Зинаида Палванова

Домашние реестры

*   *   *

Шумит, не умолкая, память-дождь…

Давид Самойлов

Жизни две и столицы две.
Боль знакомая в сердце моём.
Я ли это в осенней Москве
мокну под неизбывным дождём?

Что-то я зачастила сюда.
Каждый раз почему-то больней.
Всё другое здесь, ни следа
от моих настоящих дней.

Явный сон стряхнуть не могу –
ни следа от моей любви.
Только вот – берёзы в снегу.
Только вот – рябины в крови.

*   *   *

Совершаю трудный обзвон
неизменных друзей московских.
Налетают со всех сторон
клочья, щепки, обрывки, осколки.

Зря несутся со всех сторон –
жизнь былую из них не составишь.
Слава богу, на месте он,
мой возлюбленный, мой товарищ!

Отпускает меня мой страх –
и на месте, и ласков даже…
Наше прошлое в голосах
проживает без всякой пропажи.

У МЕТРО

Он предлагал мобильный телефон.
К Москве примеривая смутно сына,
нечаянно спросила я, откуда он.
Он запросто сказал: “Из Палестины”.

Вот это да. Опешивши слегка
от этой встречи на виду у всех,
я запросто спросила: “Ма шломха?”*
Он запросто ответил: “Ма шломех?”**

БАБЬЕ ЛЕТО В МОСКВЕ

Гале Сухоруковой

Моросили дожди, и деревья стояли,
не желтея ничуть. И краснеть не хотят.
Бабье лето уже состоится едва ли.
Отменяется. Листья и так отлетят.

Бабам очень обидно. Дожди вместо лета,
безналичная осень, а дальше – зима.
Но сегодня с утра – изобилие света,
золотишко надежд! Бабы сходят с ума –

и несутся гулять по московским бульварам,
по отчаянным скверам, по дачным лесам.
Время взять и тряхнуть всем припрятанным жаром,
время взять и поверить земным чудесам.

С кем гуляешь, подружка? С подружкой, со мною.
Вышли мы, разодетые в пух и прах.
Я в гостях у тебя. Грезим старой Москвою,
вспоминаем в охотку о дождях, о ветрах.

Завтра я возвращаюсь в жарищу, войнищу.
Как бы кактус мой там без меня не зачах…
Никого мы с тобою глазами не ищем,
нянчим дитятко – бабий предзимний страх.

ОДА СТРАХУ

Снова очутилась в облаках,
вновь душевный чувствую подъём.
Это он во мне, смертельный страх.
Дело в нём.

Не боюсь я страха. Глуп, умён,
одинаков или многолик,
страх прекрасен, потому что он
честен и велик.

Перепашет мою душу страх,
словно лемех полюшко весной.
Всё в порядке. Я на небесах.
Страх со мной.

ДОМА

Первый дождь в Ерусалиме. Вопли
эфиопских девочек в окне.
Девочки нисколько не намокли,
повезло намокнуть нынче мне.

На колёсиках спешит под крышу
мой битком набитый чемодан.
Симпатяга-дождь помочь мне вышел,
ринулся сквозь солнечный туман.

Открываю дверь, вхожу – и снова
солнце прожигает синеву.
В этом городе дождя благого
я почти безоблачно живу.

*   *   *

Как в автобусе много солдат!
Видеть юные лица отрадно.
Не убил меня автомат –
прикоснулся легко и прохладно.

Я асфальт в лицо узнаю,
по ступенькам недвижным хожу я.
Лишь вчера я вернулась в свою
Из поездки в страну нечужую.

Как легко и привычно здесь!
Как легко и привычно дома!
Вот и путь мой жизненный весь.
И не будет уже по-другому.

Здесь живет мой геройский страх.
Здесь восходы мои и закаты.
Отчего же при этих словах
сердце снова рвётся куда-то?..

ЙОМ-КИПУР

Судный день – из вещества чудного,
из особенного состояния:
медленный, томительный, тягучий…
Это нам Господь на всякий случай
время растянул для покаяния.

Снова знойный пост и тишина. И снова –
жаркая попытка предстояния.

*   *   *

Целый день бесследно пропадает
из-за мелких, быстрых, как рыбёшка,
сереньких несметных незаметных
бесконечных дел.

Каждое блеснёт, сверкнёт в сознанье
серебром догадки – нужно сделать,
и за каждым крохотным, бессчётным
я, как рыба хищная, гонюсь.

Надо поскорее выбираться
из лихой воды на твёрдый берег
твёрдой воли.
Берег утренний, родной, как речь,
надо уберечь.

Мерный вековечный шум прибоя,
в ярком воздухе озон разлит…

Если одолеет суета,
брошу всё и выброшусь на берег,
сладостно, огромно,
словно кит.
 

ДОМАШНИЕ РЕЕСТРЫ

Когда чего-то в доме не хватает,
я быстренько хватаю ручку
и в список заношу очередную
нехватку вроде хлеба, молока,
картошки, помидоров, огурцов,
ну и так далее.

Вычеркиваю, переписываю наново,
кладу себе то в сумку, то в карман…
А старые бумажки сладко рву,
на них срывая суету и злость.

Ах, эти столбики на четвертушках,
их столько через годы пронеслось!

Я нахожу порой то там, то тут
давнишние домашние реестры.

Мне представляется:
когда меня не станет,
они еще немножко поживут
в карманах, в сумках.

Мне представляется помятый список,
и ничего не вычеркнуто в нём,
душа его прихватит в небеса:

любовь
свобода
молодость

И чуть помельче:

здоровье
деньги
время
чудеса