ОТДЫХ НА МЕРТВОМ МОРЕ
Пробудись, пробудись, восстань, Иерусалим, – ты,
который испил из руки Господа чашу гнева Его…
Астма, хмельная от брома и йода,
В тень примостилась, соснуть.
Это нечастое счастье: свобода
Полною грудью вздохнуть.
В топкой песочнице моря химичат,
Лепят на нем куличи.
Там, за окном, в ожиданьи добычи
Пламя гуляет в печи.
Здесь же, в гостинице, воздух прохладен,
Есть ледяная вода.
Гаду Бин-Ладену, будь он неладен,
Не дотянуться сюда.
Градусов сорок сегодня у моря,
Столько же – в стопке моей.
Рядом – Акунинский новый Фандорин,
Брат, хоть и гойских кровей.
Сытные трапезы, легкие книжки –
Счастье-то, Боже Ты мой!..
Четверо суток такой передышки –
И возвращаться домой.
В город, где смерть ненасытная рыщет,
Злоба бушует в сердцах.
В город, где всеми – от крезов до нищих –
Ненависть правит и страх.
В город, где астмою душит нас горе –
Кара пророческих книг, –
Рядом с которым и Мертвое море –
Жизни сегодня родник.
июль 2002
ПОСЛЕДНЯЯ РОЛЬ
Гул затих. Я вышел на подмостки…
Третий акт. Одно из последних явлений моих
В этой жизни.
Стою на сцене у рампы и вглядываюсь в лица
Тех, кто досидел до конца. Зал притих.
Закрываю глаза и начинаю молиться:
– Спасибо, Господь, за то, что роли доверил мне
В спектакле «Еврейские судьбы в двадцатом веке».
За то, что сделал изгоем в родной стране
И выволок в рай, где прокисли давно молочные реки.
За то, что одарил способностью сочинять
И читать со сцены стихи и сказки.
За то, что заставил меня осознать
Высшую правду Твоей режиссерской указки.
В зале аплодисменты – однако слышен и свист:
Не оправдал, мол, билетов высокие цены.
Поиграть бы еще немного, Боже мой! Твой артист
Так боится уйти со сцены!
Но закроется занавес, мрак занавесит глаза,
И пред тем, как душе воспарить на нездешние муки, –
Дай услышать со сцены любимые голоса:
Там играют роли свои дети мои и внуки.
июль 2002