Наталья Рапопорт

«А может быть – дважды…»

Журнальный вариант. Печатается с сокращениями.

Мягкий тёплый свет, который она излучала, согревал друзей и пронизывал её поэзию. В середине девяностых я стала свидетельницей её феноменального успеха как рассказчицы: на битком набитом стадионе в американском городке Прово Рената держала аудиторию минут двадцать байками на английском языке – никто не шелохнулся, разве что иногда стадион взрывался хохотом, пугая окрестных птиц. Это было на следующий день после знакомства, и я была на стадионе уже на правах особы, приближённой к императрице.

А состоялось наше знакомство примерно так. Телефонный звонок:

– Наташа? С вами говорит Рената Муха. У меня для вас письмо от Толи Вишневского и подарок от Серёжи Никитина. Как мне их вам передать?

– Рената, где вы?

– Я в Прово, на фестивале чтецов, это недалеко от вас.

– Сорок пять миль. Я сейчас подъеду, объясните только, как вас найти.

– Нет, подъезжать не надо, меня сейчас к вам привезут, у меня есть ваш адрес.

– Чудесно!

– Но тогда мне придётся у вас переночевать.

– Нет проблем!

– Недели две.

– Нет проблем!

– То есть как это нет проблем?! Проблемы у вас конечно будут, но только с обедом и ужином – за завтраком я ем сравнительно мало.

Так в наш дом и в наши сердца залетела Рената Муха.

После успеха на стадионе она была в Юте нарасхват. С утра приезжали какие-то молодые люди – Рената утверждала, что все как на подбор голубые, что для Юты, вообще говоря, не характерно, – и увозили её на очередное выступление или мастер-класс. Возвращалась Рената вечером, как говорится, усталая, но довольная. И тут наступал наш час – иногда до рассвета. Сказать, что мы беседовали, было бы преувеличением – беседовала в основном Рената, я слушала и наслаждалась.

Рената рассказывала о Вадиме Левине, о первых своих опытах в детской поэзии, которые он взращивал, как какую-нибудь орхидею, готовую каждую секунду увянуть. И как она гордилась и смущалась, когда на опубликованных стихах увидела две фамилии: Левин и Муха. Очень смешно рассказывала о первом визите к Борису Заходеру. Ещё – о Чичибабине и, что было мне особенно дорого, – о совсем молодом Даниэле, о Даниэле “тех” лет… Она улетала от нас к друзьям в Бостон. Накануне отъезда решилась ей сказать: “Рената, что-то мне не нравится твой живот. В Бостоне полно русских врачей. Может, тебя там посмотрит кто-нибудь за стишок-другой?” Рената проворчала, что до сих пор на её живот никто не жаловался. А через два дня мне по ее просьбе позвонили из Бостона, сказали, что она в больнице – отвезли на “скорой”, оперировали… С этого момента у Ренаты была жизнь взаймы, и она это знала – но ни в одной ее строчке вы этого не почувствуете.

Рената много говорила о природе стиха – её этот вопрос очень занимал. Рассказывала, что строчки набегают неизвестно откуда, как будто кто-то их диктует. И в самое неожиданное время… Включая ожидания в больничных коридорах.

Кстати, о больничных коридорах: когда распался Советский Союз и отношения России с Украиной осложнились, возникли большие трудности – граждан Украины в московских медучреждениях принимать перестали. Тогда Сергей Никитин дал в больнице благотворительный концерт, и Ренату взяли обратно в пациенты.

Поздней осенью 2001-го мы с моим мужем Володей оказались в Израиле – я приехала поработать в Иерусалимский университет. В один из первых моих выходных поехали в Беэр-Шеву. Рената зажарила огромную баранью ногу, мы почувствовали её аромат метров за пятьдесят – по-моему, он витал по всему городу. Когда мы вошли, Рената священнодействовала над ногой, освоить которую в тот вечер удалось разве что на треть общими усилиями. Нога прошагала в следующий день. Проснувшись утром, мы не застали дома папу Вадика – но вскоре он появился с огромным букетом цветов – этот декабрьский день оказался годовщиной их свадьбы! И потекли воспоминания о тех днях и годах. Коллеги папы Вадика – физики-математики – устроили из свадьбы настоящий театр: декорировали её как защиту диссертации. Диссертацией была, конечно, сама Рената. На диссертацию поступило несколько отзывов. Все они были положительными.

Забыв о проблемах и бедах, мы провели в Беэр-Шеве чудный день. На память, кроме видеоклипа, осталась Ренатина книжка с надписью: “На память о дне, когда все мы встали с “той” ноги”…

Каждый может найти в её стихах что-то, адресованное ему лично. Меня в совершенный восторг привели ее строчки о критиках:

Как жаль, что в дубраве замолк соловей
И трели его не слышны средь ветвей.
– Ну, это как раз небольшая потеря, –
Заметила с ветки Глухая Тетеря.

Последняя книжка, которую она мне прислала, называется “Однажды, а может быть – дважды”. Я отправила ей в ответ:

Бывает, что в масть попадает кликуха.
Примером тому – гениальная Муха,
В которой играет Божественный дух,
Однако – с усильем считает до двух.
Которую, как, без сомнения, каждый,
Мы любим однажды,
А может быть – дважды…