Иван Милых

Мы жизнь вкушаем не без боли

НУДИСТИКА

На пляжах нежатся счастливчики
у прибережной полосы:
одни снимают прям щас лифчики,
другие – сняли уж трусы.

А третьи – сняли то и это,
ведь им никто не запретит.
Пейзаж – пригожий для поэта,
но, право, это мне претит.

ПОД КАРА-ДАГОМ

Напрягаяся с каждым шагом,
мы бежали под Кара-Дагом.
Вдруг подумалось: чё бежим?
Может, ляжем и полежим?

И легли, и лежмя лежали,
и касалась ты тихо мя…
Меж ветвей облака бежали.
И бежали они – бегмя!

«МИЛЫЙ ДРУГ»

Сжимая тело круассана,
читал я книгу про Жужу.
Гляжу: красотка Мопассана
пчелой порхает по пляжу.

Я встал. Уже без круассана.
И к ней вальяжно подхожу:
«О кто вы?» А она: «Оксана!»
«Но почему же не Жужу?»

«Та я… оце… осьо… отута…»
Мне стало ясно, как ежу:
то – не Жужу! И потому-то
заткнулся я и не жужжу…

ВОСХОЖДЕНИЕ

Я дошёл до Кучук-Енишара[1]
и котомку вознёс на спине.
Если что-нибудь мне и мешало,
то осталося это при мне.

ЯПОНСКИЕ АКВАРЕЛИ

(Из Максимилиана)

На террасах у Тамары
мы порхали в прошлый раз.
Я промолвил: «Утамаро
мог бы сделать вас анфас!»

«Фас? – спросили вы. – Иди же,
укуси-ка, покусай!»
Так я понял, что вам ближе
Кацусика Хокусай.

ПОБРОДИТЬ БЫ В ТУМАНЕ С ТОБОЮ

Первый мужской романс

Побродить бы в тумане с тобою, мой друг!
Ну а лучше, чтоб не был туман.
Просто б – нежность и грусть разливались вокруг,
как про это писал нам Т. Манн.
Побродить бы в тумане с тобою, мой друг…
Да, пусть всё-таки будет туман!
Чтобы нас в ароматы упрятал урюк,  
чтоб абрек не набросил аркан.

Чтобы кто-то из урок не тронул курок,
как Темрюк, не воздел нас на крюк,
утаимся, мой друг, в наш туманный мирок!
Наш урок – не кирдык и каюк.

СЕДИНА В БОРОДУ

Была б у женщины седая борода…
Вот это б да!

Я ДОЛЖНА ПОНЯТЬ ТВОИ УРОКИ

Второй женский романс

О заре проснусь и на заре же
задрожу, как тополиный лист:
ты меня когда-нибудь зарежешь
под осенний свист.

А пока ты думаешь, мочить ли
иль живой натешиться вполне…
Знаю, мой рачительный мучитель, –
это ты учительствуешь мне.

Я должна понять твои уроки,
я должна окрепнуть до зари,
чтоб уйти, когда настанут сроки
и не попросить: «Со мной умри…»

ПУЩЕ, ЧАЩЕ И ВАЩЕ

Пуще прежнего и пуще…
Может, встретиться нам в пуще?
Может, встретиться нам в чаще?
И ваще – встречаться чаще?

ПО УЛИЦЕ ХОДИЛ

Смотрела ты погоду на Gismeteo
и куталась теплее в одеяло:
и снег, и дождь, и тучи, мол, несметные.
А глянул я – и солнце воссияло.
«Но как же так?!» – спросила ты взыскующе.
А так, мой друг!
Ведь днями и ночами
ты в одеяло куталась тоскующе,
а я – ходил свл…
лсвл…
с влюбленными очами!

САРКОЗИ И БРУНИ

Как Саркози ты ни брани,
он выбрал все-таки Бруни.
– Рази меня, – сказал, – рази!
…Я сразу понял Саркози.

*   *   *

Со срачицы[2] своей следы губной помады
ни всуе, ни вотще я не хочу стереть.
Осталися оне, свидетельства услады,
как памятка на мне – вообще, отныне, впредь.

О, срачица моя!.. Пусть, белизну теряя,
со мной она влачит отмеренные дни!
В разлуке, mon ami, забуду ли тебя я –
чьи очертанья губ на срачице видны!

Опять кричала в ночь, пророча, надрываясь,
нея́сыть (а порой – почти что неясы́ть)…
Но сладок мне удел – не мучаясь, не каясь,
на срачице своей твой знак любви носить.

НА БЕРЛИН!

Когда ты поедешь в Берлин,
в берлогу Европы, один,
то знаешь, милок,
возьми-ка мелок —
напомнить, что мы победим!

Когда ты приедешь туда,
пройдись, не побойся труда:
увидишь рейхстаг,
где был русский стяг
и красная, наша звезда!

Всё похрен – рейхстаг, бундестаг…
Там был и пребудет наш стяг!
Ты вновь, как бойцы,
как наши отцы,
«Дошли!» – напиши. Не в напряг?

В РАЗДУМЬЯХ

Я шёл и думал, думал, думал…
А ветер дул, и дул, и дул…
И вдруг такое я придумал,
чего не смог мой друг Федул[3].

  1. Коктебельский пригорок, на котором похоронен М. Волошин.

  2. Срачица (церк.) – сорочка, исподняя одежда (В. Даль).

  3. Федул – это друг автора.