Игорь Губерман

блики эпохи

Стыдно признаться, но я начисто забыл фамилию человека, о котором хочу рассказать маленькую, но существенную историю. Был он врач-рентгенолог, с рождения жил в Москве, очень любил и знал свой город и, любя застолья, множество имел приятелей. Когда у него вдруг обнаружился запущенный неоперабельный рак и коллеги предрекли ему всего год жизни, он очень спокойно и достойно принял эту весть. У своего давнего друга, поэта Давида Самойлова он спросил, как ему распорядиться оставшимся временем. И Давид Самойлов незамедлительно ответил: «Сядь, старик, и напиши воспоминания. И не ссылайся, что ты прожил тихую и неяркую жизнь, потому что в любой жизни бывают свои бури и всплески, а переживает их человек с не меньшим волнением, чем всякие исторические передряги. И потому это всегда интересно. Опиши подробности, детали, мелочи, любую бытовуху, включая маршрут, по которому ходил в твоей молодости трамвай А – он ведь, ты помнишь? – изменил свою дорогу, и мы все ездили к тебе выпивать уже по другим улицам. Кто-нибудь примется описывать нашу сраную жизнь и будет тебе страшно благодарен. А чтобы твоя книжка не пропала, я её всуну в свои папки и сдам, как соберусь помирать, в Литературный музей».

Так человек этот и поступил. Писал он целый год, очень увлёкся и был счастлив, насколько это было возможно в его ситуации. Врачи не ошиблись в предсказании сроков, и рукопись своего покойного друга Давид Самойлов включил в опись своего архива. Мне довелось её прочитать – нужны были детали быта тридцатых годов. Это было удивительное чтение: живая жизнь ушедших лет, описанная незатейливо и скрупулёзно, выглядела по-музейному интересно и выпукло. В который раз я восхитился мудростью Давида Самойлова и, полный благодарности к неизвестному мне автору, сделал выписки, оказавшие мне неоценимую помощь.

Я вспомнил сейчас эту историю, листая рукопись воспоминаний искусствоведа и художника Семёна Ивенского. Он весьма немолод уже (дай Бог ему – до ста двадцати), живёт в кибуце на севере нашей страны, а был когда-то он – директором картинной галереи в Вологде.

В воспоминаниях его, написанных суховато и бесстрастно, мелькают люди, не только напрочь неизвестные широкому читателю, но и незаслуженно полузабытые имена (как, например, классик критической литературы Абрам Эфрос или замечательный художник Николай Ромадин). Что интересного, казалось бы, для нас сегодня здесь в этих лаконично прочерченных тенях? Я с полной убеждённостью отвечу: блики и отсветы той канувшей эпохи – одинаковые и в столице, и в провинции, где одарённые энтузиасты точно так же бились головой о стену. Успевая, несмотря на темноту и глухоту пространства, что-то сделать и суметь.