Яков Зугман

Меж темными печами

*   *   *

За птичьим гнездом ли,
За чашей цикуты –
В прохладный зенит голубой
Тянуться я буду
До смертной минуты,
Вздымая себя над собой.

Пускай этих весен
Осталось немного,
Пусть ноша притерта к плечам,
Пускай не хватает мне света дневного –
Я буду расти по ночам.

Над крышами душ,
Над чужими томами,
Над милою жизнью земной…
Последний мой взгляд,
Словно крона в тумане,
Еще постоит надо мной.

*   *   *

В мою могилу – ранку на планете –
Сойду без шума. Камень в головах.
А на меня похожие, как дети,
Сиротками останутся слова.

Но в памяти друзей, а не в печати,
Не связанные именем моим,
Пребудут пусть и правды, и печали,
Понятные и нужные другим.

Так матери голодными годами,
Чтоб хоть дитя от смерти уберечь,
Младенцев на базарах покидали:
Пусть выживут. А о себе ли речь…

*   *   *

Под гнетом дружеского взгляда
Мне даже челюсти свело!
Ведь знаю сам, что так не надо,
А все же делаю – назло!

Вон, борода уже седая,
А мне все тычут и твердят!
Я ложкой в рот не попадаю,
Когда мне под руку глядят!..

Пускай я буду тем отличен,
Что не могу вести дела,
Что от моралей-зуботычин
Я лишь бледнею добела.

Бреду, как под холодным ливнем,
С неугасимым фонарем –
С моим пугающе наивным
Косноязычным словарем…

Друзья мои, вы не в ответе,
Что не заметили огня.
И только женщины, как дети,
С испугом смотрят на меня.

*   *   *

З. П.

Девочка, глядящая на мир,
Словно на растопленный камин,

Сотни раз доверчиво на дню
Руки простиравшая к огню!

Девочка из темного угла,
Как себе ты руки обожгла!..

Медленная боль уходит ввысь.
Как пустыня, губы запеклись.

Хоть еще б погреться до утра!
Врут, что голь на выдумки хитра.

От ожога страшно и светло.
Темный угол. Дальнее тепло.

*   *   *

Вот и кудри с макушки слетели.
Стать бы надо мудрей и святей.
Так становится в роще светлее,
Когда листья слетают с ветвей.

И без горькой, безумной надежды
Я, как в зиму, иду в те года,
Где печально и все-таки нежно
Станет небо чернеть навсегда.

С головой пропадая в тумане,
Свой законный удел не кляня,
О Земле загрущу, как о маме:
Как же будет она без меня?

*   *   *

Несчастье поселивший
Божницею в углу,
Как кот на пепелище,
Зароюсь я в золу…

Лежу в промерзшем доме,
Где не коснуться стен,
Холодные ладони
Сжимая меж колен.

Не разожгу поленья,
От холода дрожа,
И не боюсь прозренья,
Как нищий – грабежа,

Как донор – вида крови,
Как смерти наяву.
Мне все понятно, кроме
Того, что я живу.

Живу, когда сломали
Последний мой запрет,
Живу, хотя словами,
Как рубищем, одет.

Не плачу и не спорю,
Не жду и не ропщу.
Органный ропот горя
В душе своей ращу.

Меж темными печами
Хрустит в золе стекло.
Тепло моей печали,
Последнее тепло…

*   *   *

Я заперт в мысли, как в пустой молельне,
Со всех сторон охваченной огнем:
Ведь даже то, что в мире параллельно,
Когда-нибудь пересечется в нем!

И мой удел действительно ужасен –
Что, поклоняясь Разуму и Дню,
Ни с кем я в этом мире не согласен
И никуда весов не наклоню.

Но тяжек пест, и беспощадна ступка,
И зернышку не деться никуда.
И жить мне в ожидании Поступка –
Как в ожиданье Страшного суда.

НОКТЮРН

Звенит комар, как микровентилятор,
Иль это звон бессонницы во мне?
Два тополя, как малые телята,
Ушами тихо хлопают в окне.

Как хорошо не спать! Дышу я ровно,
И чувствую – все связано в одно:
Мое веселье, и мое здоровье,
И эта ночь, глядящая в окно.

Комар не тронул. Значит, неугодно.
Я усмехаюсь: мол, не бойся – жаль!
А жизни до того во мне удобно –
Не то что встать – пошевелиться жаль…

Публикация Бориса Камянова