Захлёстывает Новый Свет…
И ты надёжно ограждён,
Мой романтический герой,
Уныло льющейся хандрой
От моря счастья под дождём.
* * *
Прощай, лирический герой,
Я не умею быть случайной
Шалавой из
дешёвой чайной,
Хоть и приходится порой.
Прощай. Ты слишком виртуален
И до того невольник чести,
Что в интерьерах страстных спален
Нам больше не сплетаться вместе.
Прощай… С неистовством торнадо
Хочу, хочу тебя опять!
С другими бабами не надо
Так легковесно поступать.
* * *
Прости, мой ласковый фантом,
Ты перечитан между строк,
В которых стонущий порок
Уже за взорванным мостом.
Раз не дано предугадать,
Кем встанем из одной постели,
То о душе, а не о теле подумать –
Тоже благодать…
* * *
Он предъявил мне жизни изворот
С печальной и трагической развязкой,
И текст раззявил удивлённый рот
Над фабулой с её трясиной вязкой.
Но нарратив сметает,
как цунами,
Итоги жизни, прожитой Мисимой,
И свиньи бисер мечут перед нами,
И пахнет пористостью апельсинной.
* * *
Пророчества молча висят на крестах
С запёкшейся правдой на мёртвых устах,
А я все живу, я – седая Сивилла,
Из ангельских перьев гнездо себе свила,
Развесила строки на ветках рассвета.
Вдали от клевретов кривого навета,
Бессудных расправ и заплечных рубах…
Но ложь не обсохла на ваших губах…
* * *
Я вышла из пены, а ты из запоя.
Мы стали степенны обое-рябое.
Мы классики класса простите-подвиньтесь.
В тебе ловеласа осталось на винтик,
Во мне светской львицы осталось на кошку.
Давай же в астрал уходить
понемножку.
Halloween
плесни мне млечного пути
из звёздного ковша
грозит в сомнамбулу войти
безлунная душа
спеша во тьму едва дыша
зажав кастет в горсти
под шаткий шорох камыша
к просторному прости
туда где длится тёмный бал
где каждый первый каннибал
до третьих петухов
сюда нас зомби загребал
и кровь сочится из хлебал
вампирских пятаков.