* * *
Ахматова тоже болела,
Лежала, смотрела в окошко.
И пело уставшее тело,
О том, что осталось немножко…
О том, что осталось две строчки
Подправить в заветной тетрадке,
А после без всякой отсрочки
Взлететь над землей без оглядки.
Взлететь вместе с клином гусиным
Над полем, над талым болотцем,
Любя с нерастраченной силой
Все то, что внизу остается.
Ах, если бы тратиться снова….
Хотя ни к чему эти траты,
Когда остаются два слова,
Две строчки до мартовской даты.
До взлёта над птичьей аллеей,
Над полем, над талым болотцем…
Я тоже лежу и болею, –
На этом кончается сходство.
МЫ ХОДИЛИ СЛУШАТЬ “БИТЛЗ”
Мы ходили слушать “Битлз”,
Было нам семнадцать лет,
И, конечно, мы влюбились
И друг в друга, и в квартет.
У нечаянной свободы
Мы стояли на краю,
И боялись перевода
Этой фразы “I want you”…
“I want you, I want you, I want you…”
Целовались на скамейке,
Обнимались, что есть
сил…
“Может, всё же ты еврейка?..” –
Мальчик мой меня спросил.
Что сказать девчонке русской,
Чтоб себе не навредить?
Но мерцал под тонкой блузкой
Крестик на моей груди.
Отвечала вздохом вдовьим
И смотрела в темноту…
И прижался магендовид
К православному кресту.
“I love you, I love you, I love you…”
Сердце билось – не разбилось,
Но нарушило обет.
Я пришла послушать “Битлз”
Через много-много лет.
Это шито белой нитью –
Запоздавший мой приход…
Мне всё слышится: “I need you”,
А тебе наоборот.
“I need you, I need you, I need you…”
Мы такое повидали,
Мы дожили до седин,
Говорю тебе: “Оh, darling,
Верю в то, что Бог един”.
Сердцу биться, не разбиться…
А твоё – стучит в ответ.
Я пришла послушать “Битлз”
Через много-много лет.
“I love you, I love you, I love you…”
* * *
А предпоследнюю жену на похороны не позвали…
В тот день я собрала гостей, не ведая, что петь грешно.
И надо было помянуть, а мы беспечно пировали, –
Не выла во дворе собака, не билась горлинка в окно.
Я непременно помяну. Весну далёкую верну я,
Когда на несколько минут портрет повешу на стене…
Ты подносил меня к окну, заплаканную и больную, –
И лаял во дворе щенок, и небо пил из луж птенец.
Не стала я твоей вдовой, не слышала прощальных маршей,
И не посмела утешать я безутешную родню.
Но жалости цветок живой и памяти цветок бумажный
В один венок, в один итог, тебя простив, соединю.
* * *
Я вышла из дому под вечер,
Не веря в окончанье дня,
И женщины мне шли навстречу,
И все счастливее меня.
Закат подсвечивал их лица,
В их кудрях путались лучи,
И платья, сшитые из ситца,
Казалось, были из парчи.
Им дети не носили двойки,
Мужья дарили им цветы,
Не убегали на помойки
Их драгоценные коты.
Любимою была работа,
Надёжною была семья,
Но главною была забота
Прожить счастливее, чем я.
ПОСВЯЩЕНИЕ ТРЕТЬЕЙ ПАЛАТЕ
Кровати вдоль стены палаты,
В семь тридцать слышен крик: “Подъём!”
Остриженные, как солдаты,
Не по-солдатски мы встаём.
Все сны друг другу перескажем,
Но западут на мой рассказ…
Икорки тонкий слой намажем –
Она спасение для нас.
А вот икорки неохота.
А что охота? Снова – в сон.
Но мы, как должно, ждем обхода
Врачебных царственных персон.
Лежим рядком, как на параде,
На чёрной жизни полосе.
Сказать вам честно, все не бляди,
Сказать честнее… ну, не все.
Служили, жили и тужили,
Рожали, ездили на юг…
Но, видно, чем-то заслужили
Местечко в сумрачном строю.
Мы завещания не пишем,
Не произносим слово “смерть”,
Но никогда мы не услышим,
Как засмеётся Меруэрт.
Имён перечислять не надо,
Всех уравнял последний грим,
Мы не увидим Гали с Надей,
И с Таней не поговорим.
Для нас не писаны законы, –
Хватило б сил на новый круг…
Мы отключаем телефоны,
И письма падают из рук.
В письме подруги есть курсивом
Слова такие – курам смех:
“А ты болеешь так красиво,
Ты и болеешь лучше всех!”
И я с апломбом третьеклашки,
Губёшку снизу прикусив,
Перечеркну свои промашки,
Поверю в дружеский курсив.
И прикажу себе бороться,
И запрещу себе сгореть,
Чтобы с улыбкой превосходства
Восход когда-нибудь смотреть.
ПОЕЗД
Ночь облизывает поезд,
Где от первого лица
Я додумываю повесть
До счастливого конца.
Встречный “скорый” воет волком,
Хочется и мне повыть…
Люди спят ничком на полках
Верхних, нижних, боковых.
И такая к людям жалость,
Что от первого лица
Я хочу, чтоб продолжались,
Чтобы в ком-то продолжались
Наши смертные сердца.
Я додумываю повесть,
Я разматываю нить,
Об одном лишь беспокоясь,
Как бы всех переженить.
Или в загсах, или тайно –
Тех, уснувших здесь ничком,
Продавщицу с капитаном,
Проводницу с моряком.
Чтобы засылались сваты,
Чтобы гости напились…
А зачем мне эти свадьбы?
А затем мне эти свадьбы,
Чтобы дети родились.
Самый светлый луч в сюжете
Растопил словесный наст.
А зачем нам эти дети?
Чтобы были лучше нас.
Чтобы жили с большим толком
Без обид, без закавык,
Спали в поездах на полках
Верхних, нижних, боковых.
И, к окошку прилипая,
О прошедшем загрустив,
Пересчитывали шпалы,
Перелистывали шпалы
Бесконечного пути…
Я додумываю повесть,
Ничего не утая,
Ночь проглатывает поезд
Вместе с тайной бытия.
* * *
Подари мне кусочек Луны,
Там сейчас – распродажа участков.
Мне всего-то и надо для счастья
Соток шесть с лицевой стороны.
Можно меньше, но так, чтоб видны
Были мне эти самые сотки, –
Подойдут и равнины, и сопки,
И другие ландшафты Луны…
Пожилой популярный актёр,
Что недавно сыграл негодяя,
Пол-Луны для жены приобрёл,
Потому что она молодая…
Ну а мне от Луны только свет,
А при нем не прочтёшь даже книжки.
Никакой мало-мальской интрижки
за последние несколько лет…
Мы друг другу так много должны,
Может быть, и сочтёмся у края.
А пока я живая, живая,
Подари мне кусочек Луны.
ЛЮБИТЕ СТАРОГО ПОЭТА
Любите старого поэта, который любит небылицы,
он так мечтал опохмелиться,
но город наш ему не рад.
Проездом в городе уездном он все окрестности обшарил,
но больше всех ему мешали
жена и фотоаппарат.
Любите старого поэта, ему жена годится в дочки,
ведёт его на поводочке, –
шаг вправо, влево, как побег,
и метит объективом в сердце, но не убьёт, подранит малость,
чтоб лучше старому писалось
назло критической пальбе.
Поэт играл когда-то в джазе, а нынче рокеров ругает
и даже не предполагает,
что через много-много лет
какой-нибудь залётный рокер, мечтающий опохмелиться,
рассказывая небылицы,
на тот же сядет табурет.
Простите старому поэту круговорот вина в природе,
круговорот вины в народе
и эту утреннюю дрожь.
Любите старого поэта, который так и не заметил,
что день был короток и светел,
на эпитафию похож.
ОБЛАКА
Идут пешком по небу облака,
Немного схожи с белыми слонами…
Никто не может знать наверняка,
Что будет с ними, что будет с нами.
Они на нас взирают сверху вниз,
Им хорошо – просторно и прохладно,
Без имени, без времени, без виз,
И без таможни, будь она неладна!
А мы на них глазеем снизу вверх,
Завидуем, что скатертью дорога.
Они прольются дождичком в четверг
В какой-нибудь Австралии далёкой.
Там у меня друзей в помине нет,
Тем более приятелей из детства,
Но есть один в Австралии поэт,
Он жил в семидесятые в Одессе.
Он не ответил на моё письмо, –
Быть может, приболел, я не в обиде.
Но я хочу, чтоб сквозь сиднейский смог
Он смог бы это облако увидеть.
Наверное, он возится в саду,
А может быть, метёт дорожку к дому,
Хотя к нему я в гости не приду –
Мы никогда с ним не были знакомы.
Он не умрёт, я тоже не умру, –
Иначе нет резона быть поэтом.
И облако с глазами кенгуру
Мне будет из Австралии приветом.
* * *
Улетают летние денёчки,
Утки учат на пруду утят.
Люди, доведенные до точки,
Ставить эту точку не хотят.
Тянут от получки до получки,
Не нужны ни пряник им, ни кнут…
Люди, доведенные до ручки,
Ни за что её не повернут.
Потому что в летние денёчки,
Чтобы кое-как свести концы,
Надо людям конопатить бочки,
Заливать рассолом огурцы.
Надо будет запасти дровишек,
Нарубить, показывая прыть.
А ещё ведь надо ребятишек
Научить барахтаться, но плыть.
Будет в жизни светлый промежуток, –
На исходе лета в выходной,
У пруда, распугивая уток,
Можно спеть и выпить по одной.
Потому что в летние денёчки
Люди ждут награду за труды –
Хоть немного полежать в тенёчке,
Посидеть на травке у воды.
Только б не набраться им под вечер,
Никуда с утра не опоздать,
Чтобы наш всевидящий диспетчер
Не урезал лета благодать.
Потому что в летние денёчки
Ближе к телу небо и вода, –
Можно даже попросить отсрочки
И не ставить точку никогда.