Юлий Ким

ТЕМА ЛЮБВИ

К ГЕРДТУ

Изо всех наилучший Зиновий!
(Да простит мне товарищ Паперный)
Среди множества Ваших любовей
Я не самый, наверное, первый.

Но зато, даже если я мальчик,
По сравненью с Давидом — Булатом,
Я первеющий ваш воспевальщик!
Остальные хотят — да куда там…

Ну, напишут они фамильярность
Про Божественную субботу,
Под натужную высокопарность
Подпуская еврейскую ноту;

Ну, срифмуют, там, “замок” и “Зямок”,
Открывая ворота для прочих
Обезьянок, козявок и самок
И других параллелей порочных.

И ведь всё это как бы в обнимку,
Под закусочку и четвертинку,
Опустив, невзирая на совесть,
Вашу значимость, вес и весомость!

Ведь нема никого, кроме Кима,
Кто вставлял бы во все сочиненья
Ваше радио-, теле— и кино—
И театро-, и просто — значенье!

Кто бы ставил бы вас неустанно
Рядом с Байроном и Тамерланом,
А не с дьяволом и Паниковским
(Им же сравнивать вас всё равно с кем!)

Нет!
Когда я лобзаюся с вами,
Я не с вами лобзаюся, Гердт:
Я к Великой касаюся Славе
В виде ваших обыденных черт!

К ЮБИЛЕЮ Д. А. СУХАРЕВА

Что скажу я об Антоныче
А скажу я вам, товарищи,
Что Антоныч у нас тот ещё
И жена у него та ещё!
Он и гений биологии,
И титан родной поэзии –
Где ещё такие многие?
Разве только в Индонезии
Индонезия — любовь моя!

Люди ухают и ахают:
Ох, какой он многоликовый —
Он и Сухарев, и Сахаров,
Прям как Луферов и Вихорев!
Он из этих вот, из избранных,
Из Матвеевых и Визборов.
Но я думаю, скорей всего,
Он из роду из корейского.
Индонезия — любовь моя!

Он кореец, разумеется:
Он почти совсем не бреется,
И жена его — красавица,
Как корейцу полагается,
И как всякая кореица,
Он купается и греется
Главным образом в Израиле,
Где он вышел в роскошном издании!
Индонезия — любовь моя….

14.04.2002, Иерусалим

К ВОЛОДИНУ

Дорогой мой, дорогой мой‚
Расчудесный человек!
Всё вы как-то вне обоймы
Уважаемых коллег.
Вставить вас в какой-то график –
Только лист испортить на фиг:
Вы не мэтр,
Вы не классик,
Не романтик,
Не фантастик,
Вы не сюр, не реалист —
Только зря испортить лист!
Ну — поэт.
Ни интересу,
Ни заслуги никакой.
Всё равно, что Геркулесу
Объяснять, что он герой.
Ничего к вам не приклеишь,
Уж такой уж жребий ваш,
Александр Моисеич
Замечательный вы наш!

Обожаю ваши сказки,
Как бы ваш простецкий толк,
Иронические глазки
И младенческий восторг.
А уж нос-то!
А уж нос-то,
Этот пламенный бушприт,
Утвердивший превосходство
Над румяностью ланит!
Как ужасно я смеялся
(Это был, скорее, стон),
Когда видел, как хватался
Вами в руки микрофон,
И в него с трибуны в зале
Как вы страстно обличали
Наших новых сволочей
Из недавних первачей.

А смеялся оттого я
Что, как помнится, нигде я,
Сколь Володина ни чёл,
Но у моего героя
Настоящего злодея
Толком так и не нашёл.
И того маленько жалко,
И тому отпустишь грех…
У кого какая планка,
А душонка — есть у всех.

Так и вижу Моисейча,
Как с какого-нибудь веча,
Распалённый, входит в дом
И — к тетрадочке бегом.
Но едва перо коснется
Этих девственных полей —
Злость уймётся,
Гнев свернётся,
И засвищет соловей.
И сейчас же, вне программы,
По команде “раз-два-три”
Прихромает чудный Зяма,
Вынет розу из ноздри.
И сейчас же
Непременно
(Ах ты, фокусник-чудак!)
Эта женщина…
Елена…
И мы с нею скажем так:
— На златом крыльце сидели:
Царь,
царевич,
король,
королевич,
сапожник,
портной, —
Александр Моисеич!
Ну и где же ваш коньяк?

1995

ТЕМА ЛЮБВИ

Ни мелодрама ни трагедия,
Ни клоунада ни комедия
Не обойдутся ни за что
Без неизбежного дежурного
Сюжета нежного амурного,
То безмятежного, то бурного,
О чём бы дело ни пошло.

В любое действие прескушное
Добавь любви как перцу в кушанье,
Интригу круто замеси –
Увидишь, зрителю понравится,
Он это съест и не подавится,
Напротив, очень позабавится
И даже скажет гран мерси.

Нам важно это убеждение,
Что звери, люди и растения,
Пожары, битвы то да сё —
Всё, что ни есть на нашем глобусе,
Произошло от нежной склонности,
От этой вечной нежной склонности —
Иль от отсутствия её.

2001

ПЕСНЯ СГАНАРЕЛЯ

Эх, бутылка, моя ты бутылочка —
Как люблю я тебя, моя милочка!
Дай, слегка придушу твое горлышко
Да и всю осушу аж до донышка.

А на кой мне пустая порожняя,
Когда рядом другая — похожая?
А когда и её всю до донышка,
Там и третья выходит на солнышко!

Эх да кабы вот так же да с бабами,
Ничего и вообще бы не надо бы!

2001

*   *   *

Послушай, ты!
Достигни высшей доброты —
И будет дивно.

Послушай, она!
По гроб, навек, на все времена
И неразрывно!

Послушай, я!
Ты субъективно не свинья,
Но объективно…

1969

БАСНЯ

Поручик Ржевский на балу
Гусарам хвастался в углу:
“Я всё-таки уделал эту леди!” –
Совсем не ведая того,
Что леди в парковой беседке
Шептала весело соседке:
“Достала я таки его!” —

Как будто не было полгода слез и пеней,
Записок пламенных, взаимных обвинений,
Как будто не было еще вчера
Ни пылкой нежности, ни высшего доверья —
причем без тени лицемерья! –
Нет. Только шах и мат. И кончена игра.

Хотя
Все эти пени, клятвы, слезы
Нам сохранил архив
Как высший образец эпистолярной прозы.

Когда же человек воистину правдив?

1995

БАЛЛАДА О НАСЛЕДНИЦЕ

Каждый день она ходит по замку,
По её, по фамильному, родному.
Ничего себе замок, подходящий,
Крепко сбит и красиво подзапущен,
И история его драматична.
И проветривает она анфилады,
И осматривает она холодильник,
И, поджавши красивые губы,
За извечной халдой Степанидой
Всю посуду сама перемывает.
Но любимое её помещенье —
Это личное её помещенье,
Симбиоз алькова и читальни
С камином, отделанным яшмой.
Хорошо при свечах ароматных
При заливистом берёзовом треске
Перечитывать старые письма,
Поражаясь их свежести вечной!
Да…
Но вот что меня удивляет:
Есть у ней особенный ключик
От одной особенной дверцы
Незаметной каморки запечной.
Ключ заржавел; дверца замшела
И завалена хламом чуланным.
Неужели забыла хозяйка
Про свою запечную каморку?
“Выйду, выйду я к бурному морю,
Брошу ключ ему на съеденье.
Не хочу открывать каморку!
Не хочу сметать паутину,
Пыль сдувать, поднимать документы!
Мне завещан фамильный замок!
Мне написаны старые письма!”

1995

ПОД ВЛИЯНИЕМ БРОДСКОГО

Вот железные крыши, белые от дождя,
Заслоняют пейзаж, зажимают меня.
У соседа моего по палате
Тяжелейший приступ как нельзя кстати.
Никаких журналов, никакого TV –
Единственное: плести вот эти стихи,
Так называемое — под влиянием Бродского.
Так пацан с папироской канает под взрослого.
Потому что, конечно, до легкости этой вычурности
Мне вовек не доехать в своей развинченности;
До вот этой вот завораживающей зыби,
Когда, сидя на одном синтаксическом загибе
И пяти словах, невозможных рядом,
Внезапно охватываешь всё разом.
Но особенно этот вот голос, монотонность, камлание,
Непрерывно упорное бормотание,
То с небрежной иронией, то с тоскливой досадой,
Всё вокруг и вокруг нее, одной, той же самой,
С постоянным подчёркиванием необратимости
Дюн, деревьев, объятий и прочей интимности,
И уже даже холодно простясь навсегда
— Никогда не веря в то, что уже никогда! —
Боже, как это всё во мне отзывается,
Когда тело моё по европам катается
И в каком-нибудь там нюренбергском отеле,
Развалясь один в пятиспальной постеле,
Всё читаю и читаю про это его М. Б. да М. Б.,
И думаю о тебе.

1995

МУКИ ТВОРЧЕСТВА

Я лечу над Атлантикой и хочу сочинить стихотворение.
Не имея идеи, я тащу эту бредь из нуля,
В нервных поисках рифмы ища хоть какое-то удовлетворение,
И кой-как нахожу, до дремоты себя изнуря.
То-то радость, что нет ни у кого больше такого созвучия.
А на кой оно мне, если нет к этой ягоде стебля?
Эх ты, муза моя невезучая:
Так и будем висеть на хвосте, бля, констебля…

Над Атлантикой ночь. За бортом минус сто. От ацтеков к вогулам
Невесомо несёмся, несомые гулом чугунным.
Назревает законная точка. За ней расслабуха
Утомлённого духа.

01.I2.2001

КАК ДЕЛАТЬ СТИХИ

Ранее не знал я другого
теста на звание “интеллигент”,
Чем написание слова:
“Аккомпанемент”,
В котором, как правило, те,
Коих доводилось тестировать,
Употребление “и” вместо “е”
Доказывали словом “аккомпанировать”.
Теперь же орфографическим гением
Почитается индивид,
Исполняющий слабым мановением:
“Облитерирующий эндоартериит”.
Это — я.
Поскольку болезнь — моя.

Чтобы не описывать подробно, вот — приблизительный эскиз:
По Питеру — ходишь ровно, по Иерусалиму — либо вверх, либо вниз.
Завяжите очи. Пустите ходить.
Если нога начинает ныть,
Понимаем: это подъём.
Ерушалаим. Тащусь по нём.
Навьючьте тонну. Иду без проблем —
Значит, по склону. Джерузалем.
Старательно вверх. Снисходительно вниз.
Часа полтора далеко иду,
Отчасти ради культуры физ
Осваивая синусоиду.
Но главным-то образом, этим-то способом
Я не в кабинете клещами вытягиваю, —
А стежок к стежку, по шажочку по шажку
Целеустремленно вышагиваю
В день по целому стишку
(Так называл это Бродский
И продолжает Губерман.
Тоже выдающийся неформал.
Тоже, по-своему, броский).

Ну, вот и пусть осеняет этот бред
Сияющий небосвод.
А на фоне его — вон тот
Двухэтажный парящий скелет
Виллы иорданского Хусейна,
Без сада и бассейна,
Брошенной им пятьдесят уже лет
Тому.
Известно почему.

18.04.2003

ФИНАЛЬНАЯ ПЕСЕНКА

До свиданья!
Пароходик мой гудёт, в даль далекую зовёт
Морехода.
До свиданья!
Можно трогать помолясь, и погода в самый раз
Для отхода.

На прощанье:
Надо б водочки налить,
Да с колбаской учинить
Бутербродик,
И честь честью проводить
Пароходик.

Это чудо,
Как у вас я погостил, как ваш дом я навестил
Хлебосольный.
Я отсюда
Отправляюсь по волне, как полковник на коне,
Всем довольный.

Потому что,
Дорогие господа,
Я скажу вам, как всегда,
Простодушно:
Было грустно иногда,
Но не скучно.

До свиданья!
До свиданья, милый зал, где вела свой скромный бал
Моя лира.

До свиданья!
С вами славно было мне, только жаль, что время не-
умолимо.

Жизни тайна
В том, что свой всему черед:
За свиданьем настает
Расставанье.
Пароходик мой гудёт:
ДО
СВИ
ДА
НЬЯ!..

2003