Виктор Панэ

(Первая часть романа)

Что по-прежнему греет, еще со школьной скамьи, так это то, что в жизни всегда есть место подвигу. Несмотря ни на что. Не только в военное время. В мирное тоже есть место. А вот уже и жизнь как бы кончается, а я ещё подвиг не совершил. А так хотелось в своё время. И до сих пор хочется. Но чтоб это было что-то необыкновенное. Не хочется повторяться. Оригинальный чтоб получился подвиг. Многие повторялись.

Если обратиться к официальным цифрам, то подвиг Александра Матросова, например, повторили 1652 человека. По свежим следам. Среди них были и женщины. Грудью закрыть амбразуру вражеского дзота – это ж надо придумать такое. Больше похоже на самоубийство. Все они стали Героями Советского Союза. Посмертно. Причём в их числе представители всех союзных республик без исключения. Больше всего из Российской Федерации. Дальше идут украинцы, белорусы, грузины и, что запомнилось, два наших земляка-молдаванина. С украинскими почему-то фамилиями.

Зое Космодемьянской дали Героя тоже посмертно. Она подожгла два сарая в тылу врага под Москвой. На временно оккупированной немцами территории. Один из сараев был с лошадьми, что печально. Немцы её повесили по законам военного времени. Ходили слухи, что она поджигала сараи и в мирное время на этой же территории. До войны. У нее была такая болезнь – пускать красного петуха. Но в военное время ей это не сошло.

Подвиг лётчика Гастелло повторили за период войны сто семнадцать человек. В воздушной схватке с врагом, когда у Гастелло кончились патроны, он пошёл на таран. Сам погиб, но сбил и вражеский самолёт своей массой. Его за это наградили посмертно. Фашист просто не ожидал таких неприятностей. Был не готов морально.

Повторивших подвиг летчика Гастелло могло быть и больше. Но, видимо, не на всех хватило самолетов.

Некоторые летчики воевали по-другому. Им хватило патронов. Трижды Герой Советского Союза Кожедуб подбил свыше пятидесяти вражеских самолётов и вернулся с войны живым. Вся грудь в наградах.

Леня Голиков был юным партизаном. Он пускал поезда под откос. Грабил немецкие склады. Отстреливал полицаев. Однажды неожиданно взял в плен «языка». Полковника с портфелем, набитым важными бумагами. Портфель с полковником переправили на Большую землю. Леню наградили звёздочкой Героя. Еще при жизни. Он не загордился. Не успокоился. Продолжал партизанить. Он погиб в шестнадцать лет. Не вернулся с задания.

На войне было много случаев, когда наши солдаты бросались под вражеский танк со связкой гранат. Подрывали танк к чёрту. Это можно сделать только один раз в жизни, к сожалению. Одноразовая акция. Были случаи, когда под танк кидались специально обученные собаки. Но не так много случаев. Потому что собаку нужно специально обучать. А человека обучать не нужно. Он делает это импульсивно. Сгоряча.

На войне звание Героя Советского Союза давали снайперам за выдающиеся показатели. Если поразил, в смысле – убил, больше сотни врагов. Среди снайперов были и женщины. Одна по фамилии Зайцева. К концу войны у нее по зарубкам на прикладе оказалось свыше двухсот убитых солдат и офицеров противника. То есть ей вполне могли дать дважды Героя. Но, видимо, тут существовала другая прогрессия. Дважды Героя полагалось, может быть, после тысячи. А до тысячи никто и близко не дотянул. В том числе и потому, что снайперов тоже отстреливали с противоположной стороны.

Запомнилась еще подробность. У одного снайпера была особенность. Как бы фирменный знак. Он стрелял только в левый глаз спереди. Чтобы знали. И тоже перевалил за сотню по итогам. Тяжелая, в общем, работа. Уж лучше с гранатой под танк. И забыться. Чтоб оставили в покое.

Алексей Маресьев, военный лётчик, был сбит над лесом. Раненный, воспользовался парашютом. Трое суток полз к своим, теряя вес и сознание временами. О нем написана книга «Повесть о настоящем человеке». Один писатель написал. Полевой Борис. Маресьев дополз до своих. Ему ампутировали обмороженные ноги. Но он был не согласен считаться инвалидом. Он встал на протезы. Научился самостоятельно ходить, танцевать вальс с медсестрой, управлять самолетом лично. На протезах. Он вернулся в строй за штурвал. Летал до победного конца. Герой Советского Союза. До сих пор жив, если не умер. Так что можно и подвиг совершить, и остаться в живых, если что. До поры до времени.

Повторил подвиг Маресьева уже в мирное время один спортсмен. Об этом нам рассказала учительница физкультуры в походе на привале. Один советский горнолыжник оказался без ноги. Не помню как. Но на этом не остановился. Продолжал тренироваться на протезе. Было трудно. Протез не выдерживал нагрузок. Ломался. Но спортсмен выдюжил. Вернулся в большой спорт и выиграл «серебро» на зимней Спартакиаде народов СССР. На протезе. Но ему не дали звездочку Героя. Ему вручили серебряную медаль.

Герой Советского Союза, помимо звездочки, – это еще и одноразовая денежная выплата в размере где-то пяти тысяч рублей. Типа стоимости автомобиля «Победа». Серебро на Спартакиаде тоже неплохо. Это пожизненная стипендия: сто шестьдесят рублей в месяц. Помимо морального удовлетворения. Так что лучше совершить подвиг и выжить. Принципиально.

Без подвига нельзя. Без подвига жизнь проходит серо и уныло. Почти уже прошла. Время не военное. Мирное. Искать надо свой подвиг, если он тебя не ищет. Просто необходимо совершить подвиг. Ради жизни на земле.

В мирное время много чего можно совершить на трудовом фронте. И больше шансов выжить.

Стаханов за одну трудовую смену своим отбойным молотком навалил угля в одиннадцать раз больше нормы. Что-то на него нашло. И остался жив. А некоторые из той же шахты и норму-то не всякий раз выдают.

Потом ему было не до этого. Он оказался инициатором стахановского движения. Стал Героем Социалистического труда. Депутатом Верховного Совета. Получил большую квартиру в центре Москвы. Знаменитый отбойный молоток повесил на стену в гостиной. Но один раз он его снял с крюка. Сильно выпивший он принялся долбить стену, прорываясь к соседу – композитору. Тоже, кстати, герою труда. Что-то ему не понравилось в аранжировке, и он пошёл на сближение.

Дважды Героям Социалистического труда даже ставили памятник при жизни. В смысле – бюст. На родине героя. По пояс и без рук. Чтоб знали своих.

За полет в космос сразу дают Героя. Без разговоров. Автоматически. Некоторые летали дважды и становились дважды Героями. Сколько раз полетишь – столько раз и станешь. Но больше двух раз почти никого не пускали. Очередь возмущалась.

Это в космосе. А на земле можно совершить подвиг в животноводстве, в текстильной промышленности, в сталелитейной. На железной, например, дороге. Если одним локомотивом потянуть не десять груженых вагонов, а в десять раз больше – сто. Это уже подвиг. Хотя в этом есть заслуга и самого локомотива. Но локомотив не награждают пока. Только человека. Он у нас на первом месте.

Или взять прядильные станки. Обслужить для начала не два станка, как при норме, а двадцать станков, что выше нормы в десять раз. Не пожалеть себя, проявить трудовой энтузиазм.

Когда обрывается нить пряжи, нужно остановить станок и связать нить узелком. И снова запустить. А время бежит, процесс тормозится. Что сказывается на количестве производимой ткани.

Прядильщица-рекордистка не останавливает свои станки ни на секунду. Пока она рядом. Она обходит их непрерывным дозором. И устраняет порыв нити за полторы секунды, не останавливая станка. Ловким движением руки. Двадцать станков вместо двух – это чистый Герой Социалистического труда, без натяжки. Считай, что дело в шляпе. Но надо вовремя уловить момент. Почувствовать, когда вместо двух станков можно обслужить двадцать. Это, считай, уже судьба.

Много героев среди доярок и дояров. Выдоить с одной коровы не две тысячи литров в год, что обычно по стране. А в шесть раз больше – двенадцать тысяч. Это рекордный надой. И получай Героя. Прими почёт и уважение. Странно, что корове за это ничего не полагается. Корове всё равно. Это человеку не всё равно. Человек хочет отличиться. А корова всё жуёт. Как-то даже обидно за корову.

Или в свиноводстве. Получить больше поросят от каждой свиноматки, вот отчего это зависит? Ведь не только от производителя. Почему у некоторых животноводов получается, а у других не получается? Подход нужно иметь особый. Гору навоза перелопатить для этого.

В сельском хозяйстве тоже можно отличиться, если постараться. Дать определённые показатели. Если собрать по шестьдесят центнеров пшеницы с гектара, а не двадцать, как в среднем по стране. Как этого добиться конкретно? Секрет нужно особый знать, волшебное слово, что ли? Применять передовые методы хозяйствования. Доставать особые высокоурожайные сорта пшеницы для сева.

Или сахарной свеклы дать стране по двести центнеров с гектара. Я бы лично дал даже триста центнеров. Чтобы если дать, так дать. Посадить, может быть, гуще. Один клубень возле другого ближе.

Героем может стать любой, от чабана до учёного. Чабан может себе поставить задачу: дать в два раза больше шерсти от каждой овцы, чем раньше. Это же не с бухты-барахты происходит. Это надо сильно захотеть. Морально настроить овец, чтоб они дали в два раза больше. Или стричь чаще.

Женщина может стать героиней просто будучи женщиной, рожая много детей. Больше десяти. Это почётно и поощряется.

В Китае, однако, за это наказывают. Даже они согласны, что их много. Хотя хорошего чем больше, тем лучше. Видимо, мало хорошего.

Ученый, разработавший и внедривший систему инкубаторов, получил Государственную премию и Героя Социалистического труда. Теперь цыплята могут выводиться из яиц без наседки, без материнской опеки. Учёный заменил им отца и мать. Это большая ответственность по жизни.

К чему-то такому хочется приложить руку. Как-то выделиться. Состояться. Выпрямиться в полный рост.

Очень даже можно отличиться и в спорте. В конце концов, спорт и труд – рядом идут. Всё как бы честно, без обмана. Выше, дальше, быстрее.

Достаточно пробежать стометровку на одну десятую секунды быстрее мирового рекорда, и ты – рекордсмен мира. Что приравнивается к Герою Социалистического труда и Ударнику Коммунистического вместе взятым. И прошу считать меня коммунистом.

Если не нравится стометровка, есть другие забеги: на двести, четыреста и восемьсот метров. Специально для резких ребят, с низкого старта. И каждый по своей беговой дорожке. В основном. Плюс групповая фотография с фотофиниша. Это – спринт.

Есть и стайерские дистанции: на тысячу пятьсот, три тысячи с препятствиями, пять тысяч и десять тысяч метров. Вплоть до марафона.

Странно, что чем длиннее дистанция, тем больше народу набирается на забег. До нескольких тысяч участников. Начинают толпой, а потом растягиваются в длинную цепочку. У кого, сколько лошадиных сил. Побеждает тот, кто бежит быстрее и добегает до финиша первым. Для этого нужно много тренироваться и соблюдать режим. Но зато слава, почет и уважение. После того как выдал результат. Приходит материальное благополучие. Чувство глубокого удовлетворения.

Можно вообще никуда не бежать. Есть чемпионаты по шахматам и шашкам. На выбор. В том числе и стоклеточным. Там вообще всё решается сидя. Надо только шевелить мозгами. Варить котелком. Просчитывать комбинации. И лучше начинать белыми.

Хочется совершить такое, чтоб стало хорошо всем. И надолго. И не за чужой счет. В спорте всё-таки остаются проигравшие. Им конечно тоже хорошо, но не очень. Не так, как бы хотелось. Или так не бывает, чтобы всем было хорошо. Изобрести бы пилюлю счастья. Кажется, уже изобрели. Сначала всё очень хорошо, а потом наступает жестокая ломка. Просто жить не хочется. Это не счастье. Это роковая ошибка.

Становятся героями и в области литературы и искусства. Тут нужна тяга к высокому. Искусству нужно учиться с детства. Например, изобразительному. Как там и что. По каким законам. Композиция, перспектива, пропорции. Анатомия человека, коня, оленя. Девушка с веслом, пионер играет на горне. Ленин с кепкой в руке. Посмотришь – и сразу станет хорошо. Натюрморт, пейзаж, портрет, черный квадрат, смерть комиссара. Всё это завораживает. Как это делается – непонятно. Просто нужно учиться с детства. Немного способностей и необходимый инвентарь: краски, кисти, глина, холст, каркас.

И к музыке лучше приступать с детства. Дорого стоит и инструмент: аккордеон, скрипка, пианино, гобой. Хоровое пение – дешевле. Только дирижер с палочкой. Танцы тоже недорого. Костюмы и музыкальное сопровождение. Литература – самое загадочное из искусств. Не нужно специально учиться с детства. Никаких дорогостоящих инструментов. Перо, бумага. Опыт жизни. Мои университеты. Садись – пиши. Но не у всех получается. А у кого получается, то откуда это берется? Лев Толстой, Николай Гоголь, Михаил Булгаков. Но не будем перечислять. Неизбежно пропустишь и кто-то обидится. А хочется, чтобы всем было хорошо. А не только перечисленным. Даже чтоб неперечисленным было лучше, чем перечисленным, хочется.

Казалось бы, откуда? Тридцать две буквы в алфавите, кажется, как зубов во рту, плюс знаки препинания. И можно создавать такие замечательные произведения. Не будем перечислять. Литературная реальность иногда перешибает жизненную реальность. Написать хорошую вещь – это тоже трудовой подвиг. Не слабей Стаханова.

Эрнест Хемингуэй исписывал девять карандашей за свой рабочий день. От кончика до кончика. Такая была норма. Даже если что-то и уходило в брак.

Лев Толстой без сознания, на смертном одре, в комнате билетной кассы на вокзале, продолжал водить рукой. Как будто записывал. Хотя пальцы уже выпустили перо.

Фридрих Шиллер держал ноги в тазу с ледяной водой до тех пор, пока не напишет страницу.

Омар Хайям пил вино пиалами, чтобы написать четыре строчки. Хотя вера запрещает. Как он объясняет, то получается, что есть только миг между трезвостью и опьянением, когда пробивается истина. Этот миг короткий, поэтому и стихи у него короткие. Одним словом – рубайи.

Теодор Драйзер перед работой ставил себе клизму из секретного травяного настоя, тайну которого унёс с собой.

Героический литературный труд иногда переходит в каторжный. Фёдора Достоевского на весь день запирали в кабинете и выдавали еду в обмен на исписанные страницы. По весу.

Антон Чехов, когда работал, не ел весь день. Только бульон и кофе.

Амадей Гофман писал с бутылкой рейнского и никогда не перечитывал написанного. Смотрел только вперёд.

Оскар Уайльд в последнее время не прикасался к женщинам, сублимируя энергию в творчество.

Если придерживаться принципа: ни дня без строчки, – то за десять лет можно написать 3650 строк. В таком примерно объёме. По-восточному – диван. По-нашему – поэма в стихах или крепкая повесть. За сто лет можно написать роман-трилогию типа «Хождения по мукам». Всего по строчке в день. Но можно писать и больше. И жить дольше.

Но и непросто всё же быть писателем. Иногда даже опасно. Густав Флобер, когда писал «Мадам Бовари», считал себя дамой и просил быть повежливей.

Максима Горького кто-то ткнул в спину ножом, как раз в тот момент, когда он за письменным столом описывал сцену поножовщины. Очнулся весь перебинтованный.

Если бы Лев Толстой писал в день по строчке, то чтобы написать то, что он написал, ему пришлось бы жить три тысячи лет. Это маловероятно, но факт. По цифрам так выходит. У многих не получается даже строчки в день. Даже в неделю. Это хорошо. Если человек и не хочет этих строчек. А если хочет и не получается? Тогда это не очень хорошо. Ну, хотя бы строчку в месяц. Это получается сонет по итогам года. По-восточному что-то вроде таржибанда. Небольшой рассказ за десять лет. Через сто лет – это уже маленькая повесть в твердом переплёте с картинками.

По школьной программе запомнился ещё такой пример из урока анатомии. Учительница сказала, что, предположим, положили человека на очень точные и чувствительные весы. Как бы голова находится на одной стороне весов, а ноги на другой. Весы уравновесить. И если попросить этого уравновешенного человека пошевелить мозгами, задать ему задачку по арифметике, чтоб он попробовал ее решить или произвел любую другую мысленную работу, мы увидим, что весы начнут медленно склоняться вниз той стороной, на которой покоится голова. Голова стала тяжелее, к ней прихлынула кровь решать задачу. Питать голову необходимыми веществами для умственного процесса. Как бы пример, доказывающий, что мысль материальна, что ли?

А теперь попросим лежащего перестать думать, а наоборот, пошевелить пальцами ног. Обнаруживается, что весы начинают клониться в другую сторону. В сторону ног. Что это доказывает? Что, какой частью тела будешь шевелить, та и будет развиваться благодаря притоку крови. Можно развивать мышцы, а можно интеллект. Можно и то и другое по очереди. Мы не ставили такой опыт. Поверили учительнице на слово. Проверить затруднительно, негде взять такие весы. Но, в общем-то, логично. Верится и без проверки.

Но на практике кровь в какой-то момент стала самостоятельно накапливаться в другой части тела. Без всякого усилия. Где-то посередине. Оказалось, наступило половое созревание. Так, между делом. Втихаря. Без официального предупреждения. И что теперь с этим делать? Ведь не шуточки. На всё смотришь совсем по-другому. Другими глазами. Половое влечение, похоть, – высокое это или низкое? Думаешь всё время об одном. Это серьезная проблема. Тебе с ней жить и жить. Давление изнутри постоянное. Случаются ночные поллюции. Вытекает непонятная жидкость с небывалым, очень приятным ощущением. Становится легче. На полдня. Потом снова появляется, еще пуще. Кровь сама приливает, автоматически.

Чтоб помочь ночной поллюции, начинаешь ерзать, помогать руками. Машинально, как в бреду, со сна. В общем-то, с неплохим результатом. Но это же стыдно. Это не выход. Как-то не ожидал такого полового созревания. Как-то оно усложняет жизнь с непривычки. По всем параметрам. Наблюдается сильная зависимость от постороннего фактора. Теперь понятно, почему люди женятся. Получается, что женишься поневоле, чтобы снять напряжение. После такого снятия ты обязан жениться, как порядочный человек. Жениться вроде бы рановато в тринадцать лет. Какие еще варианты, кроме женитьбы? Проституции у нас нет. Искоренили тяжелое наследие. Да и денег нет заплатить. Тоже почти искоренили.

Есть, конечно, девушки лёгкого поведения. Но они путаются с полууголовными элементами где-то в подвале. Со второгодниками. Юлик Аранов говорит, что уж лучше заниматься онанизмом, чем водиться со шлюхами. Теряется уровень. Они его опускают. А онанизм, значит, не опускает. Юлик старше, у него уже есть опыт сравнивать. Можно один раз наплевать на уровень. Но они путаются с элементами в подвале. Хорошистов туда не пускают.

Будем терпеть. Заниматься спортом, науками, йогой, искусством. Тянуть время. Будем дружить с девочками из класса. И ждать дальнейшего развития событий. Может, как-то само утрясётся.

Со Светой Ивановой нам было идти в одну сторону по дороге из школы. Если стартуем одновременно. В одну сторону, но мне в два раза дальше, типа, до ее дома километр, до моего – два. Сошлись на почве понимания юмора. Я шутил – она смеялась. Очень была смешливая. Мне это нравилось – есть ответная реакция.. Не то чтобы я стал хохмачом со временем, но что-то вроде этого, когда рядом смешливые.

Шли мимо республиканского телецентра с огромной ажурной телевизионной башней. Длина башни – 198 метров, амплитуда раскачивания верхушки – пятнадцать метров. Вес – пятнадцать тысяч тонн. Если упадет, как раз до школы достанет. Телевизионная связь со всем миром. То есть, в основном, с Москвой. Она непосредственный начальник. Плюс железный занавес на западе. Две общественные, черно-белые тогда еще, программы. Московская, на русском языке, естественно, и местная на двух языках поровну. Некоторые фильмы дублированы на молдавский язык. Язык коренного населения республики.

Слева через шоссе раскинулись виноградники и огороды частного сектора. Со сторожем сезонным в период созревания урожая. У сторожа берданка на плече. Говорят, может бабахнуть солью в задницу. Берданку носил на плече стволом вверх. Просто некоторые носят стволом вниз. Так я уточняю.

Шли мы не спеша. Я шутил, Света смеялась. Иногда говорила: всё, перестань, не могу больше смеяться. Но мне нравилось её смешить. Значит, у меня получается. Стану классным юмористом со временем. Можно даже зарабатывать, если на злободневные темы. Так что я не мог остановиться. Всё хотел, чтоб посмешней.

Путь лежал вдоль шоссе. Называлось Котовское шоссе и вело прямиком, то есть с живописными зигзагами, в город Котовск, километрах в тридцати. По старому – Ганчешты. Там он родился – герой Гражданской войны Григорий Котовский. Тогда ещё не давали Героя Советского союза, а награждали именным оружием и называли в их честь города. Сейчас город опять вернул девичью фамилию. Вместе с реалиями. То есть, исчезли свет, газ, вода. Не полностью исчезли, а с перебоями исчезли. Но это не так важно. Главное, есть свобода. А тогда Котовсков было даже два. Один – где родился, второй – где погиб. Погиб где-то на Украине, километрах в трёхстах. Был убит злодейской вражеской пулей, подло, из-за угла. Хотя гражданская война уже кончилась. Наступило мирное время – время созидания.

По неофициальной версии всё немного иначе. Григорий Котовский был здоровенный мужик с нестандартной внешностью, бритый наголо, с квадратиком усов под носом. Авантюрист и любитель женщин, он был полновластный хозяин в бригаде. Не бригадир, а комбриг. Самый главный командир.

В общем, я не послушался Свету и не перестал шутить. И дошутился до того, что она стала меня сторониться и даже избегать. Просто удирала от меня, сверкая пятками. Хотя я чувствовал, что она ко мне хорошо относится при всём при том. Это было необъяснимо. Так всё было хорошо. А стало хуже некуда. Долго думал и гадал в чём дело, ночами не спал. Кое-что сопоставил, вспомнил, как она однажды резко побежала в туалет. И вдруг догадался, в чём дело. Я лично отношусь к этому с пониманием, сам лет до пятнадцати, случалось, по ночам ловил рыбу в постели. Это стыдно и неудобно перед окружающими, когда не полностью контролируешь свой мочевой пузырь. Кто во сне, а кто во время смеха. Вот такая незадача. Не совсем удачно получилось у нас со Светой. Бросила она меня. А что бы я сделал на ее месте? Да я бы закопал этого юмориста неугомонного на ее месте. То есть самого себя. Она ещё благородно поступила, просто отошла в сторонку. Наступила на горло собственной песне, если у неё что-то было ко мне. Какое-то чувство.

Надеюсь, что всё это возрастное и давно прошло. У меня, например, миновало. В противном случае Светке придется выбирать мужа без юмора, если будет, из чего выбирать. Интересно, был ли в её жизни подвиг, не считая этого случая.

Комбриг Григорий Котовский на ночь глядя, по неофициальной версии, послал своего ординарца, посреди пьянки, вдруг, в соседнюю бригаду с донесением. Или дивизию. Полночи скакать на лошади в темноте. Что-то такое срочное к соседнему командиру. Не терпящее отлагательств.

В дороге ординарец тоже, видимо, что-то сопоставил, вспомнил, какие-то взгляды, слова, может быть, намеки. И остановил лошадь. Или, там, коня. Пошел на должностное нарушение, вскрыл срочный пакет в соседнюю инстанцию. Внутри пакета лист с донесением оказался чистым. А у него дома осталась молодая красивая жена. А Григорий Котовский посреди пьянки в своей вотчине. Хотя чистый лист тоже может оказаться донесением, если кто понимает. Ординарец понял по-своему. Он всего навидался на службе и знал командира как облупленного. Он проверил патроны в револьвере и повернул коня обратно. Или лошадь. Так погиб герой Гражданской войны Григорий Котовский, по неофициальной версии. А по официальной – от вражеской бандитской пули из-за угла.

Со Светой Ивановой мы расставались на полдороге. На моей полдороге. А она уже пришла. Жила она в небольшом двухэтажном доме на четыре квартиры. Типовые дома вдоль Котовского шоссе, штук двадцать в ряд. Полезная площадь – двадцать квадратных метров. Неполезная, то есть, общая площадь – тридцать квадратных метров. Две комнаты, кухня, совмещенные удобства, то есть туалет вместе с душем, всё как у людей. Благоустроенная считается квартира. Плюс сарай для дров и угля во дворе. У каждой квартиры своя ячейка – восемь метров. На сей раз кубических. Еще там хранились санки и лыжи. У кого были. Зимой кататься по снегу с горок. Короче – зимний сарай. Летний сарай – это, по идее, погреб. Погребов в этих домах не копали.

Дальше я пошёл один. Вдоль дороги росли акации. Цвели и сладко пахли весной. Осенью акации покорно теряли свои золотые листочки, похожие на монеты. Величиной примерно с юбилейный железный рубль. Зимой гнули голые ветки, раскачиваясь на влажном ветру. В дождь ветки блестели, и с них капало. Или когда на ветвях иней, они кажутся ломкими, хрустальными. Я тоже так хочу. Например, цвести и пахнуть по весне. Иметь свое постоянное место на земле. Корни под землёй. Крону, смотрящую в небо. И чтоб иногда с меня капало. И никаких тебе сексуальных проблем. Как-то они легче решаются на уровне дерева. Но человек – не дуб, не сосна и не сирень. Хотя он тоже может цвести и пахнуть иногда. У человека всё-таки больше возможностей в жизни, чем у дерева. Это надо осознать. А не быть чуркой.

Между двумя троллейбусными остановками, последней и предпоследней, учредили дополнительную, по требованию. Остановка: Общество слепых, улица Забайкальская. Там они жили и работали. Клепали декоративные гвозди для обивки. А недалеко обитало и общество глухонемых. Интересно было наблюдать, как, став в кружок, чтобы видеть друг друга, глухонемые долго оживлённо разговаривают руками, перебивают друг друга, спорят и всё молча. Что за тема такая интересная, о чем диспут?

Причём в Обществе слепых жили и мужчины, и женщины. Женились между собой. И дети были. А в Обществе глухонемых жили одни мужчины. Здоровые, крепкие, наглые. Они не клепали гвозди. Занимались фарцовкой под защитой инвалидности. Банда глухонемых. Их все боялись. Они же слов не понимают, криков не слышат. Бьют, пока не увидят кровь.

Дальше последней остановки троллейбус не ходил. Троллейбусные провода плавно поворачивали в обратном направлении. И не могли соединиться. В общем, и город заканчивался как таковой. За остановкой располагалось ещё одно общество: ДОСААФ. Добровольное общество содействия армии и флоту. Функционировали, в основном, курсы вождения. Были секции мотоспорта, стрелковая, прыжки с парашютом. Жили в общежитии тут же. Выходили драться стенка на стенку с местными по выходным. Милиция приезжала, ждала в сторонке, чем дело кончится, не выходя из машин. Потом подбирала вырубленных.

Три общества на один квадратный километр – это не слабо. Если эти общества соединить и вывести общий знаменатель, то получили бы гармонически развитую личность строителя коммунизма. Так представляется.

Из школы домой идти со мной по дороге было только ещё одной девочке, Наташе Темченко. Ей было идти даже на пятьдесят метров дальше по той же улице. Вернее, переулку. Назывался он 2-й Можайский переулок. Контр-адмирал Александр Можайский изобрёл и построил первый русский воздухоплавательный аппарат (самолёт) в прошлом веке. В советское время он был бы Героем Социалистического труда. Лауреатом Госпремии. Он и не подозревал о такой возможности и ни о чём поэтому не жалел.

Мы с Наташей вместе почти не ходили. Юмора она не понимала. Была диковатая, неадекватная. На вид симпатичная, по всем предметам успевала. Но с завихрениями. Это чувствовалось. Как-то она писала в классе белым мелом на чёрной доске. Разбор предложения. Или математическую формулу счастья. Что-то такое длинное. И как бы вошла в творческий экстаз. Чтобы не нагибаться писать внизу доски, она бухнулась на колени и продолжала писать, так и передвигаясь. Порыв почему-то не оценили. Кто-то ей крикнул с камчатки: стань на ноги, дурында, пол запачкаешь.

Вместе почти не ходили. Хотя она не была ко мне равнодушна полностью. Назвала свою новую собаку моим именем и помыкала псиной. Украла у меня Сэлинджера и хвасталась этим. Умыкнуть хорошую книгу – это не воровство, по ее мнению. Понятно, что за это не сажают. Пока. Но как её в дом пускать после этого. С такой этикой.

Целовались с ней два раза с перерывом в четыре года. Один раз непосредственно по месту жительства. Другой раз в городе-герое Одессе. У Черного моря. Где она училась в институте.

Её старшая сестра вышла замуж к тридцати. Мать – домашняя хозяйка. Отец – директор винзавода. Уазик увозил его в шесть утра и привозил в десять вечера. Директор винзавода в Молдавии – это уважаемый и очень, должно быть, состоятельный товарищ. Он умер неожиданно рано, не сообщив, видимо, родным, где оно – это состояние. Потому что жили они как все. Не жировали. Он даже не пил. Курил – да, много. По утрам кашлял на всю округу, пока его не забирала машина. И кашель замирал вдали.

Второй раз дело, значит, было в городе Одессе у приятеля на раскладушке. Она студентка, я уже бывший. Она мне сказала прямо после поцелуев: сопротивляться я не буду, считаю ниже своего достоинства, но завтра утром пойду в милицию и скажу, что ты меня изнасиловал.

Как же так… Некоторые, например, любят, чтоб посопротивлялись немного. Хотелось капельку любви, человеческого тепла на донышке. При чем здесь милиция? А ведь в школе училась хорошо, в институт поступила. И с виду симпатичная, без дефектов. Но такие странности…

Котовский был лихим кавалеристом. Он начинал свою легендарную деятельность в бессарабских лесах, как местный Робин Гуд. По официальной версии. Грабил богатых и раздавал бедным. Членам своего отряда, в основном, я думаю. Тоже отчаянным кавалеристам. А кто богатый, кто бедный, не очень-то понятно. Были же и середняки. Промышляли, в основном, по путям и дорогам. Налетали на горячих конях, поднимая тучу пыли.

В наше время ещё жили люди, которые видели Котовского в деле. Отец Толика Стоянова наблюдал его лично. Мы с Толей были одногодки, да и теперь пока ещё вровень. Мой отец, например, в отличие от его отца, родился через десять лет после гибели комбрига и видеть его не мог, даже если бы захотел. И в музее не был ни разу, хотя музеев даже два, на выбор. Один крохотный на родине, в доме, где Григорий родился. Другой музей большой, в столице республики, на паях с Сергеем Лазо, тоже героем Гражданской войны. В музее у них примерно равные экспозиции по объёму и содержанию. Там, где Лазо родился, сейчас город Лазовск. Вернее, посёлок городского типа. А вот могилы у Лазо нет. Японские интервенты сожгли его живьём в топке паровоза. Большой, видимо, на него имели зуб узкоглазые милитаристы.

Фотография паровоза в музее представлена. Вообще, экспозиция не бедная. Одних пулемётов четыре штуки. Сабель без счёту.

Котовский с молодцами налетел на их обоз прямо среди бела дня. Тогда-то отец Толи Стоянова и увидел его живьем. Причём обоз – это как раз в целях безопасности, чтоб не грабили поодиночке. Но Котовскому обоз даже удобнее, солиднее, берешь сразу, оптом.

Чего крестьянину не хватает? Всё у него своё, натуральное, хозяйское. Со стороны нужно только: соль, мыло, спички, керосин. Они и везли соль с лимана. Крупную, грубую, солёную, в мешках.

Налетел отряд сабель в двадцать, лица такие, что и порешить могут. И подвод двадцать в обозе. Зачем им соль? Лучше деньгами, чтобы разойтись с миром. Пришлось скинуться с каждой подводы. Заплатили как бы пошлину за проезд. Бригада Котовского контролирует район, чтобы знали. Так что со всеми проблемами к нему. Должны же Котовские как-то кормиться. Время идёт, обоз проходит, скрипя, а Котовские остаются в истории.

После окончания института Наташа вернулась домой. Это был как бы шаг назад. Если Одесса была шагом вперед. Жить в Одессе считается престижней, чем в нашем городе, процентов так на тридцать пять. Хоть мы и столица республики. При равноценном обмене жилплощади, например, нужно было доплачивать, чтобы переселиться в Одессу. В первую очередь, за счет моря. Если из Кишинева можно уйти, уехать, улететь, то из Одессы можно еще и уплыть. И наоборот, приплыть. Открываются дополнительные возможности для тех, кто в пути. Населения – за миллион, раза в полтора больше, чем в Кишиневе. Людей больше, а каждый человек – это загадка, нераскрытая тайна. Значит, и в городе больше таинственности. Курортный город. За счёт курортников можно крутиться. Одесса – столица юмора. Процентов на тридцать пять больше юмора, чем в других городах. Так что, шаг вперед, два назад.

Москва, в сравнении с Кишиневом, в два раза престижней. Двухкомнатную квартиру здесь меняют на однокомнатную в Москве. Да ещё поискать нужно. Или четырехкомнатную здесь на двухкомнатную там. Где-нибудь на окраине. Снабжение в Москве по первой категории. Выше Москвы нет. Маячит где-то заграница, не без этого. Но за железным занавесом. И мы говорим на разных языках. Если из Одессы в Кишинёв – это шаг назад, то из Москвы в Кишинёв – что-то типа ссылки.

Наташа вернулась, устроилась на работу, может быть, даже по специальности, но какая специальность, мне не уточнить. Никто её толком с мужчиной не видел. Но к тридцати годам принесла в подоле. Так что не обошлось без мужчины. А может быть, из пробирки. Она такая. Но в пробирку-то всё равно из мужчины. Так что не обошлось. Наташа с матерью и с дочкой живут втроём в отчем доме. Кобель-тёзка сдох от старости. Мужчины обходят дом стороной. Видимо, их особенно и не привечают. Был один в доме, но приезжал затемно, уезжал чуть свет, умер рано. Не обошлось без мужчины.

В окрестностях нашего поселка много природы. Каждый двор – как живой уголок. Много живности. Сплошные сады и огороды. На улице Александра Попова растут огромные пирамидальные тополя с серебристой листвой. С изнанки лист матовый, с лицевой стороны – серебристый. Ребро двухслойное матово-серебристое. Высокие тополя, метров двадцать росту. Когда же их посадили, спрашивается? Еще при румынах, видимо. До прихода советской власти. Значит, делалось что-то хорошее и при предыдущем режиме. Попов жил еще при более предыдущем режиме, при царизме. Он изобрёл радио и беспроволочный телеграф. Вдоль улицы имени Попова стоят столбы с проводами. Пирамидальные тополя стоят гуще, чем столбы, но без проводов. Они могут символизировать беспроволочный телеграф, для тех, кто понимает. Что Попова связывает с Бессарабией – неизвестно. Что-то внутреннее.

Посёлок застроен частными небольшими домами. Практически одноэтажными. Некоторые с мансардами. Каждый дом стоит на участке земли в шесть соток. Это шестьсот квадратных метров. В семье в среднем по шесть человек. По сто квадратных метров на каждого. У баптистов, что живут на отшибе, в семье, вместе со стариками, шестнадцать человек. Режиссёр Еврейского театра Адольф Израилевич живёт в своём доме один, на тех же сотках. А в среднем, получается, по шесть человек в семье. Режиссёру семьдесят лет, но к нему ходят девушки, на репетиции.

Туалет во дворе. Канализация пришла позже. Воду носили из колодца вёдрами. Колодец в полукилометре. Потом появились водопроводные колонки общественного пользования. В ста, приблизительно, метрах. Потом скинулись каждым двором и провели воду по трубам в каждый дом. Скинулись ещё раз и проложили асфальт в переулке.

В нашем дворе было две семьи. По полдома. Так что скидываться получалось дешевле. Но квадратных метров земли на каждого приходилось меньше. Примерно по шесть квадратных метров. Много ли человеку земли нужно. У тех, кто живёт на этаже, и того нет.

Во дворах ничего лишнего не растёт, только то, что плодоносит. Приносит плоды. Только то, что можно съесть или продать. Фрукты, овощи, ягоды, цветы. На потребу. Излишки можно продавать возле магазина. А покупают как раз те, кто живёт на этаже, с удобствами. Безземельные. Посадить бабушку продавать малину кулёчками. По пятаку полный кулёк.

Электричество провели сразу, по мере заселения. По проводам на столбах. Почти в каждом доме на почётном месте телевизор с антенной. Черно-белый в то время. Вначале готовили на керосинках. Потом появился газ привозной в баллонах. Для отопления в каждый дом встроена печь. Зимы бывают снежные. Растапливают дровами, а после кидают уголёк совком. Позже провели природный газ по трубам, говорят, аж из Сибири. Всё во благо человека. Тоже пришлось скинуться с каждого двора. И печи переоборудовали под газ. С водяными батареями в каждой комнате. Можно было уже поставить и ванну, если есть место в доме. Но дешевле и здоровее обливаться холодной водой во дворе в любую погоду из ведра. И унитаз можно поставить со сливным бачком на цепочке. Человек хочет жить лучше. С удобствами. Почему нет?

Посёлок считался уже в черте города. Бывшая деревня Скиносы. А в городской черте держать крупный домашний скот воспрещается. Ни лошадь нельзя, ни корову с рогами. Лошадь имелась только у участкового врача, как исключение. Он ездил по вызовам на собственной бричке, как земский врач в прошлом веке. Многим больным становилось лучше от одного вида лошади, привязанной у их калитки. Есть что-то в лошади оздоравливающее. Тем более, если с ней приезжает ещё и врач.

Можно одну свинью, одну козу, пару овец. У многих во дворе куры, индюшки, гуси. Свадебный петух, чтоб кукарекал по утрам. Можно много кроликов в клетках. Дядя Федя так и начинал, с кроликов. Они быстро размножаются между собой. Грубо говоря: мясо – на жаркое, шкурки сдавать в заготконтору по рубль семьдесят штука. Из крашеных шкурок делались шапки и продавались населению по двенадцать девяносто. Имели спрос, расходились на ура.

Потом резко перешли на выращивание ондатр. Это водяная крыса с характерным прикусом. Два клыка на всю пасть. Может укусить, если разозлить. Мясо, в принципе, тоже можно есть, если знать, как приготовить, чтобы отбить запах. Мех серый с серебристым отливом. Шкурки не сдавали. Сами выделывали, сами шили шапки и продавали на рынке по 180, тогда ещё крепких рублей. Минимум. Смотря, какой размер.

Это, чтобы греть голову. Вязались шерстяные носки домашней ручной вязки, чтобы греть ноги снаружи. Давили виноград на вино, чтобы греться изнутри. Делали чистое сухое вино для собственного употребления по возможности регулярно и до следующего урожая. И не совсем чистое, с добавлением воды и сахара, на продажу. Хотя это и запрещалось. В нашей стране существует монополия государства на производство и продажу спиртных и других напитков. Воду из колодца бери бесплатно, это да. И не нужны нам конкуренты.

Причём, иногда во дворах продавалась сущая отрава под видом вина. После употребления такого вина забывались многие факты биографии. И не сразу вспоминались.

И бочар жил на нашей улице. Профессия такая. Это человек, который делает бочки. По национальности – албанец. Как попал в наши края – неизвестно. Дети уже не говорили на албанском, только на русском.

300-литровая новая бочка продавалась за 300 рублей. Условно, по рублю за литр. Так ведь и вино у нас так продавали: рубль – литр. Получается, что за год бочка себя почти полностью окупала. 500-литровая бочка стоит 400 рублей и, значит, окупается быстрее, чем 300-литровая. 200-литровая стоит 250 рублей и, соответственно, окупается медленнее, чем 300-литровая. Интересная вообще тема: что окупается и что не окупается.

Затраты на курицу, предположим, окупаются за полгода. Потом она приносит только доход. Откладывает яйца, высиживает цыплят, ходит по двору туда-сюда с деловым видом; какая-то она даже компанейская. Свинья окупается примерно в десять раз. Когда идёт на мясо, сало, колбасу, холодец. И становится частицею нас, поскольку мы её съедаем. Кролик, в среднем, окупается пятикратно. Мирный, пушистый, мягкий. Можно спокойно погладить. Тёплый. Есть от него отдача. Опять же мясо и шкурка, грубо говоря. Даже больше, чем в пять раз. Ест траву, капустные кочерыжки. Глаза красные, сам белый, уши длинные, губа заячья.

Козе вообще цены нет. Она окупает себя каждый день, ещё и другим остаётся. Даёт молоко два раза в день. Бабушка её доит, делает творог, брынзу, сметану, масло. Ест коза только траву. Очень деликатные у козы отходы. Маленькие, круглые, как горошины, аккуратные. Почти без запаха. Может, стоит и человеку перейти на траву. В смысле запаха. Коза почти член семьи, без права голоса. Говорит «ме-е-е». Интересно, о чём она думает. Коза не фальшива, держит себя естественно, с достоинством, может быть, потому, что себя окупает.

Окупает ли себя человек? В человека вкладывают с детства и родители, и государство. По мере возможности. Некоторые окупаются, другие не окупаются. Частично те, кто не окупается, живут за счёт тех, кто окупается. В сбалансированном обществе. От каждого по способностям.

Я лично не чувствую, что я окупаюсь. Честное слово. Это меня беспокоит. Окупаться бы хотя бы как кролик, в пять раз. Это меня сильно тревожит. Не говоря уже о свинье, в десять раз. В меня вложено больше, чем я отдаю. Это меня сводит с ума. Кто я такой по сравнению с козой, в смысле окупаемости? Не говоря уже, по сравнению с вечностью.

Потом в округе стали повально строить парники и теплицы. На тему окупаемости. Для дополнительного тепла. Выращивать цветы к 23 февраля и 8 марта. 23 февраля женщины нам дарят цветы, и празднуем по всей программе. 8 марта мы дарим женщинам цветы и говорим хорошие слова. И вся страна гудит в обязательном порядке.

Теплица окупается за два-три года, а потом уже должна приносить чистый доход. На одних цветах. Без запаха даже. Тюльпаны, гвоздики, гладиолусы. Каркас покрыт прозрачной плёнкой. Внутри поддерживается определённая положительная температура и рекомендуемая влажность. Отапливается соляркой из форсунки с моторчиком. И можно на этом деле приподняться. Если сразу не прогоришь.

Но особенно вспоминается 1 Мая, переходящее в 9-е. Посередине День Печати и рождение Фридриха Энгельса. Какой был всё-таки военный парад на Красной площади в городе-герое Москве. Никогда ещё Советская власть не жила так долго без войны. Потому что боятся. Праздничная добровольно-принудительная демонстрация трудящихся на центральных площадях всех мало-мальски уважающих себя городов в стране. Транспаранты, плакаты, цветы, портреты вождей и членов Политбюро. Где сейчас эти привычные почти родные лица. Страшно далеки они от народа.

В 21.00 производится артиллерийский салют из пушек в городах-героях и столицах союзных республик.

В магазинах по случаю праздника появился дефицит на прилавках для поднятия настроения. Дружно покупаем майонез, горошек, колбасу варёную. Можно крошить любимый салат «оливье» в большой миске.

Выкидывают на лотки недорогую птицу, типа кур, из птицефермы. Появляется хрен в баночках, не больше двух в одни руки. И просьба два раза очередь не занимать. Хорош хрен для холодца из курятины или свиных ножек с половинкой яйца посередине. Не обойтись и без голубцов со сметаной. Любимые праздничные блюда трудящихся.

В мае уже во всю цветут сады и роняют белые и розовые лепестки. Стволы деревьев побелены известью от вредителей. Цветёт и благоухает сирень во всех дворах, культурная и дикая. Девушки оголили локти и коленки, то, что гнётся и пихается. После майских никаких особых праздников нет до ноябрьских. Аж до первых морозов. Если не считать лето праздником.

Чтобы тюльпаны поспели к 23 февраля, топить нужно начинать с Нового года. Процесс называется выгонкой. То есть ты выгоняешь их из земли раньше времени, до срока. Ради денег. Потом клубни два года болеют, не дают цветов. В знак протеста. Обижаются на выгонку. И я б на их месте обиделся. Искусственно нарушается цикл смены сезонов. Уже над всем земным шаром наблюдается парниковый эффект. В мире становится теплей. Но озноб не проходит. Мы все оказались под колпаком.

Ходить в школу нужно каждый день, кроме воскресений, праздников и каникул. Вынь да положь, десять лет, как одна копеечка. Десять лет – это обязательное среднее образование для детей. Кто уже проскочил, стал взрослым, тем не обязательно. Тем, кто ещё не родился, уже обязательно. Или можно восемь классов школы, а потом пойти в техникум. Получаешь специальное среднее образование вместе с профессией. И можешь на этом завязать с учёбой. Пойти зарабатывать. Но и продолжить тоже есть куда: институт, аспирантура, Академия наук. Самообразование.

От дома до школы полтора километра пешком. Можно за три копейки проехать одну остановку на троллейбусе и ещё полкилометра вперёд пешком до школы. Или проехать две остановки за те же копейки и идти полкилометра назад. Получается, что троллейбус останавливается через каждый километр, а не там, где нужно. На каждом километре остановка. Так постановили в горсовете по просьбе трудящихся. Из конца в конец через весь город, если подсчитать, получается восемнадцать остановок на сегодняшний день. Итого восемнадцать километров с юга на север. Можно пройти пешком за четыре часа.

Наша школа № 23 на улице Демократической. По большому счёту, у нас все улицы демократические. А дальше продолжается научная тема: улицы имени Прянишникова, Докучаева, Сеченова.

Академик Дмитрий Прянишников, учёный, Герой Социалистического труда, основатель агрохимической школы, лауреат Ленинской премии, почвовед, лауреат Государственной премии, специалист по удобрениям. Всё как полагается, есть на кого равняться. По одну сторону вдоль улицы Прянишникова располагались сады экспериментального совхоза Академии наук по выращиванию растений из почв. С почвами, и правда, бывают проблемы. Есть плодородные почвы и не очень. Так что Прянишников здесь очень ко двору. То, что улица Прянишникова рядом, очень помогает.

В совхозе выращивают экспериментальные сады. Типа мичуринских. В разработке, например: крупная черешня разного цвета с голубиное яйцо; особо сочный персик с гладкой кожицей, почти без замши; яблоки цилиндрической формы; сверхсахаристый виноград, типа изюм. Мать Коли-сибиряка (они приехали недавно из Сибири) работала в совхозе на прополке. Девяносто рублей в месяц, восьмичасовый рабочий день. Всё время на воздухе, отсюда специфический загар до платочка. Лицо загорелое, чёрное, а лоб совершенно белый под платочком. В дождь не работали. Да и в пургу тоже. И вообще, что они делают зимой, когда нет прополки, подрезки, окучивания, опрыскивания, сбора плодов. Когда трещит мороз за окном. Идут ли им деньги? Девяносто рублей в месяц. Это в колхозе зарплату не получают, там всё на трудодни. А в совхозе должны платить. Не много, но исправно.

Школа средняя русско-молдавская с чертёжным уклоном. Хотя черчение кончилось в четвёртом классе, и больше о нем не вспоминали. Но уклон чувствуется. В молдавских классах преподавание на молдавском, в русских – на русском. На какой хочешь язык, на такой и записывайся. Без давления. В молдавские классы записывались только молдаване. В русские классы помимо русских ходили и многие молдаване. И те, что от разных родителей, в смысле разных национальностей. И все другие национальности записывались в русские, а не молдавские классы. А национальностей в школе было свыше двадцати пяти. Происходила тихая русификация правого берега, до недавнего времени – румынского. У румын тоже была национальная политика. Им тоже пришлось нелегко с населением. При царизме Бессарабия входила в состав Российской империи на общих основаниях. Кто на каком языке хотел, тот на том и говорил. В деревне – на молдавском, в городах – на русском. Были и переводчики, как профессия.

В 18-м году пришли румыны и запретили русский язык как язык общения. В сороковом Молдавия объединилась, и сняли запрет с русского языка. Через год с фашистами снова пришли румыны и опять запретили русский язык, советскую власть и коллективизацию. В сорок четвёртом советские войска освободили Молдавию. И вновь стало почти всё по-русски. И по-советски. Так что у каждого своя политика.

С улицы Прянишникова автобус, например, поворачивал на улицу Дзержинского, если ехать к центру. Феликс Дзержинский – первый советский милиционер, кагебист и пограничник. Железный Феликс. Холодная голова, горячее сердце, чистые руки. Что-то в этом роде. В честь него было переименовано четыре посёлка: Растяпино, Кайданово, Щербиновка, Угрешник. Стало просто и однозначно – Дзержинск. И немного зловеще. Вполне логично, что на улице Дзержинского расположена Республиканская школа милиции. Называется школа, а фактически – техникум, принимают туда только после восьмилетки. Это нельзя объяснить, это нужно запомнить. Милиционерами не рождаются, ими становятся, и даже учиться нужно специализации. Это канарейка и попугай с детства канарейка и попугай. По факту рождения. Поэтому и не попадаются в жизни маленькие милиционеры, а только взрослые особи. Это надо запомнить.

Налево – улица Дзержинского, направо – Костюженское шоссе. Ведёт в небольшой посёлок Костюжены и там обрывается. Дальше дороги нет. Там психиатрическая клиника на две тысячи коек. Там живут и лечатся сумасшедшие. Для врачей построены квартиры в том же посёлке. Обслуживающий персонал, в основном, – из местных жителей, живущих в частном секторе неподалёку. Тебе давно пора в Костюжены – означает, ты больной и не лечишься.

По легенде, раньше там было имение богатея. Было у него двое детей: Костя и Женя. Они трагически погибли при невыясненных обстоятельствах. Отец не вынес этих обстоятельств и тихо помешался. Он стал первым пациентом в своём имении. Подобное притягивает подобное. Когда румыны ушли и появились русские, богатеев не стало как класса. Пусть даже они и сумасшедшие. Всех касается. Имение экспроприировали, самого уплотнили. Подселили сумасшедших, стали лечить. Через пятнадцать лет тут уже Республиканская клиническая больница с 16 отделениями. В каждом отделении человек по сто больных. Плюс обслуга: санитары, медсёстры, истопники, работники кухни, архивист, человек при морге, девушки в регистратуре, садовник, ремонтная бригада, завхоз, разнорабочие, кладовщик, киномеханик, завклубом, главный аптекарь, массовик-затейник при клубе, библиотекарь, сторож на воротах, прачки, гладильщицы, крахмальщицы.

Костюжены – в честь Кости и Жени. Бывший богатей здесь – самый первый пациент, как Дзержинский – первый пограничник.

Мне его представили на прогулке. Или меня ему представили, непонятно. Он не опустился. Осанка, выправка, благородные черты лица. Одежда цивильная. Везде ходит один, без санитара. Но он полностью отгородился от жестокой действительности. Стихами отгородился от жизненной прозы. Говорит только в рифму. Если говорит. А если не в рифму, то не говорит. Поговорил с нами немного стихами, пока сам не решил, что достаточно. Чинно откланялся и пошёл дальше. Нынешнее поколение сумасшедших – вульгарные типы по сравнению с такими реликтами. Попадаются, конечно, высокие темы, но, в основном, не очень. И никогда ему отсюда не выписаться. Да и некуда. Он в собственном имении. И почётный первый пациент.

На улице Докучаева у троллейбусов была диспетчерская, а у водителей – буфет. В троллейбус иногда входила одна загадочная девушка и ехала по своим неведомым мне надобностям. На сей раз, когда она вошла, я был с Женей Соколовым. Вдвоём проще, тем более, если не для себя, а для друга. Женя к ней подсел, через минуту нас познакомил, и себя заодно.

Лида ехала подавать документы в Мединститут на учёбу. Закончила школу на днях. Это мы тоже проходили.

Мы с Женей ехали подавать в КГБ. С паспортами. Без паспорта туда не пускают даже зайти, не то что выйти. Оба эти здания расположены буквально через дорогу в центре города. Помимо прочего, нам по пути. Примерно восемь остановок на двух троллейбусах. Или шесть на одном и восемь минут пешком. Сначала сделаем дела, после встретимся в Мединституте. В данном случае, лучше мы к вам. И мы расстались ненадолго.

У Жени Соколова почти всегда всё получалось, он заряжает оптимизмом, когда на подъёме. Потому что бывают и спады. КГБ с наскоку не возьмёшь. Там на проходной с оружием стоят. Кагебист, который был нам по теме, перелистал мой паспорт и сразу нашёл крамолу. Почему, спрашивается, молдаванин, а родился в Сибири? Молдаване в Сибири обычно не рождаются. Там рождаются и должны рождаться сибиряки. Значит, есть что-то неправильное в биографии молдаванина, который родился в Сибири. Сибирь ведь тоже русская земля! Тут уж ничего не исправишь. Факт биографии подвёл.

Не очень-то и хотелось. Просто лучше, когда с друзьями и на море. Каждое утро катером через лиман на пляж. Через четыре дня у меня начиналась обязательная педагогическая практика в пионерском лагере имени Бориса Главана в Страшенском районе. В лесу. Пионервожатым у пионеров и школьников. После второго курса Кишинёвского Государственного Педагогического института имени Иона Крянгэ. Советский Союз.

Ион Крянгэ, румынский и молдавский писатель. Родился и умер в прошлом веке. Вернее, уже в позапрошлом. Реалистически изображал душевный мир крестьянина. Ходил босой по своей деревне. Только в город надевал сапоги.

А Женя Соколов хотел, чтобы я поехал с ними в пионерский лагерь КГБ МССР имени Павлика Морозова в Сергеевке. Это недалеко, в УССР. На берегу лимана и Чёрного моря. Но меня подвела биография. Значит, поеду туда, куда пошлют. Хоть в Сибирь.

С Лидой эти четыре дня до отъезда я встречался ежедневно. Гуляли в парках и садах по всем направлениям. Летняя природа в Молдавии всегда со знаком качества. Пахнут цветущие липы. Воздух в атмосфере нагревается неравномерно, и поэтому дует ветерок. Веет прохладой от водоёма в Центральном парке культуры и отдыха. Лида оказалась неразговорчивая, я и сам молчун, но она ещё больше. Но какие-то темы находили. Мы были молоды, ходили парой. Нас видели вместе то тут, то там. Жили практически в одном районе, я на две остановки дальше. Что удобно, домой провожать. Она была похожа на Джоконду, только моложе и худее. Такая же загадочная. Когда я на неё смотрел, всё у меня внутри вздрагивало и холодело. Голова кружилась, мысли путались. Мы целовались и обнимались в укромных уголках. Ниже пояса она мои руки не пускала. Подразумевалось, что она еще девушкой была. Да и было похоже. Как же иначе. Я проявлял инициативу, а она её гасила. Ну что, жениться что ли, раз такие чувства? Но мы друг друга совсем не знаем, она всё время загадочно молчит. А что будет, если она заговорит, и это окажется не то. Или мы не подойдём друг другу сексуально. Жить негде. Она живёт с родителями и младшей сестрой в двухкомнатной квартире. У нас с родителями и старшей сестрой полдома из трёх комнат, полдвора и частичные удобства. И конфликт поколений.

Нужно учиться. Мы оба не работаем. Денег нет. Мыкаться, как все? Тогда все чувства уйдут за полгода. Если как порядочный, то должен жениться. По-другому не получится. Она твёрдо воспитана отдаться только мужу. И, по совести, она права.

В розарии ВДНХ на скамейке тёплой ночью мы долго целовались. Уже начали падать звёзды с неба. Но это не успокаивает, а только распаляет. Наутро я уехал в назначенный пионерлагерь. Пионервожатым в пятый отряд, к детям. Рапортует отряд. Юный барабанщик. Наш девиз: Поцелуя без любви не отдадим.

А Женя Соколов и Серёжа Ступин с чистыми пока ещё биографиями поехали в лагерь КГБ воспитателями. Они друзья. На два года старше и на два курса выше меня в том же институте. Тот же филологический факультет. Ко мне они обращаются на «вы» и по имени-отчеству. Употребляют старорежимные обороты и слова типа: сударь, барышня, соблаговолите, не обессудь. Интеллигентные лица, оба в очках. Крупные, крепкого сложения, на полголовы выше меня. Я иногда тоже им подыгрываю и называю их по имени-отчеству.

Они подошли ко мне в троллейбусе по дороге из института. И поинтересовались, пью ли я вино. После штудий хочется взбодриться, а в карманах не густо и одолжиться не у кого, как назло. Заодно и поближе сойдёмся.

У меня как раз было. Помимо стипендии, по вечерам я работал полотером в Академии наук, в филиале, на улице Академической. Или по утрам. Натирал паркет мастикой, чтоб блестел и отражал. За шестьдесят рублей в месяц. И стипендия двадцать восемь руб. Что касается, пью ли вино, – иногда под настроение в перерыве между парами, выпьешь с Вовой Цыку бутылку «Вин де масэ» за 87 копеек в ближайшем магазине, и даже лучше усваивается материал. Лекции становятся интереснее и понятнее.

Мы вышли из троллейбуса где-то на восьмой остановке, считая с конечной. Почти что в центре. И зашли на Ильинский базар. Евгений Васильевич, Сергей Константинович и я. Они решили меня по-дружески опекать. Ильинский базар возник при царизме, функционировал при румынах и пока сохранялся при нынешней власти как торговая точка. Торговали исключительно вином из бочек. Любой колхоз, село или деревня могли арендовать место и привозить свою винную продукцию бочками. Но не крепче восемнадцати градусов. Такой потолок. И продавать заинтересованным трудящимся за деньги. Закупались канистрами, бутылями, банками. Всё же дешевле, чем в магазине. Наливали и в стаканы. Стакан сухого – 17 копеек новыми. И редька с солью на закуску бесплатно. Согласно деревенскому гостеприимству. Обстановка самая простая, ничего лишнего, пьют, стоя возле емкостей. Не отходя от кассы. Закуска на прилавке, деньги на бочке. Можно ходить из лавки в лавку, пробуя разницу. Дегустация называется. Публика разношерстная, пьющая. Продавцы поголовно с красными носами, в фартуках. Поскрипывают краники, весело льётся струя. Пробуя, мы обошли несколько точек, пока не стали где-то на прикол. Зажглись фонари и лампочки, уже темнело рано, осень на дворе. Мы взяли резво темп, да и закуска явно не успевала за питьем.

Мы с Женей разговаривали о выборе жизненного пути. «Главное – не ошибиться, – говорил Женя, – не свернуть с правильной дороги, потом можешь не успеть ничего исправить». Я соглашался в целом, но хотел уточнить детали. На жизненных примерах. Сережа Ступин у другой бочки на повышенных тонах убеждал кого-то, что Максим Горький был ницшеанцем. Гордо реет буревестник – это тот же Заратуштра на горьковский лад. И гагары тоже плачут. Вскоре на этой почве у той бочки началась свалка. Тема оказалась горячая. Женя кинулся на помощь и поучаствовал немного. Я даже не среагировал, был задумчив, смотрел в стакан. Через минуту оказалось, что именно нам троим срочно нужно делать ноги. Кого-то Ступин не того зацепил, и их набежала толпа. Карабкаясь по бочкам и ящикам, мы перемахнули через забор. Нас не преследовали. Ступин потерял очки. Минус два на каждый глаз. Женя Соколов разбил кулак, величиной с кувалду. Я приобрел друзей и культурно обогатился. Первый и последний раз посетил Ильинский рынок. Через неделю ворота закрыли, постройки снесли, согласно генеральному плану перестройки исторического центра. И чтоб пили меньше заодно.

Тема женитьбы уже звучала один раз, если вспомнить. Уже поднимали такую тему с одной женщиной. Хотя тема не обязательная, а произвольная. С Таней Виленской, подругой и одноклассницей сестры. Но школу мы уже закончили вроде бы. Уже стали взрослыми, похоже. Кто раньше, кто позже. Они, кстати, старше на год по возрасту. А по другим показателям гораздо старше.

У меня ещё не было сексуального опыта в семнадцать лет. В смысле практики. Нет практических навыков. У Тани уже был. Три года стажа минимум. Причем, иногда год идёт за два. Когда нет других интересов.

Я всегда относился с большим уважением к подругам сестры. В Таню я был даже влюблён в 14 лет, а ей было 15. И у неё уже кто-то был. Сексуальный партнёр, один парень с телевидения.

Её отец работал оператором на телецентре. Носил берет набекрень. Семья была польских кровей. Матери не было, не знаю, почему. Рыжая, статная, красивая, от неё исходил свет в пятнадцать лет. Где-то так, сто ватт минимум. А мы же не можем без света.

Она знала, что я на неё смотрю не без интереса, и поддразнивала иногда. Садилась на мой диван и начинала покачиваться вверх-вниз.

– Скрипит у тебя диван, а не должен скрипеть. Застукают, если к тебе ночью кто-то придёт вдруг. Так что никто к тебе ночью не придёт, потому что скрипит диван.

Об учёбе нужно думать, а не об этом. Это никуда ни от кого не денется. Всему своё время. Она научила меня целоваться как-то ночью на вечеринке, когда была без кавалера.

После школы она вообще перешла к этому парню жить на квартиру. Вначале всё было хорошо и приятно, но потом начали ссориться. Она уходила-приходила, он уходил-приходил. Потом они расстались не по-хорошему. Таня науськала на него своих приблатнённых соседей-приятелей. Они его побили, заставили извиняться перед ней на коленях. В общем, не по-доброму расстались. Потом у неё был кто-то другой, третий. Какие-то не её круга, похожие на урок. Она резко потеряла уровень. Располнела, подурнела, перестала светиться. Молодуха средней симпатичности. Но что-то ещё в ней было. И так получилось, что не только целоваться она меня научила.

Мы пошли с ней в одну хмельную осеннюю ночь на природу, в лесопосадку. Типа лесочка. Предварительно хлебнув молодого вина. Светила полная луна, я расстелил куртку на траве. В общем, было неплохо для первого раза. Опять же, в первый раз. Два дня ходил под впечатлением, как именинник. А потом у меня зачесалось в некоторых местах, и обнаружились лобковые вши. То есть наградила – не наградила, а неприятный факт налицо. Нужно было от них как-то избавляться, или как? И было неудобно с ней встречаться после этого. Расхотелось ещё раз именно с ней. С другими не расхотелось, а с ней – да. Но с другими я не мог, потому что был разносчиком вшей. Они передаются половым путём, так я понял. Да, в общем-то, ничего конкретного и не наклёвывалось. Но надежда не умирает.

Когда я начал расспрашивать по друзьям, что мне делать, то заметил, что друзья отнеслись к этому факту с уважением. Пикантное, со стороны, приключение. По рецепту одного ветеринара, купил я нужную мазь в аптеке. Втирал. Через неделю всё прошло. Снова готов к употреблению. Я даже был не прочь снова с Таней встретиться. После того первого раза мы как-то с ней не пересекались месяца два. Я полностью избавился от всех насекомых, морально восстановился и был готов повторить пройденное, закрепить. Рецепт от ветеринара у меня в кармане. Хотя за это время ещё чего могло появиться.

Погода на этот раз не благоприятствовала. Моросил мелкий холодный дождь, как и полагается глубокой осенью. Мы гуляли всё в той же лесопосадке. И тут она мне сказала с полной серьёзностью: «Давай поженимся». Вот так вот, первый раз в жизни переспал с женщиной и сразу получай. А я ей даже про вши ничего не сказал.

Конечно, я опешил. «Папа купит нам квартиру, поможет материально. У него есть». Она будет хорошей верной женой. Она чувствует, что скатывается в какую-то пропасть. Только я один могу ей помочь.

Это абсурд. Мне было даже неудобно её слушать. Неудобно за неё в данном случае. Она всегда была с чувством юмора, и даже это ей отказало. Я не могу жениться из жалости. Даже по любви не могу жениться. Не могу себе позволить, нет средств. Только после полной окончательной победы коммунизма. Как обещали. В новой пятилетке – каждой семье по квартире. Ранние браки сужают жизненный кругозор. Хорошее дело таким словом не назовут. Юлик Аранов говорит, что жениться нужно на девушке. Чтоб ты у неё был первый мужчина. Юлик – идеалист. Чтоб ей не с кем было тебя сравнивать. Одновременно Юлик – прагматик. Женя Соколов говорит, что об этом, юноша, и думать рановато. Не нагулялись. Они ещё в ясли не пошли, наши невесты. Меня не поймут мои друзья. Я не хочу. От неё ушло сияние. Потому что рано начала половую активность, что ли? С этой активностью школу едва закончила, в институт не поступала, интересов никаких, всё побоку. Уровень не сохранила, опустилась. А ведь уровень – это не пустяк, скажи, Юлик? Если дети пойдут, они должны быть на уровне. Тут с наскоку действовать нельзя. Женя Соколов говорит, что в жены нужно брать отличницу из провинции. Типа райцентра. Чтоб первые пять лет она ахала и удивлялась нашей столичной жизни. И смотрела на тебя с обожанием. А Таню, к сожалению, уже мало чем удивишь. Она сама может кого хочешь удивить. В том числе такими разговорами о женитьбе. На душе было нехорошо. Разговор был не на уровне, не из чего. Даже близко похоже на женитьбу здесь не было.

Среди нынешних героев я лично видел Марию Биешу живьем, в двух метрах, вблизи. Герой Социалистического труда, лауреат Государственной премии, депутат Верховного совета, лирико-драматическое сопрано, приятная женщина с акцентом. Лучшая Чио-Чио-Сан 1967-го, что ли, года. После этого начался ее взлет. Даже в лице появилось что-то японское. Юлик Аранов говорит, что она до сих пор доила бы коров в глухом селе, если бы не его отец. Он ее заметил и рекомендовал дальше на выездном прочесывании местности типа «Алло, мы ищем таланты». В народной гуще, в глубине. Отец Юлика – заслуженный деятель республики, композитор, дирижер, ныне покойный. В словах Юлика чувствуется некий упрек. Он намекает, что Мария Биешу как бы в долгу перед их семьей, и не отдает. Но с какого боку здесь Юлик, как она отдаст долг, она же не может с ним поделиться своей славой, тем более, что он не поет.

Мария Биешу удачно вписалась в систему. Юлик из системы выписался сразу. Что тоже приравнивается к Герою Советского Союза, но с изнанки. И без денежного довольствия. Оркестр его отца по известности и репертуару соперничал с оркестром Утёсова. Ну, может, процентов на двадцать меньше знаменит, потому что в кино не снимались. По жизни всё схвачено, всё чинно, благородно. Квартира в центре города на бульваре Негруци. Между двумя памятниками. В одном конце бульвара стоял памятник воинам-освободителям. Многофигурная композиция с элементами оружия и знамён. На первой редакции памятника стояла многообещающая надпись: «На года, на века, навсегда». Памятник простоял три года и однажды ночью упал, без человеческих жертв. Ветер юго-западный, умеренный, местами сильный. Больше таких слов старались не писать. Через полгода поставили другой памятник на эту же тему. С опущенным центром тяжести, на дополнительном крепеже. Бульвар широкий, красивый, недлинный. Один памятник может видеть другой памятник. На другом конце бульвара стоит памятник Котовскому на коне. То есть, судя по отсутствию первичных половых признаков, на лошади.

Между двумя памятниками – три гостиницы: «Интурист», «Кишинэу» и «Космос». Четыре одноименных ресторана. Бойкое место. Иностранцы попадаются. Центральный корпус Академии наук. Бульвар зелёный, в цветах и деревьях. Живи и радуйся. Престижная школа для детей непростых родителей. С математическим уклоном, на иностранные языки, с каким хочешь уклоном, на выбор. У Юлика был свой. Школу оставил в 14 лет. С родителями цапался. Увлёкся эзотеризмом, сидел в позе лотоса, читал самиздат. Мать возила его показывать московским профессорам-психиатрам. Они ему поставили шизофрению. Он им поставил примерно то же самое.

Отец умер, когда Юлику было 15 лет. Школу окончил экстерном. То есть, имел понятие об основных предметах. Сделал даже попытку поступить в университет на инъяз. Но это было несерьёзно. Он со всеми преподавателями разговаривал снисходительно и свысока. Непонятно, кто к кому пришёл поступать. Так что у него не было даже шанса, несмотря на папу. Тем более папа умер.

Но вообще, мечта была поступить в Институт восточных языков в Ленинграде или в Москве. Вся мистика идёт с Востока. Нужно знать восточные языки, если стремишься к неведомому.

Соблазнил мою сестру, ещё раньше, чем поступал. Правда, он мог и жениться. Но она ему изменила в турпоходе через неделю с его же приятелем. Раз пошла такая пьянка. Юлик очень обиделся. Это-таки больно, когда изменяют в первый раз. Для нормального человека. Для шизофреника, оказалось, тоже. Да и во второй и в третий раз тоже больно, когда изменяют. Так что надо стараться этого не делать. Или делать так, чтобы никто никогда ни о чём не узнал. Не пойман – не вор. Если уж очень приспичило.

А я поступил в первый же год. Тренер посадил меня сзади на свой мотороллер и повёз в Пединститут на улице Чернышевского. Николай Чернышевский, писатель, публицист, литературный критик. Жил в 19 веке. Считал, что социализм обусловлен всем развитием человечества. И неизбежен. Один из родоначальников народничества. Два года отсидел в Петропавловской крепости. Семь лет каторги. Потом пожизненная ссылка в Астрахани и Саратове. В школе изучали его роман «Что делать». Учили наизусть четвёртый сон Веры Павловны о светлом социалистическом будущем. С такими фактами биографии Чернышевскому было необходимо такое будущее. Он не дожил. Мы уже пережили.

В Пединституте не было инъяза, но был физкультурный факультет. Учить детей физической культуре. Тренер вошёл в какой-то кабинет, вышел и сказал, что всё в порядке, поступай сюда. Я сказал, что хочу на филфак, а не на физкультуру. Не имеет значения, в этот институт, хоть на дефектологию. Я даже не знал, что есть такой факультет. Учить детей с дефектами речи. Зарплата, кстати, на двадцать процентов выше, за вредность. Эти дети на двадцать процентов вредней обыкновенных.

Сестра в первый год не поступила в университет. В этот год она сомневалась, поступать или поработать ещё годик, а тогда, уже со стажем, легче. Я ей сказал, что тренер советует поступать в Пединститут на филологический. Сестра спортом не занималась, играла на аккордеоне четыре года, пока не надоело. Причем, не нам, а ей. Пальцами правой руки нажимаешь на клавиши, пальцами левой на басы. И ещё меха раздуваешь обеими руками. В этом есть что-то от спорта. Сестра прислушалась к совету тренера. Опять же, за компанию. Её кураж частично поиссяк, и нужен был буксир. В общем, она тоже поступила, училась и, в отличие от меня, закончила. Тренер знает, что говорит. На то он и тренер.

Главным было написать сочинение на троечку, а не на двоечку, что не исключалось. Одна из тем так и звучала: «В жизни всегда есть место подвигу». На сочинении ты аноним, ты под номером, и никакого блата. Ни один тренер не поможет. Дальше было легче, после сочинения нас, мальчиков, осталось так мало, что можно было пересчитать. По порядку номеров. Так что в нас были заинтересованы. Экзаменаторы радовались нам, как родным. Даже Юлик бы поступил. Но он не признавал коллектива, эпатировал общество. Мог закурить в кинотеатре посреди сеанса и в троллейбусе посреди езды. Мне было даже как-то неудобно рядом с ним в такие моменты. Тем более, что за проезд в троллейбусе мы не платили. Считали унизительным. Да и дорого. Четыре копейки даже за одну остановку. А обещали коммунизм. За провоз одного места багажа – 10 коп.

И всё равно нас оказалось в итоге немного. На двадцать пять студентов в группе – четверо. Остальные – девушки. На курсе всего 4 группы: две русские и две молдавские. 16 ребят и 84 девушки приблизительно. Несколько вольнослушателей. Курсы сливались в поток. Это совокупность всех курсов этого года, всех специальностей. Курсом руководит декан. Поток возглавляет ректор. Ректор по рангу на уровне предрайисполкома. Но с учёной степенью.

Во всём этом свои плюсы и минусы. Девушек много, их больше – это плюс. После института нужно два года поработать в школе учителем, по распределению, в деревне. В пределах республики. Это – минус. Без этого диплом не подтверждается. Ну, до этого ещё дожить нужно. Будем, как Ион Крянгэ, ходить по деревне босиком. Ну, а в город станем ездить каждый праздник. И надевать по этому случаю сапоги.

Главная улица в городе, конечно, улица Ленина. Про него уже и говорить не хочется, разве что это фигура собирательная и сильно идеализированная. Самый человечный человек. Мы, дети, даже не могли представить, что он как все: ест, ходит в туалет, сморкается, пукает. Он должен быть выше этого. И ещё путаница с вопросом, почему у него не было детей. То ли не могли себе позволить, потому что в ссылке, на нелегальном положении, целиком посвятили себя революционной борьбе. То ли потому, что он был выше этого, был над сексом и ниже не опускался. Учителя как-то невнятно нам отвечали. А может, мы невнятно спрашивали. Не сумели сформулировать вопрос в лоб.

Раньше улица Ленина называлась Александровской, в честь российского царя. Сейчас, после самоликвидации Советского Союза, улица названа в честь молдавского господаря Штефана чел Маре. Стефана Великого. С крестом в левой руке и с мечом в правой.

Стефан Третий Великий, родился – неизвестно, умер в 1504 году. 47 лет был Господарем Молдавии, это не слабо. Проводил политику централизации. Заключил военно-политический союз с Россией, скреплённый браком его дочери Елены с сыном Ивана Третьего Иваном Молодым. Богата Россия Иванами. Надеюсь, Елена тоже была не в годах.

Памятник Ленину из розового мрамора убрали с центральной площади, перенесли на склад ВДНХ, где он стоит посреди сельскохозяйственной техники. Разжаловали и понизили. Бросили одного. И молодожёны не несут ему цветы в самый счастливый день своей жизни, как они думают. И школьников не принимают в пионеры в его присутствии 19 мая, в День советской пионерии. Всё, лафа кончилась. Не для него уже праздничные дни.

Маркс и Энгельс как сидели на бронзовой скамейке у бывшего ЦК КПСС Молдавии, так и сидят, беседуют. Не торопятся составить Ленину компанию на складе ВДНХ. Делают вид, будто их не касается. Бюст Дзержинского так и остался, видимо, во дворе Школы милиции. Для внутреннего пользования.

У кинотеатра «40 лет ВЛКСМ» стоит памятник на огромном пьедестале; крупный мужик, полуголый, в брюках со складками, подняв кулак над головой, смотрит сурово. Называется памятник «Борцам за свободу». Он будет стоять всегда, в любую погоду. Это памятник всем. Кто из нас не борец за свободу?

На проспекте Молодёжи у кинотеатра «Москова» стоит памятник молодёжи. Многофигурная, агрессивная, мало запоминающаяся композиция. Молодёжь – это понятие собирательное, многофигурное и преходящее. И мы когда-то были молодёжью. А кто не был, тот будет.

Была представлена болгарская тема, тоже, между прочим, у кинотеатра. Стояла стэла в память о русско-болгарской дружбе и совместной борьбе против турок у кинотеатра «Шипка». Продавались сигареты «Шипка» болгарского производства. За 14 копеек, без фильтра, но неплохие.

Был памятник Георгию Димитрову в виде бюста, и улица Димитрова недалеко от памятника. Димитров был известный человек. Его судили фашисты за поджог рейхстага, но кишка оказалась тонка против болгарина. Он сам себя оправдал перед мировым сообществом. Пришлось его отпустить прямо из зала суда в Советский Союз. В Болгарии Димитров был как у нас Ленин. Ему построили мавзолей в Софии, после смерти забальзамировали, и он там лежит. Его многие знают.

А вот Христо Ботева почти никто не знает. Его увековечил барельеф в начале улицы Христо Ботева на Ботанике. С курчавой бородой, лицо симпатичное, по национальности болгарин. Больше ничего о нём не известно широким слоям.

Зато у нас все знали эстрадных певцов Лили Иванову и Бисера Кирова, и по пластинкам, и по гастролям. Одно время они даже были мужем и женой. Вместе выступали. Недолго. Она была процентов на сорок талантливее его как певица. И процентов на двадцать старше по возрасту. У них всегда был аншлаг в нашем городе.

Улица Болгарская в центре города пересекает улицу Ленина. Неплохая улица, всё на ней есть. Тюрьма, стадион, трикотажный комбинат, Дом офицеров, мамалыга в кафе «Золотой початок», телеграф, Центральный рынок, автовокзал. Одним концом упирается в стену Армянского кладбища. Так что полный набор. Все двадцать четыре удовольствия. Другим концом упиралась в кинотеатр «Искра», но памятника там не было.

Литературная тема, в основном, представлена бюстами. В центре парка им. Пушкина стоит бюст Пушкина. Лучший парк в городе. Раньше назывался Семинарским.

Народные легенды рисуют Пушкина шалопаем. Сюда его сослали за нехорошее поведение, но он не исправился, продолжал хулиганить. Обижал местных бояр. Три дуэли за Кишиневский период, и один раз его отлупил тростью сердитый офицер, за непочтительность. Скорее всего, он не знал, что это будущий великий поэт. А может, и не хотел знать. Кстати, в том же парке, который впоследствии станет Пушкинским. Не только по этой причине. В отместку Пушкин написал стихотворение: «Проклятый город Кишинев, Тебя бранить язык устанет…» и т. д. Примерно такие отношения, по преданиям.

Бюст Льва Толстого поставили прямо на тротуаре, возле троллейбусной остановки у гостиницы «Интурист». В модерновом стиле, с развевающейся бородой, как будто дует сильный боковой ветер, а Толстому всё нипочём. Такой матёрый человечище. В гуще трудящихся, на троллейбусной остановке.

Естественно, есть улицы Пушкина и Льва Толстого. Улицы Горького нет, но был бюст Горького с усами и гривой волос в скверике, возле ресторана «Молдова», в кустах. Он не сохранился. Ему досталось во время отделения Молдовы. Энергичная молодёжь искала виноватых. Памятник снесли и куда-то заныкали. Скорее всего, продали каким-нибудь заинтересованным лицам. Или в скупку цветных металлов. Отомстили за «Жизнь Клима Самгина», за «Мать», за «Гордо реет буревестник». На этом русская тема с бюстами закончена.

Есть несколько бюстов румыно-молдавских писателей в том же Пушкинском парке. Называется – аллея классиков. Что-то около двадцати. В первом ряду Ион Крянгэ и Михаил Эминеску. Они должны быть более-менее известны культурному человеку. И Дмитрий Кантемир тоже должен быть известен. За остальных классиков мне как-то боязно. Я не уверен, что они известны. И это меня беспокоит. Классиков нужно знать в лицо. Разбудить среди ночи – и должен отчитаться по именам. Костаке Негруци, на проспекте имени которого жил Юлик Аранов. Умер шестидесяти лет. Василе Александри, писатель, театральный деятель, собиратель фольклора. Прожил 69 лет в позапрошлом веке. Михаил Когэлничану, историк, писатель. 74 года в том же веке. Алеку Руссо, писатель, публицист. Умер в 40. Мирон Костин, летописец и политический деятель. 58 лет в 17 веке. Николай Костин, летописец, его сын. И ещё одиннадцать классиков. И аллея время от времени пополняется, потому что и в наше время живут и творят классики. И умирают. Но вроде бы они бессмертны. Если уж они классики.

До пионерского лагеря имени Бориса Главана, что в Страшенском районе, добираться из города часа полтора в западном направлении. На транспорте. В двенадцати километрах по трассе минуем небольшой посёлок Гидигич, душ на девятьсот. Есть нефтебаза в окрестностях. Основная достопримечательность – озеро Гидигич. Вернее – искусственное водохранилище, снабжающее город водой. Дамба патрулируется вооружённой охраной. Если дамбу взорвать (теоретически), то весь город смоет и размажет тонким слоем по республике. Вплоть до Чёрного моря. Такие есть опасения в народе. Очень много кубических метров воды в хранилище. Два километра ширины от пляжа до противоположного берега. Тот берег пустынен и крут. Километров 12 в длину, от дамбы до западной оконечности. И метра три глубины, если взять в среднем. У берега мельче, дальше глубже. А в среднем – три метра. Очень много кубических метров получается в сумме. Даже если перевести в кубические километры, что практически невозможно, всё равно получается какая-то цифра.

Где пляж, там и зона отдыха. Место купания ограничено буйками на воде. С берега на воду уходят несколько деревянных пирсов, с них можно прыгать сразу на глубину. В районе пляжа дно земляное, берег песчаный, песок завозной, карьерный.

Тенью под навесами от солнца можно пользоваться бесплатно. А зонтики и шезлонги арендуют по десять копеек в залог паспорта. В паспорте записано, что категорически запрещается оставлять паспорт в залог. Но охотней всего берут паспорт. Взамен паспорта берут ещё десять рублей, но у кого такие свободные деньги в наше время.

Осуществляется прокат двухвёсельных лодок-плоскодонок и двухместных водных велосипедов с почасовой оплатой навигации. Но не меньше часа. Торгует неплохой буфет с ресторанной наценкой, где есть охлаждённое пиво в бутылках и отпускают вино в розлив. Неплохо пропустить в тенечке бутылку белого марочного «Ркацители» на двоих, чтоб немножко закружилась голова.

В озере водится рыба и мидии, что-то типа устриц. В принципе, съедобных. Если уж очень припрет. Зимой практикуется подледный вертикальный лов через лунки. С водочным подогревом изнутри. Летом освежаются лимонадом, пивом и вином. Закусывают свежими помидорами, огурцами, луком. Вареными яйцами и картошкой. Неплохо идет холодная курица. Колбаса не лежит на пляже, может испортиться от жары. Сыр плавится, теряет форму и вкус. Соленые огурцы всегда в порядке.

Народ в плавках и купальниках. Играют в подвижные пляжные игры: бадминтон вдвоем, волейбол без сетки вдвоем и больше, образуя круг. Играют в карты на подстилках, хотя азартные игры в общественных местах запрещены. Карты считаются азартными играми. Спасательная станция зачитывает через мегафон правила поведения отдыхающих на воде. В сезон из центра города до пляжа ходит маршрутный автобус с интервалом в один час. Цена билета двадцать копеек. Домой возвращаешься с загаром и песком на зубах.

Следующий населенный пункт по трассе – Страшены, районный центр. По-молдавски – Страшень. В центре работает большой универмаг, где бывает дефицит. Книги кишиневских издательств: Пикуль, Дрюон, Дюма, Сименон. Пользуются повышенным спросом. В обувном отделе случается импортная обувь. В трикотажном – трикотаж.

Около 16 тысяч жителей всего. Мужчин и женщин. Стариков, взрослых и детей. Проживают представители двенадцати национальностей. В Кишинёве разных национальностей больше, чем в райцентре. А в деревне чаще всего проживает одна нация. Какой с деревни спрос? Многие гордятся тем, что принадлежат к какой-то нации. Даже не многие, а большинство. Непонятно, хорошо это или плохо. Плакать или смеяться.

Проезжаем Страшены и едем дальше в сторону Калараша. Тоже райцентр. Там есть железнодорожная станция, винодельческий завод, трикотажная фабрика. 20 тысяч жителей. Представители десяти национальностей. Тут другая зависимость. Чем дальше от столицы, тем меньше попадается разных национальностей, хотя количество жителей может быть и выше, чем в таком же райцентре, но с большим представительством национальностей. Который находится ближе к столице.

Через пять километров после Страшен попросить остановиться. Автобус идёт дальше по прямой, он не сворачивает. У него и маршрут, и график, и расход горючего на каждый километр. И количество пассажиров всегда больше нормы. Больше, чем рассчитывал завод-изготовитель. Чаще всего это Львовский автозавод.

А нам налево вбок ещё четыре километра до пионерского лагеря, пешком или на попутке. Лагерь называется пионерским, но там отдыхают и пионеры, и комсомольцы. Все, кто школьного возраста. Может, затесались и беспартийные, как-то просочились. Но это вряд ли. У нас в стране с этим строго. Все охвачены заботой.

Лагерь расположен в Страшенском лесу. В нем находится историческая достопримечательность. Стоит дуб Стефана Великого, огромный, в три обхвата. Под этим дубом останавливался и отдыхал наш господарь со своей дружиной. Туристические автобусы специально сворачивают с трассы, чтобы посетить это место. У них такой маршрут.

Что запомнилось в пионерском лагере? Что не высыпались. Подъем в 5.45. В шесть планерка в актовом зале. Разбор вчерашних полетов и настрой на будущее. В семь часов поднимаем детей, и весь день проходит по полной программе. В десять вечера уже все дети должны быть в постели. Засыпали к одиннадцати. Скидывались мы до этого, и кто-то из пионервожатых шел в село за вином. Типа десятилитровой канистры. В полдвенадцатого начинали. Гитара, костер, анекдоты, байки. Всё довольно невинно. Но не высыпались. На фоне этой невинности запомнился бурный роман физрука и медсестры. Физрук и плаврук в лагере главные авторитеты. У них под началом бассейн, спортинвентарь, утренняя зарядка, день Нептуна. Какой отряд на сколько минут запустить в бассейн. Медицина тоже в почете.

Физрук был такой качок, не мелкий. Она тоже высокая, крупная, ладная. Всё при ней, всё на своих местах. По габаритам ей подходили только физрук и плаврук. Но ведь люди должны подходить не только по габаритам. И по-человечески важно.

Они были постарше нас, практикантов, все-таки. Он учитель в школе, она тоже уже с дипломом, работает. В Республиканской инфекционной больнице имени Тома Чорбы, кажется. А мы пока тренируемся. Пионервожатые считаются рангом ниже, чем воспитатели. Только с совещательным правом голоса. Выше воспитателей по авторитету процентов на десять – физрук, музрук, плаврук. Верхний авторитет и диктатор – это начальница лагеря, ветеран коммунистической партии и почетный старожил республики. Восьмидесяти с чем-то лет. Потом стоит по рангу старший пионервожатый, такое ощущение, что он и на ночь не снимает любимый красный галстук на всю жизнь. Рост – метр пятьдесят пять с пилоткой, лет под шестьдесят.

Как-то раз ночью, после канистры, я попытался прижать медсестру к дереву, а она мне сказала, как старший добрый товарищ, что лучше не надо, завтра нам обоим будет стыдно. И на этом всё кончилось. Для такой медсестры мы, пионервожатые, мелковаты. А с физруком у нее был роман. Видно было, что она в него влюбилась, в том числе – и в габариты. Ну, есть такая слабость. А он, между прочим, женат. Где у женщин голова, чем они иногда думают? Мы за нее все переживали, даже болели за нее.

Когда на день открытых дверей нашего лагеря приехала физрукова жена, специально ходили на нее посмотреть. Он ее и не прятал. Наша медсестра была интереснее раза в три. Мне бы не было назавтра стыдно, что бы она ни говорила. А физрук жене в рот смотрел. Как-то ощущалось, что он под каблуком.

Роман у медсестры оказался бесперспективным. Она очень переживала. Но и жена не виновата, что она получилась менее интересна на данном этапе. Может, у нее другие заслуги в прошлом и будущем. Не будем менять жен, как перчатки. Это не всегда окупается. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Не всегда. Медсестра сделала попытку, это ее право. А теперь страдает – и этого у нее не отнять. Но мы за нее почти все переживали. Она оказалась, кроме внешних данных, еще и просто золотой человек. Это запомнилось. В смысле, что не высыпались.

Потом мы с физруком как-то встретились в городе, зимой. Он мне обрадовался, как родному, не хотел меня отпускать. Это было странно, в лагере мы двух слов друг другу не сказали, он нас, пионервожатых, едва замечал. Потом я понял, почему он обрадовался. Я ему напомнил о поре, когда ему было хорошо. Его любили, крутилась жизнь, он в центре внимания. Хотел, чтоб мы вспомнили и поговорили об этом за жизнь. Не приснилось же ему.

А что мы имеем теперь. Он учитель в школе, жена дома, слякоть и туман на дворе. Вот и лето прошло, как в песне поется.

Что еще запомнилось. Ко мне в лагерь навестить неожиданно приехала девушка Лида. Я даже слегка растерялся. Я о ней совершенно забыл, оказывается. Даже не знаю, почему. С тобой сорок детей от рассвета до заката. На твою ответственность. Ночью гулянки. Спишь три часа в сутки. Где тут вспомнить о любимой. Хорошо хоть, она вспомнила, навестила. После этого в лагере кое-кто стал меня больше уважать. Такая девушка приехала, красивая, загадочная. Сама пришла. Я отпросился на пару часов. Гуляли по лесу, кругами в окрестностях дуба Стефана Великого. Целовались долгими поцелуями в лесной чащобе. Ну, вот кто она мне, зачем приехала, напомнила. Жениться я не могу, а так не получится. И ей рано замуж, пусть учится, приобретает знания. Смутил девичий покой и забыл, ничего не помнит. Проводил ее до трассы, посадил на автобус.

Приезжал Юлик с ночевкой. Просто проветриться. Он в пионерлагере ни разу в жизни не был. Ни пионером, никак. Посидели вечером у костра в компании. Утром он уехал, но успел нагрубить начальнице лагеря. Она не ожидала ни сном, ни духом. Она здесь главная. Она может нагрубить. Но чтоб кто-то ей посмел… На ее территории. Чуть скорую помощь вызывать не пришлось. Это значительно снизило мою оценку за педпрактику. Ниже этой отметки только расстрел на месте без суда. На зарплату не повлияло. После вычетов за питание выплатили сорок три рубля с копейками, как и обещали.

Юлику проще, с одной стороны. Ему уже поставили диагноз. Он может сказать начальнице лагеря, что она старая службистка и маразматик. То есть, как оно есть на самом деле. Юлик и сам может ставить диагнозы. А мне ещё диагноз не поставили окончательный. Я ещё делаю вид, будто я как все. Хожу в пионерском галстуке, поддакиваю маразматикам, конспектирую первоисточники. Первоисточники – это Маркс, Энгельс, Ленин. Если кому напомнить. Стараюсь быть как все. Хотя сильно не хочется быть как все. Не хочется повторяться. Хочется быть уникумом, в хорошем смысле этого слова. В одном экземпляре.

Есть, конечно, вещи, от которых не отмахнешься, не отодвинешься. Они для всех. Например, все мы умрем. Поголовно. Это всеобщая зависимость от постороннего фактора.

Вторая зависимость – это то, что нужно есть, пить и отправлять естественные потребности. Илюша Гольдберг говорит, что человек – это ходячий унитаз. Нет, он не мог так сказать, он деликатный. Он сказал, что иногда он ощущает себя ходячим унитазом. Про себя сказал, а не про других. За других не расписывается. Такая постановка. Это сильная зависимость. Причем, умрешь не сегодня и не наверняка, а кушать надо каждый день. Организм требует. Чтобы не меньше трех раз в день и с переменами блюд. Знать, что у нас сегодня в меню: на первое, второе и третье.

Многие еще и пьют. Хорошо, если не с утра или хотя бы не с сорока градусов начинают. Бабушка, когда работала в поле, брала с собой двухлитровый кувшин напитка в пропорции 1:19. Одна часть белого сухого вина на девятнадцать частей воды. Утоляет жажду, а не умножает. Дедушка никогда не разбавлял и не запивал. Без запивки обходился. Мог заесть чем-нибудь. Начинал не раньше, чем в обед, с маленького графинчика вина. Как всякий виноградарь. Как большинство в его селе. Был буен во время запоев, приходилось связывать его ремнем.

Посты соблюдали. В пост ели, в основном, фасоль с хлебом. Один раз, нацепив очки на нос, дед читал нам с сестрой Евангелие. Это было трогательно. Когда такой суровый человек, как дед, признаёт власть более высокой силы. Потому что обычно дед не признавал. Он хозяин в своём хозяйстве, и катитесь все подальше. Крепкий единоличник. За что, видимо, и сослали в Сибирь.

Еще человеку предписано природой спать. Часов восемь в сутки. Тоже осознанная необходимость. Никто ничего с этим поделать не может. Кто спит больше, кто меньше, у кого-то бессонница. Бывают случаи, когда спят на марше, в строю. Происходит сильное торможение в мозгу, как бы проваливаешься. Как будто контакты нужно отключать на время, чтобы перезарядиться. Но ноги продолжают идти. Ты же всё-таки в строю.

В один прекрасный момент появляются половые проблемы. И всё на этом оказывается повязано. Весь род человеческий. Сильная зависимость от противоположного пола. Если правильная ориентация. Всех касается.

Илья говорит, что они были другими в наши годы. Он намекает, что на десять лет старше. Они были другими по отношению к девушкам. Они с ними дружили, разговаривали, пели песни. И в школе, и в студенческие годы, и в НИИ. Они их уважали как личность. А мы уже через два дня после знакомства с девушкой просим у Ильи ключ от его новой квартиры. Вернее, чуть ли не в тот же день. Что я, что Юлик. Сразу дойти до самой сути. Как будто это самое главное в отношениях, как будто без этого нельзя. Они были другими. Более правильными, что ли. Но ключ Илья дает.

Илья закончил институт инженером. Играл в КВН от сборной Кишинева. Женился на дочке профессора по насекомым. Так он попал в дом, где жил Юлик. На бульваре Негруци. С высокими потолками, резными дверями. С ухоженным двором. На лестничной площадке только две квартиры. А в среднем по республике – четыре с половиной. Есть дома общежитского типа, где на площадке сорок квартир. Есть отдельные дома, где на этаже одна квартира. Очень редко бывает, когда одна квартира занимает два этажа многоквартирного дома. То есть – половина квартиры на этаж. А в среднем по республике – четыре с половиной. А на бульваре Негруци – две. То есть Илья неплохо придумал с женитьбой. Все его шаги – только вперед.

Я никогда не видел столько книг по насекомым, как в доме у Ильи, вернее, его тестя-профессора. И, наверное, уже больше не увижу. Двенадцать тысяч томов по насекомым на всех европейских языках с иллюстрациями. Кто как размножается. Они мне будут сниться. Об одних кузнечиках – целая стена книг от пола до потолка и кое-где в два ряда. Возможно, с двойным дном. Есть что полистать на досуге.

Илья работал днем по специальности, которую приобрел, учась в институте. Работал инженером, точнее не сказать. Я не могу сказать точнее. А вечером подрабатывал полотёром, это я знаю, могу описать детально. Сначала мыл паркет уайтспиритом. Потом натирал мастикой, типа ваксы. И доводил до блеска специальной машиной с крутящейся щёткой по часовой стрелке. В Академии наук, в главном здании, на площади Освобождения. Вход только по пропускам. В двух шагах от дома. Мы с ним коллеги, только я работал в филиале. В двух остановках от моего дома. Но по Илюшиной протекции. Никаким образом Илья не был нахлебником в доме у тестя.

Построил двухкомнатный кооператив в академическом доме на улице академика Прянишникова. В пяти остановках от моего дома. В восемнадцати от своего. Двумя транспортами. Улучшенной планировки. Хотя комнаты и смежные. Первый взнос две тысячи в жилищно-строительный кооператив. Надо же как-то решать жилищную проблему. А потом пятнадцать лет небольшую сумму ежемесячно. И живи, не тужи. Раз попал в номенклатурную среду.

Переезд в новую кооперативную квартиру всё время отодвигался. Не исключено, что жили дружно у профессора. Так тоже бывает, но редко и ненадолго, и неправда.

Видимо, тогда было другое время, когда в наши годы Илья с девушками дружил, духовно общался и пел песни у костра. И наши годы тут ни при чем, время было другое. А сейчас другое время, и он в его годы нынче ведет себя, как мы в наши годы сейчас. А нам было столько, сколько ему десять лет назад. И он тогда себя вел с девушками по-другому, чем мы сейчас. Время, видимо, другое. Другими словами, ключ от квартиры не всегда был свободен.

Илюшина жена обнаружила как-то раз забытый женский зонтик на вешалке в новой квартире. Видимо, шёл дождь в ту ночь или собирался политься и уже накрапывал. А под зонтиком можно спрятаться от дождя. Дождь кончился, и зонтик забыли. А свалили всё на меня, что это я привёл девушку с зонтиком. Так что и я один раз выручил Илюшу. Рискнул собственной репутацией. Время сейчас, видимо, другое. Надоело долго разговаривать. Квартирой я воспользовался три раза, если не изменяет память. Два раза удачно, один раз неудачно. По тогдашним понятиям.

Была еще одна сильная зависимость от постороннего фактора. Что сильно мешало жить. Это социальные отношения. В данном случае – советская власть. Сама общественно-экономическая формация оказалась не подарок. Хотя поначалу пелось наоборот, что вот, в какой стране нам довелось родиться… Я понимаю, что и другие формации не сахар, одни названия наводят ужас, например, первобытнообщинный строй. Представляются дикари в шкурах с дубьем. И ходят строем. На первый-второй рассчитайсь. И запевала среди них.

Рабовладельческий, феодальный. Капиталистический со своими джунглями, акулами, волками. Социалистический должен был быть поприличней. Если бы хотя бы с человеческим лицом. Как-то он себя не проявил с хорошей стороны, этот социализм. За что боролись – на то и напоролись.

По разговорам наоборот, а в действительности оказывается, что больше обязанностей, чем прав. Нет свободы слова. Нет денег, и не заработать. Частное предпринимательство наказуется. За рубеж не поехать. Граница на замке. Жить где хочешь нельзя, только по месту прописки. Квартирный вопрос острее некуда. Обязательная воинская повинность. Не спрашивают, хочешь, не хочешь. Называется: отдать долг Родине. Какой долг, откуда? Сразу ставят в положение должника. И чуть что, готовы упечь: за самиздат, за тунеядство, за бродяжничество. Так Родина должна обращаться со своими сынами?

Можно, конечно это всё вытерпеть ради коммунизма, ради светлого будущего человечества. Но и это оказалось уткой. Коммунизм виден, он уже на горизонте. А горизонт, оказывается – это воображаемая линия, которая всё время отдаляется, по мере твоего к ней приближения. Надо отвечать за свои слова. А если нет, то и в ответ получится – нет. Значит, никто никому ничего не должен. Долги списываются обоюдно в разные стороны. Какой такой долг Родине после этого?

Нам в свое время пообещали, и я даже подсчитал, что, когда наступит коммунизм, мне будет 28 лет. Долго, конечно, ждать – 20 лет, ну да ладно уж, подождем. И не для себя, в основном, хотелось коммунизма, а для всех. По справедливости. И для мамы, и для сестры, и для Назыма Хикмета, и для Долорес Ибарури. Жаль, бабушка, наверное, не доживёт до коммунизма. И дедушка. Но он не пошёл бы в коммунизм, скорее всего. Он принципиальный единоличник. Никого силком тащить в коммунизм не собираемся. Сами побегут, когда увидят.

И еще я подсчитал, что когда наступит следующее тысячелетие, мне будет 46 лет. Из двух подсчетов одно оказалось верным. Неплохая статистика. В смысле, могло быть и хуже.

От чего нельзя уйти – не уйдешь. Пуля догонит. Но сопротивляться нужно. Чтобы сохранить человеческое достоинство хотя бы. Мы не хотим жить, как родители. Мы пойдём другим путем. Мы не сломаемся и не купимся. Не будем оправдываться тем, что у нас дети. Что о детях приходится думать. Отсюда и аборты. Не будем работать по восемь часов в день за мизерную зарплату. Чтобы через пятнадцать лет получить квартиру от производства, а через сорок лет пенсию от государства. Не ходить в армию. Там доламывают то, что не доломали раньше. И человек уже согласен жить как все. Лишь бы не было войны. По таким меркам. Мы не согласны жить, как все. Мы хотим помучиться. Познать самих себя.

В программу самообразования входит семь лет странствий. Нужно путешествовать, уезжать из Кишинева. Главный город в нашей стране – Москва. Там больше возможностей. Живут интересные люди. Снабжение по первой категории. То есть ближе к коммунизму, в смысле снабжения. Метрополитен имени Ленина – самый красивый в мире. И самый дешёвый. По пятаку с носа. Там главная ёлка страны на Новый год. Все коридоры власти – в Кремле. А Кремль находится в Москве, в самом её центре. Диссиденты тоже, в основном, в столице. Есть йоги, гурджиевцы, ламаисты, кришнаиты – все наши ребята. Товарищи и соперники в поисках неизвестного. По блужданию в тумане. Тунеядцы,
самиздатчики, нарушители паспортного режима.

Ближе к коммунизму, но за деньги можно сделать всё. Решить проблемы. Прописаться, отмазаться от армии, полететь в космос. Только вот денег нет. Как при коммунизме.

Москва – порт пяти морей. Столица мира, если хочешь знать. Одних вокзалов – десять штук. В любом направлении. А в Кишиневе только один. В трех направлениях. На Одессу, Москву, Бухарест. В Бухарест нельзя – это заграница. Туда пускают только благонадежных. Партийных, профсоюзных, проверенных. Заслуженных и верноподданных. А в другие направления и смертному можно взять билет.

В Москве бывает летом за тридцать, зимой за сорок. Как в сорок первом. Летом плюс, зимой минус. Не всякая европейская столица вынесет такие перепады. Не говоря уже об азиатской. Бывает и ноль. Ни туда, ни сюда. Много чего есть
необыкновенного.

Восемь миллионов жителей и примерно столько же приезжих. В том числе и транзитников. Есть и неучтенные. Не охваченные статистикой. Представители свыше пятисот национальностей. Если считать национальностью национальный округ и племя. Очень бойкое место. Несмотря на перепады температуры.

Москву объявили образцовым коммунистическим городом. Городом мечты. Взяли за образец. Когда все города подтянутся и станут как Москва, тогда и коммунизм можно объявлять. Такая мысль. А пока – в основном. На партсъезде объявили, что, в основном, завершено построение коммунистического общества. Дело за деталями.

Москва – большой, огромный культурный центр, просто необъятный. Свыше шестидесяти больших и малых театров. Триста пятьдесят домов культуры, восемнадцать домов пионеров и школьников, пятнадцать домов молодежи, шестнадцать тысяч первичных партийных организаций. Стадионы, бассейны, танцплощадки. Пятьдесят восемь кинотеатров, восемнадцать тысяч библиотек, даже больше чем парторганизаций. Десятки церквей, одна мечеть, две синагоги, один мавзолей. Парк культуры и отдыха имени Горького с многочисленными аттракционами. Самый большой зеленый парк в Европе – Измайловский парк, с очень злыми комарами. Есть бильярд, шашки-шахматы, домино, пневматический тир. Прокат лодок, велосипедов, электротехники, посуды, свадебных платьев. Но нет проката автомобилей.

Есть дом быта. И не один, а тридцать шесть. А по Московской области до ста двадцати домов быта. В 120 раз больше, чем во всей Европе вместе взятой. Ломбардов около двадцати. Пятнадцать скупок цветных металлов. Один ипподром с лошадьми.

Тысячи школ и детских садов, больниц и поликлиник. Свыше восьмидесяти высших учебных заведений. Сберегательных касс восемьдесят, даже больше, чем при коммунизме. Блинные, чебуречные, пельменные, домашняя кухня. Беляши, вареники, ватрушки. Но без расстегаев. Без буржуазных блюд. Этого не надо. Двадцать четыре ЗАГСа, где можно жениться и развестись, получить справку о рождении и смерти. И действовать в соответствии с этими справками.

Все значительные аббревиатуры прописаны в Москве. ЦДЛ, ЦДРИ, ЦДК, ВТО, ЦПКО, ВДНХ, ВЦСПС, ЦК КПСС, ВЛКСМ, ВПШ, МПС, СЭВ, Варшавский договор.

В Москве больше миллиона оборудованных остановок общественного транспорта. Народный, товарищеский и Верховный суд. Генеральная прокуратура, несколько тюрем. 250 гостиниц, включая дома колхозника. 25 рынков, частично крытых. 1600 музеев, включая трудовой славы и дома-усадьбы. Больше миллиарда стволов, в смысле – зелёных насаждений. Если считать деревья по стволам. Если по кронам, то немного меньше.

Восемь аэропортов, Речной вокзал, обзорные экскурсии на катерах по Москве-реке. З0 валютных магазинов, торгующих только за валюту. Те же деньги, но иностранные. С большей покупательной способностью. С детства. Что не купишь ни за какие деньги. Наши, советские деньги, с низкой покупательной способностью. С детства.

В Кишиневе только один валютный магазин с милиционером на входе. Кто посмелее, туда заходит как в музей, хотя бы посмотреть. Откуда у нас валюта?

Три темы – Москвы, женитьбы и прописки, – можно легко объединить в одну общую разработку. Народные сказки частенько поднимали эту проблему в своих сюжетах. Иван-дурак из деревни в конце концов женится на принцессе, царской дочке, и получает полцарства в придачу. А царская дочка где живет? В Москве. В стольном городе, там, где коридоры власти. И в этом нет ничего плохого, в темах народных сказок. В народе живёт вековая надежда на чудо и улучшение собственных обстоятельств.

Эти три темы объединились у меня в пионерском лагере. У нас на курсе училась девочка из Москвы. Обычно со всех концов едут туда поступать, но бывают и обратные единичные случаи. У нее тут дядя работает руководителем среднего звена, он обещал обеспечить поступление на 100%. Мы были пионервожатыми в смежных отрядах, в шестом и пятом. Работали с детьми среднего школьного возраста. Средней степени вредности. И приятности. Со старшеклассниками обычно труднее, к ним прикрепляют более опытных вожатых, со стажем. Умеющих держать удар. Иногда в прямом смысле. Например, в первом отряде воспитателем работал кандидат в мастера спорта по боксу. Но уже завязавший со спортивной карьерой, так что так и остался кандидатом. На восемь лет меня старше. Работает инструктором в РайОНО. Районный отдел народного образования. Мы с ним подружились. Я уже написал тогда свое первое стихотворение в четыре строки. Намечалась тяга к искусству. Звали его Николай. То есть, я не помню. Он сказал, что тоже имеет отношение к поэзии. Он был женат на поэтессе. И сказал фамилию. Удачливая и довольно известная в нашем городе поэтесса. Из тех, кого печатали, у нее были более-менее приличные стихи. Я ее уважал как поэта на 50%. А на другие 50% не уважал.

Они недавно развелись, но какое-то время продолжали жить в одной квартире вынужденно. Поэтесса устраивала ему сцены. Она обвиняла его в том, что он ворует у нее мыло. Называла его ворюгой. Довольно несерьезное и несолидное обвинение. Да пусть ворует себе на здоровье. Вы же любили друг друга когда-то. У вас любовь была, вроде того. Спали вместе, обнявшись, небось. Клали голову друг другу на плечо. Слова говорили. А теперь скандалы вокруг того, что мыло ворует. Непоэтично всё это.

Причем, не то, что он вроде мыло кусками воровал. Не кусками, а намыливаниями. Просто пользовался ее мылом вместо своего. Насчёт этого был крик.

Не мог Николай у нее мыло воровать. Спортсмен, музыкант, эрудит. Благородный человек, мой друг. Я ему верю. Просто придирки вздорной женщины. Я перестал ее уважать как поэтессу, еще на 50%. Дошло до нуля. Так суровые факты из жизни влияют на восприятие поэзии.

Москвичку звали Света. Вернее, не помню. Сорок процентов, что Света. Остальное на другие имена. Она на год старше. Значит, в первый год не поступила, а потом решила не рисковать и поехать в Кишинев на обещанные дядей 100%. Светлая, крупная. Приятные правильные черты лица. Характер спокойный, товарищеский. Но нужны же какие-то чувства. Если их нет, постараться их пробудить. Если уж решаешь стратегические задачи. Решение некоторых проблем по примеру Иванушки-дурака.

Она какая-то правильная, немного пресная, без инициативы. И некуда жаловаться. Я ее пригласил на наши вечерние посиделки. Не бывает нелюбимых женщин, бывает мало водки. В данном случае – вина. Вино как раз было. В итоге мы с ней целовались и обнимались. По молодости. Но не больше. Она оказала достойное сопротивление. Только через ЗАГС. Она правильная была. А мы – неправильные. Вернее, у каждого своя сверхзадача, как говорил Константин Станиславский. Тем более, что чувства не появились, ни обоюдные, ни односторонние. А без чувств взаправду не получается. Я верил в большую любовь и ждал. Чтоб пришла и трахнула по голове дубиной. И станет понятно, что нужно жениться. Втихаря я верил, что браки совершаются на небесах. И начинал догадываться, что там они и остаются, как идея. Как данность. Нет счастливых браков, не получается. Но все ждут большую любовь и надеются. Любовь – это, вроде бы, хорошо. И не бывает любви несчастливой.

Республиканский стадион в Кишиневе построил Леонид Брежнев. Ильич. Не лично он, но под его руководством. И выкопал рукотворное Комсомольское озеро, и залил водой. Это был его конек, это он делал в каждом городе, куда его посылала Партия на более-менее долго. И в Молдавии, и в Казахстане. Стадион на двадцать тысяч зрителей, чаще болельщиков. Максимальной величины футбольное поле, размер 110 на 60, с лучшим в республике травяным газоном, бобриком. Регулярная стрижка газонокосилкой. Одиннадцатиметровый перед воротами отмечен белой краской, чтоб не каждый раз замерять перед пенальти. Разметка ровная, по веревочке: центр поля, штрафная площадь, вратарская, – всё как прописано. Четыре угла, из которых пробиваются угловые удары. Двое ворот одинакового размера аккуратно друг против друга на расстоянии 110 метров по прямой. Целая наука и техника.

Вокруг поля – восемь беговых дорожек, что позволяет проводить всесоюзные и международные легкоатлетические соревнования. Таковы международные требования к количеству беговых дорожек. Ну, и по ширине. Чтоб не толкаться.

Всесоюзных и международных не припомню, но были зональные соревнования. Республик Закавказья и Молдавии. Попали почему-то в одну зону. Каждая зона из четырех республик. А всего республик шестнадцать. На четыре делится. Логично. Победители едут на межзональные и так далее.

Тер-Ованесян прыгнул дальше всех в длину. Санаев дальше всех тройным прыжком. Выше всех в прыжках с шестом прыгнул наш Гамаль. Почему-то память избирательная, сильна именно в прыжках. Огорожен стадион красивым каменным забором с излишествами. Мог бы быть и пониже.

Только у тюрьмы, что расположена через квартал, забор выше. И не такой красивый. Без излишеств. И только одни ворота. Администрация гордилась, что из этой тюрьмы ещё никому не удавалось сбежать. Пока ещё. Но в народе поговаривали, что Григорий Котовский из неё один раз сбежал. Всего из-под стражи он сбегал пять раз. Из них два раза с каторги. И все при царском режиме. Не умели охранять как следует. Кто очень хотел, тот сбегал. Но от администрации не сбежишь. Тюрьма была построена при Николае Втором, а не при Брежневе, что характерно. Или не характерно.

Национальный вид спорта – это борьба «трынта». Что-то типа вольной борьбы, ногами нельзя. Только захваты руками, броски и в конце положить на лопатки. Победителя ждет приз – живой баран, весь в каракуле. Точно такая же национальная борьба есть в республиках Закавказья, и с таким же призом. Теперь понятнее, почему Молдавию и Закавказье включили в одну легкоатлетическую зону. По какому признаку. По борьбе и по барану.

От стадиона до Комсомольского озера идти пешком не торопясь минут двадцать пять. По брежневским местам. Сначала мимо Армянского кладбища. Я не знаю, почему такое название. Армян там не больше, чем других. Представлено свыше двадцати наций на кладбище. Забор есть – что-то среднее между тюремным и стадионным. При коммунизме не будет заборов, это один из тезисов. В Кишиневе была даже кампания сноса заборов. Убрали ограду вокруг Университета. И стало гораздо лучше. Не нужно обходить, искать ворота. Прямо с тротуара ступаешь в парк и идешь к зданию по дорожкам. Убрали заграждения вокруг газонов и т. д. Потом кампанию свернули. Как будут функционировать фабрики и заводы без заборов? Всё же разворуют вконец. Рановато нам пока без заборов.

Тюрем при коммунизме не будет, естественно, и забора к ним. И у стадиона забора не будет, заходи свободно на любое зрелище. Без денег, без билета, без контролера. Денег вообще не будет, это главный тезис. Или аксиома. И погосту забор не нужен. Красивое, ухоженное, зелёное кладбище только украшает перспективу.

Стадион, тюрьма, кладбище, Центральный парк культуры и отдыха. Есть огорчения, есть и развлечения. Примерно поровну. Комсомольское озеро входит в ансамбль ЦПКиО. Три раза обежать его вокруг – это десять километров. Но, в основном, место отдыха. Неплохой пляж с песком, грибочками, буйками, лягушатником, кабинками для переодевания. Есть спасательная станция, медпункт, опорный пункт народной дружины. Опереться чтоб. Позагорать, искупаться. Буфет торгует бойко. Мороженое в лотках на выбор: фруктовое, сливочное, крем-брюле, эскимо на палочке. Стекляшка-закусочная «Ветерок» со столиками как внутри, так и снаружи. Неодетые не обслуживаются. Ресторан «Поплавок» на сваях прямо в воде в двадцати метрах от берега. Кругом вода.

Можно прыгнуть с парашютом, если ты такой смелый. С тридцатиметровой вышки. За небольшую плату. Только в нашем парке. Только для взрослых. Можно порыбачить в удовольствие, посидеть на бережку с удочкой. В озере водятся окуньки, есть и раки, у которых правая клешня всегда больше левой. И среди них я не видал еще левшей. За четыре копейки можно взвеситься, уточнить свой вес в килограммах и граммах. И даже дадут квитанцию для отчета. Можно проверить силу кистевого сжатия, за те же деньги в том же месте. За десять копеек стоит рискнуть проверить силу удара собственной руки сверху вниз печатью по блямбе. Припечатать. И тоже под квитанцию.

Хорошо пройтись на веслах из конца в конец по водной глади за сорок копеек в час. С прогулочной скоростью. В охотку. Или же на водном велосипеде с лопастями вместо колес.

Это что касается отдыха. А посмотрим, что насчет культуры предлагается в нашем Парке культуры и отдыха. Есть Дневной кинотеатр с брезентовой крышей, типа цирка шапито. Почему Дневной? Днем полной темноты в зале организовать не удавалось из-за брезентовой крыши. Только ночью в зале было темно и комфортно глядеть на экран. Вот почему. Дневной кинотеатр потому, что при сеансе днем в нем было светло как днем. От дождя тент оберегает, но не от мороза. Когда идет дождь, под тентом даже как-то романтично. А в мороз кинотеатр не работает.

На территории ЦПКиО постоянно действует и экспонирует выставка достижений народного хозяйства. ВДНХ. Огромный павильон с прилегающими угодьями. Территория огорожена. Внутри ограды – розарий и выставка сельхозтехники, в основном. И еще насосы. Продукция Кишиневского, ордена Ленина, насосного завода. За территорией – дендрарий и уходящая за холмы лесопосадка.

Внутри павильона – другие достижения. Сельскохозяйственная, в основном, продукция. Много разных медалированных бутылок с вином. Фотографии огромных винных подвалов в Криково. Консервная промышленность. Много разных консервов и закруток.

В республике очень высокая плотность населения. Количество человек на квадратный километр. Самая высокая плотность в стране среди республик. 100 человек на квадратный километр. Существует проблема занятости. Надо их чем-то занять. Эти сто человек. Обеспечить работой. Реализовать их право на труд. Дать заработать на жизнь. Поэтому построены крупные предприятия, позволяющие трудоустроить сразу много людей. Трикотажная фабрика «40 лет Октября», обувное объединение «Зориле», кондитерская фабрика «Букурия», телевизионный завод «Фотон», завод, изготавливающий детали для военной промышленности. Водители троллейбусов так и объявляют: следующая остановка – секретный завод «Мезон». Что такое мезон, никто не знает. Про фотон догадываются, что это что-то такое в телевизоре.

Физическая культура – одна из самых важных в жизни культур. На озере действует спортивно-оздоровительная школа гребли на байдарках и каноэ. Молдавия традиционно сильна в этом виде спорта даже на международной арене. За сборную Советского Союза выступают несколько молдавских гребцов. С русскими фамилиями. Воспитанники молдавской школы гребли. Спортобщество «Молдова». У каноэ одно весло и гребёт оно с одного боку. У байдарки-одиночки тоже одно весло, но с двумя лопастями. И гребёт оно и справа и слева попеременно.

Есть Летний театр на две тысячи мест с внушительным забором. Эстрада под открытым небом. Тут выступали: Владимир Высоцкий, Бисер Киров, Дан Спэтару. Иногда концерты отменялись или переносились, если лил дождь. Но не концерт Высоцкого. Разнесли бы весь Летний театр в пять минут. Невзирая на ливень. В любую погоду. Искусство принадлежит народу, несмотря ни на что. Высоцкому давно бы дали Героя Советского Союза, Заслуженного артиста и Государственную премию, если бы прислушивались к мнению народа.

Медленно крутится колесо обозрения, семьдесят метров в диаметре. Сверху можно обозреть далеко вокруг. Всего три таких колеса в городе. Взад-вперед качаются качели. Крутится карусель вокруг своей оси. Там 5 копеек, там 10, там 15. За деньги все крутится, как миленькое. На чем же все-таки всё будет крутиться при коммунизме? Наверное, всё остановится. Будет тихий коммунизм, без движения.

В Советскую армию не забреют, если ты у мамы один. И мама у тебя одна. И больше никого у вас нет. Короче, если ты единственный кормилец в семье. А зарплата у солдата 2 рубля 40 копеек.

В октябрята принимают в первом классе, пионером становишься в четвертом. С четырнадцати лет принимают в комсомол, если честно ответишь на пару вопросов: сколько орденов у ВЛКСМ, когда и за что дали. Паспорт вручают в шестнадцать лет, и можешь идти голосовать. Согласно конституции. Отдать свой голос блоку коммунистов и беспартийных. В восемнадцать лет и дальше имеешь право жениться без ограничений. И в армию призывают с восемнадцати. Два раза в год призывают. Весенний призыв и осенний. Как у перелетных птиц. И призыв этот может продолжаться до двадцати восьми лет. Если ты призыв не услышал, как-то проскочил, то после двадцати восьми лет уже не заберут. Но могут посадить за уклонение от службы в армии. Некоторые баптисты, например, уклоняются по религиозным соображениям. И сидят три года в тюрьме.

Уголовников в армию не берут. И если ты женат и у тебя двое детей. И больше. Если поступаешь в ВУЗ, то дают отсрочку на время учебы. Стране нужны специалисты, а не только солдаты. Но после окончания ты всё равно обязан отслужить. По укороченной программе, вместо двух лет – один год. Обязан уложиться. Если в институте действует военная кафедра, то после выпуска тебя ждут два месяца летних военных сборов с присвоением звания младшего лейтенанта.

В нашем институте отсрочка распространяется и на два года обязательной педагогической практики в деревне. Если и после практики ты остаёшься учительствовать на селе, то можно с военкоматом договориться о дальнейшей отсрочке. Учителей не хватает в глубинке. Кто будет детей учить? Ученье – свет. Все дети тянутся к свету. А никто не хочет ехать учительствовать в деревню после города. Для них в городе – свет, а в деревне – тьма. Город намазан медом.

Таким образом, учительствуя на селе, можно благополучно дотянуть до двадцати восьми лет. Институт заканчивается в двадцать один год. Семь лет прозябать в деревне, только чтобы в армию не пойти. Зато нести детям разумное и доброе. Можно и не донести.

Женю Соколова едва не уволили с последнего курса нашего института. В деканат пришла бумага из милиции, точнее, из вытрезвителя. Напился и шатался. Буянил и сопротивлялся. Пришлось вязать. Ставят общественность в известность. Применить меры к пьяницам и дебоширам.

Обычно о своих загулах Женя рассказывал смешно: «Приехал ко мне как-то друг издалека. Радость большая, стали мы пить. До потери памяти. Не помню даже, сколько дней гуляли. Три, пять, десять? Пришел в себя однажды утром в четыре часа. Светало. Стою на центральной площади нашего городка. В пижамных штанах, босиком, в руках двустволка. Ну, беда, что же я такого натворил? Смотрю на горком – на нем знамя красное. Ну, слава богу, думаю, ничего, значит, страшного».

А тут ничего смешного рассказать даже не смог. Да, вытрезвитель, да, повязали, и еще бока намяли. Ничего смешного. Всё болит. Я его навестил в его хандре. Снимает угол у приятеля. Он не из нашего города. Из Бельц, с левого берега. Из народа. Лежал на диване второй день, институт не посещал. Там уже повесили молнию: «Позорит наш институт». Пока не снимут – в институт ни ногой. И даже сочинил белый стих, что вообще-то у него считалось делом никчемным. Что-то такое про ветер, который дует и гнёт, гудит и завывает, треплет и ласкает.

У Жени мышление парадоксальное. Любой на его месте возненавидел бы ментов после того, как его избили. Женя любил быть сильным. Уважал силу. А сила на стороне власти. Не на нашей стороне. И Женя перешел на сторону силы. Какие-то связи у него были в силовых структурах.

– Мы скинем советскую власть изнутри, – как бы оправдывался он. – Сделаю карьеру и отменю Советскую власть декретом. А ты будешь у меня по международным связям. Типа Киссинджера.

Заодно решался вопрос с деревней и армией. Стране нужны были такие: крупные, красивые, сильные, с высшим образованием. Куда-то его взяли. Он темнил, не говорил куда. По военной части, точнее, по правоохранительной. На какие-то курсы повышения. То появлялся, то исчезал. Писал письма из Куйбышева. Приезжай, погудим. У нас тут в группе есть неплохие лейтенанточки. Будем заниматься любовью, не снимая кителей.

И выплыл в конце концов каким-то чином в конвойных войсках. Каким-то старшим лейтенантом. Форма ему шла. И фамилия подходящая для военной карьеры: Соколов. Нарочно лучше не придумаешь.

Женя Соколов и Сережа Ступин – друзья. В институте были не разлей вода. Мама у Ступина – заместитель главного врача Республиканской детской больницы. Но даже она не смогла сына избавить от обязательной педпрактики. Как-то все-таки помогла. Поехал не в деревню, а в райцентр. Город Дубоссары, на левом берегу. Женя посетил друга в ссылке. Рассказывал: квартир нету для учителей. Поселили Ступина в зачуханной гостинице, единственной в городе. Нашёл я его в ресторане при гостинице. Сергей Константинович сидел за столиком и ел булочку. Больше ни на что денег не было. Увидев меня, чуть не прослезился. В ресторане играл патефон. Посетителей – три с половиной человека, все мужчины. Двое из них танцуют танго. Третий подошел к нашему столику, щелкнул каблуками и пригласил Ступина на танец. У Сергея Константиновича аж булочка вывалилась изо рта. Я встал и почему-то с грузинским акцентом ответил, что мы не танцуем, к сожалению.

Ну и не вынесла душа поэта. Не получилось из Сережи Ступина педагога Иона Крянгэ. Не смог в деревне. Не потянул просто. Сбежал домой, в столицу нашей республики. А тут его ждал солдатский призыв осеннего розлива. Раньше сядешь – выйдешь раньше.

Мы его провожали на призывной пункт. Пункт сбора призывников со всей Молдавии. Что за рожи, где нас таких только делают? Все призывники пьяные, курят и говорят только матом, плюют на пол и блюют в углах. Одеты на выброс, в то, чего не жалко, что тоже не красит.

В огромной казарме – нары в три ряда. Запах тот ещё. Нар на всех не хватает, поэтому местных отпускают на ночь домой. Но чтоб к утру вернулись. Чтоб не искать потом. Кого-то выкрикивают, вызывают, строят, уводят, увозят. Слава богу, хоть время мирное, почти все вернутся назад. Лучше шизофрения, чем Красная армия.

Ступина построили и увели только на третьи сутки. Соколов оставался до упора. Я выдержал первые полночи. Что соответствует отношениям. Основной его друг – Женя. Я постольку-поскольку. В основном, через Женю.

И все телодвижения призывников только через гастроном. В армию не уходят в сознательном состоянии, только в бессознательном. Как раз ввели передовую систему – систему самообслуживания. Это один из вторичных признаков коммунизма. Самообслуживание и самоуправление. Сейчас нами правит партия и правительство. А когда настанет, то ты сам собою будешь управлять.

Всё расфасовано, ценообразовано, подходи и бери. Клади в корзинку. Неси на контроль. Выбор всегда был невелик. Как повезёт. А если повезёт, как будто праздник.

Взяли две бутылки вина, сыр «Буджакский», селедку иваси, кильку в томате, два батона. В такой последовательности. Вне программы Сережа Ступин пронёс под пальто бутылку коньяка пятизвёздочного. За десять рублей с копейками. Это серьезное противоправное деяние несознательного элемента. За это могли и протокол составить при задержании. Как говаривали в таких случаях: если б ты кусок хлеба украл, тогда извинительно. Жрать хочешь. Но вы же всё водяру воруете, чтоб залить глаза свинячьи. Но сейчас пронесло. На этот раз. Потому что впоследствии Ступин не раз попадёт под протокол. А кто бы мог подумать! Из интеллигентной семьи. Мать – главврач больницы. Полный дом хороших книжек. А сын – рецидивист.

Из армии Ступин написал пару писем Соколову. И оба по сексуальному вопросу. Снятся, вроде того что, разные неприличные сны. Если бы Зигмунд Фрейд отслужил бы в Советской армии действительную службу, его доводы были бы проще, а аргументы убедительней. Если бы он вообще после всего захотел бы что-то написать.

Ступин вернулся из армии через год, причем високосный, полностью отдав свой гражданский долг под расчет. Демобилизовался вчистую, как будто и не было. Ушел в отставку без сверхсрочного. Не остался сверх срока, хватило. Ушёл ефрейтором запаса. Если что, у нас в запасе есть.

Погулял по буфетам и забегаловкам. «Кэрнацей», «Мититей», «Плачинте», «Кипэруш», «Бутояш». Навестил подружек, если кто остался. То есть, остался ли кто.

Мало осталось прежнего. Студенческие годы исчерпались до последнего звонка. И теперь каждый по себе. Сдаёшь зачёты перед собой лично и непосредственно жизнью.

Мама помогла устроиться служить в Кишинёвскую книжную палату сотрудником. Грановитая палата – это там, где сосредотачиваются драгоценности. Оружейная палата – где оружие. А в Книжной палате – соответственно. И Серёже по профилю.

Мать пообещала квартиру, если женится без дураков. Так и случилось. Потом случился сын. Хороший мальчик, как и все, пока маленькие. Случалось, что Серёжа промышлял продажей книг, играя на разнице. Государственная цена и негосударственная. Всё-таки мы филологи. И это по профилю.

Квартира в районе телецентра. Однокомнатная с балконом. Балкон можно застеклить и использовать как дополнительную площадь. Хотя горком возражал против остекления. Портит внешний вид жилого массива. Участковые с папками ходили по квартирам и предупреждали, что примут меры. Против собственного народа. Но в действительности принимали только против балконов на главной улице города. Но там балконы законопослушные. Хоть лозунги вешай. А на другие – попробуй, сунься. По закону жилище граждан неприкосновенно. На любой закон есть другой закон. Единство и борьба противоположностей. Балкон нужен, чтобы выйти и подышать свежим воздухом. В тёплой домашней обстановке. Но, в основном, использовали для пустых бутылок и чтобы покурить.

Кухня отдельно, туалет и ванная вместе. В комнате диван, стол со стульями, трюмо. Одна стена полностью в книгах. Дефицитные чешские полки за 15 руб. 40 коп. поставлены одна на другую от пола до потолка. Приличная обстановка, культурная семья.

Я у него был один раз. Посидели полчаса на кухне. Он, маленький сын и я. Сыну примерно уже года два от рождения. Запомнился сладкий запах георгин из большого букета в трёхлитровой банке на подоконнике. Когда сын захотел пи-пи, отец просто отодвинул немного грязную посуду в раковине, приспустил ему штанишки, приподнял и направил струйку. Уринотерапия. Надо взять на вооружение.

Дом четырехэтажный, панельный. Длиной в три подъезда. На плоской крыше – заросли телевизионных антенн. Ржавая пожарная лестница с торца. Дом с честью выдержал семибалльное землетрясение 1973, что ли, года, только крякнул. В другом торце, на первом этаже, работает сберкасса. Окна зарешечены. В доме напротив – овощной магазин. В доме позади – электротовары. В семь часов утра и вечера приезжает мусорная машина за мусором. Через каждые двенадцать часов. Однозначно звенит колокольчик в руке у мусорщика. Граждане выносят в ведрах у кого что накопилось.

Хорошая жена, отдельная квартира – что ещё нужно, чтобы сидеть и не рыпаться. Но в жизни всегда есть место всякому.

Осенней слякотной ночью в два часа Ступин вышел из дому на подвиги. То ли еще не ложился, то ли встал ни свет ни заря. Но это вряд ли. С утра такого не уделаешь, только с вечера. Значит, еще не ложился. И уже не ляжет в родную постель минимум год. Если получит по минимуму. В соседнем доме кирпичом разбил витрину овощного магазина и вошёл через витрину вовнутрь. По-соседски. Без приглашения.

Что в овощном магазине такого интересного? Красивая мигающая неоновая вывеска «Овощи-фрукты, соки-воды». Два отделения от входа: направо и налево. В одном отделении торгуют овощами и фруктами по сезону. Слышен запах сырой земли от сеток с картошкой. Потому что плохо моют. Шесть с половиной процентов от ее веса составляет земля. Крепче всех пахнет лук, как входишь, его сразу чувствуешь. Плюс легкий запах плесени отовсюду. Лежит кондиционная морковка, не пахнет. Свекла – обычно с хвостиком. Капуста – белыми кочанами, без застёжек. Редиска пучками. Помидоры, огурцы, лук порей. Укроп, петрушка, сельдерей. Мочености в прозрачных пакетах. В огуречном рассоле плавают сморщенные огурцы.

По принятым коллективом Социалистическим обязательствам в отделе должно быть не менее 6 наименований овощей. В наличии. На прилавке. Витамины потребителям. Товар лицом к народу. Не из-под прилавка. И жалобная книга предъявляется по первому требованию.

Из фруктов сильнее всего пахнет виноград «Изабелла». Просто преследует запах. Особенно одноименное вино из этого винограда. На второй ступеньке виноград «Мускат». На третьем месте «Лидия». Сильно пахнут сухофрукты: яблоки, груши, чернослив. Всё – детство, отрочество, юность – на компоте из сухофруктов. На третье – почти всегда компот.

Соки на розлив прямо у стойки: томатный, яблочный, виноградный. Ложечка в стакане с водой, крупная мокрая соль в солонке. Чтобы подсолить томатный сок, кто хочет. Минеральная вода «Ессентуки №17» по двадцать копеек бутылка. Бутылку можно сдать за десять копеек. Значит, и вода стоит десять. Это единство формы и содержания. Маринованные огурцы и помидоры в трехлитровых пыльных банках. Их давно никто не берет. Они тяжелые. Просто не донесет. Икра кабачковая и баклажанная в полукилограммовых банках с этикетками. Вес брутто и нетто. Кто сомневается, может проверить лично. Вино и безалкогольные сладкие напитки в бутылках емкостью 0,5 и 0,7 л. Всё вегетарианское, производное из овощей и фруктов. Дары Молдавии.

Коньяка не было. Ступин с достоинством выносил из магазина пол-ящика десертного вина «Ауриу», когда его задержал милицейский наряд. По горячим следам. Помимо звона витринного стекла, магазин оборудован сигнализационным звоном, который сигнализирует прямо в районный отдел милиции на пульт. Дежурный сообщает патрульной машине. Патруль едет разобраться на месте. Чёткое взаимодействие всех оперативных служб. Всем скопом на одного Сергея Константиновича.

Все только руками разводили и снова сводили. Никто не верил, думали шутка. Не похоже на интеллигентного человека, с головой. Сделал бы по-умному и вовремя слинял. А так – ни в какие ворота не лезет. Так собой распорядиться. Хозяин – барин.

Что-то в нем было от барина. Наш факультет находился у черта на куличках, за околицей. Конечная остановка троллейбуса. Улица Студенческая. Студент – это же не стыдно, это временно, пока учишься. А выучишься – и перестанешь быть студентом. Вечный студент – это уже диагноз, это колея, попал и уже не вылезешь. То есть, конченый, только могила исправит. Я не хочу попасть в колею, не хочу быть конченым. Не надо. Только спокойно, ещё не всё потеряно. Надежда остаётся.

Ну вот, идёт Серёжа Ступин таким барином от остановки к институту, покуривая, не спеша. А мимо пробегаем мы, первокурсники, я с сестрой. Ну, он меня окликает: что за пожар? Так как же, говорю, на лекции опаздываем. Это не причина, отвечает, лекции на то и существуют, чтобы на них опаздывали. Довод мне показался неслабым. Действительно, бежишь, не успеваешь, лицо теряешь. Всё равно уже опоздал. А Ступин так красиво идёт. Мне нравится. Я притормозил, пошёл рядом. В русле. Тогда мы ещё не попали в колею. Каждый в свою.

Самая длинная улица в городе – Мунчештская. В переводе означает рабочая. Рабочий – это тоже уже колея. Биография. Персонаж. Рабочий тащит пулемёт. Рабоче-крестьянская власть. Характер. Рабочий – это не только до почётных проводов на пенсию. Это навсегда. В смысле, до конца.

Проспект Космонавтов. Космонавт – и уже никуда не денешься, не открутишься. Летал в космос – значит, космонавт, так и запишем. Но это пока не наказуемо. Даже наоборот.

Бульвар Советской Армии. Армия – всех сильней. Военный – это чётко проложенная колея от солдата до генерала. Все отношения строго по уставу. Военная косточка. Пушечное мясо. Готовый персонаж. Вроде Скалозуба.

Улица Заводская. Тут где-то проходная, что в люди вывела меня… И обратно уже не заведет. Надёжный профессиональный туннель с премиальными. Тринадцатая зарплата. Тринадцать месяцев в году.

Улица Строителей. Наш город – нам строить. Самая мирная профессия. В военное время – сапёры. Каска обязательна. Страховочный пояс. Подъёмный кран. Майна-вира. Обеспечиваются квартирами в первую очередь. В течение двух лет. Трёх лет. Четырёх.

Улица Советских пограничников. Фуражка с ремешком под подбородком, автомат на плече и почему-то всегда с собакой. У них тандем. Причём, собака ведущая, а пограничник ведомый. У неё хотя бы нюх. Она знает лучше, куда бежать.

Дворец железнодорожников. Железная дорога. Тут не колея. Тут два рельса вдоль, шпалы поперек и перестук вагонных колёс. Гудок локомотива в ночи. Ещё их называют путейцами. На дороге железной всё путём. Они себя еще называют движенцами. Мы – движенцы, вы – движенцы. Самая длинная железная дорога в мире. А может, и во всей вселенной. Для работников один раз в году проезд на поезде бесплатный в любой конец и обратно. Ехать можно долго из конца в конец. Двенадцать часовых поясов с дырочками. И железнодорожная форма с лычками бесплатно. Раз в три года.

5 мая – День Печати. Но, оказывается, не той, на которую нужно сперва подышать, а потом шлепнуть оттиск на подпись. Хотя она достойна памятника. Особенно ценится круглая печать. Подделка печати преследуется по закону.

Первое воскресенье каждого октября – День Учителя. Пятибалльная система оценок учащихся. У каждого учителя в руках указка и пять баллов цифрами. За всю учительскую жизнь, сколько можно детям поставить хороших оценок. И сколько можно плохих. Это ж и от человека зависит. Любит ли он детей.

Дом Колхозника. Колхозник. Это не ругательство. И не оскорбление. Это участник коллективного хозяйствования. И жена у него колхозница. Он не виноват. Человек нелёгких трудодней. Непростой судьбы. Сеятель семян и кормилец города.

Уголовник – это не колея, это траншея по пояс, откуда не выбраться. Шаг не туда – стреляют. Не так посмотрел – в морду бьют. Твое место, считай, у параши. Попался второй раз – дают срок больший. Но переносишь легче, уже как бы не впервой, вроде втянулся. Тем же концом по тому же месту, но уже соломки подстелил. Встречаешь знакомых корешей, знаешь порядки. Считаешь дни, ждёшь окончания срока.

У человека в тюрьме появляется мечта. Он мечтает о воле. Все мысли об одном. А на воле ни о чём не мечтает. Пропадает мечта.

Тебя охраняют, значит, ты чего-то стоишь. Тебя изолируют, выходит, боятся. Ты угроза обществу. Это не плюнуть и растереть.

Серёже Ступину суд народных заседателей определил меру наказания: 1 год общего режима. Будет соблюдать режим. Меньше нельзя было дать, статья такая: от года до пяти. По минимуму, куда уж меньше.

Друзья стали видеться чаще. Один по месту отсидки, а другой – там, где работает. Женя Соколов, к этому времени перспективный старший лейтенант конвойных войск, был вхож в любую камеру по всей Молдавии. И мог выйти в любой момент, что немаловажно.

На могиле украинского философа и баснописца Григория Сковороды написано: «Мир ловил меня, но не поймал».

Вот так. Очень достойный ответ всем этим безобразиям. Я тоже так хочу. Коротко и ясно. Ловил, но не поймал. Больше ничего из учения Сковороды не запало. Но и это много.

Ступин отсидел, вернулся и через короткое время ломанул продмаг в двухстах метрах от местожительства. Строго в своём районе. Чужого ему не надо. Даже не успел выйти из магазина, как его обложили. Хороший райотдел милиции в Ленинском районе.

Женя Соколов уже был капитаном, рос как на дрожжах, дневал и ночевал на службе. Старался быть незаменимым. Так что встречались они часто. Но уже непонятно, то ли как друзья, то ли как персонажи. Классическая пара: рецидивист и кум, уголовник и вертухай, заключенный и охранник.

Если по Григорию Сковороде, то поймал их мир или не поймал?

Ступина так даже не мир поймал, а наряд милиции. И не один раз. А Женю Соколова поймала служба и уже не отпустит. Сейчас капитан поймал. Потом поймает майор, полковник, генерал. Всё как бы известно, не он первый. К тому же законченные персонажи. Арестант и конвоир. Значит, мир ловил и поймал.

Я так не согласен. Я не хочу ловиться. Женя, извини! Причем взаимно. Не хочу быть персонажем. Хотя чувствую, что уже почти. Ведь мы не для этого же. Скажи, Юлик! Если словишься, то кранты! Будешь как все, а ведь мы не хотели. Еще не поздно что-то сделать, или как? Боюсь, что уже поймал. Или еще можно вырваться?

Сбор назначили на Центральной автобусной станции, чтобы поехать автобусом на маевку, в смысле пикника с ночевкой. Уже и купаться можно, днем двадцать пять градусов в тени. А на солнце – до шестидесяти. Есть свидетели. Кладешь ртутный столбик на землю, под прямые солнечные лучи и показывает шестьдесят градусов. Теперь понятнее, откуда берется солнечный удар.

Договориться – договорились, но никто не пришел, кроме меня и Саши Мельника. А предполагалось, что соберется человек десять, в том числе и девушки. Он меня не узнал, под каждым глазом у меня фингал, на одном, заплывшем, черная повязка. Так бывает, когда трое на одного и убежать не можешь, потому что с девушкой. Зато девушка у меня теперь в долгу. Оля Заполоцкова из нашей студенческой группы.

Я Сашу узнал по черным длинным волосам, гитаре в чехле и толстым стёклам очков. Армия ему не грозила, зрение у него минус четыре с колебаниями. Колебания важны, потому что при трех с половиной в армию еще берут. Не в снайперы, конечно, но забреют. А при четырех уже свободен. В остальном Саша ничем не уступал. Наоборот, у него был повышенный слух, характерный голос, несколько аккордов и романтико-философский репертуар. Умел держать аудиторию. Готовился поступать куда-то на кино. То есть амбиции были. Никто не предполагал, что после этой поездки его планы изменятся. Кина не будет.

Ждали целый час, но никто не явился. Если уж настроились, надо ехать, хоть в таком составе и без девушек. У Саши палатка, у меня спальник. Сухой паек домашний, вино из магазина. Гитара опять же. Спички, чтобы разжечь костер, самые дешевые спички в мире. Из настоящей берёзы с толстой серной головкой, Брянского древесностружечного комбината. В деревянном коробке. Берешь в руки – маешь вещь.

Автовокзал привозил и увозил пассажиров в праздничном режиме. По уплотненному графику. Колхозники, отторговавшись на рынках, поспешали домой. С пустыми кошелками и мешками и полными кошельками. Иногородние студенты на майские праздники убывают по домам подкормиться и подзарядиться. Были и как мы, с рюкзаками и гитарами, но поболее числом.

Автобусы обдавали жаром и выхлопом моторов. Никаких кондиционеров не было. Советский Союз традиционно числился северной страной, так что даже в Ташкенте не полагалось кондиционеров на транспорте. Отопление зимой – да. Охлаждение летом – нет. Главное ехать с ветерком. И махать рукой на прощанье. И растворяться в мреющей дали. Пишите письма мелким почерком. Наш адрес – Советский Союз.

Приходят автобусы с юга, из Буджакских просторных степей. Из города Комрата, столицы Гагаузии. Гагаузы – это турки, перешедшие на сторону славян. Язык свой, а письменность на основе русского алфавита. Мягкий знак не выговаривают. Их всего двести двадцать тысяч во всем мире. Занесены в Красную книгу. Большая часть живет на юге Молдавии – сто пятьдесят тысяч. Рано отдают девушек замуж и только за своих. Стараются не ассимилироваться.

В той же стороне Чимишлийский маршрут. Чимишлия – центр компактного проживания болгар. Свой язык и общая с русскими письменность. От Кирилла и Мефодия. Восемьдесят восемь тысяч болгар в Молдавии. И нет квоты на рождаемость. Сколько хочешь. Не как в Китае.

Решили всё-таки поехать. В непривычном составе. Пусть нам будет хуже. Или им будет хуже. Но поехать не на дальнее озеро в Иванчу, а на ближнее, в Гидигич. Долго ждали, потеряли время, скоро темнеть начнет.

В автобусе было полупусто. Были даже свободные сидячие места. В это время в обратную сторону он идёт переполненным, с пляжа. Со слегка поджаренными пассажирами.

За пляжем сразу начинается лесопосадка, и можно ставить палатку и столбить место. Половину составляют рыбаки, стерегущие утренний клев. По-особому квакают местные лягушки. Свиристят непуганые цикады. Плещется легкая волна. Слышится гитарный перезвон и перекличка ночного купания. Звенят колокольчики на лесках у рыболовов. Преодолел звуковой барьер невидимый истребитель.

Вбили колышки, растянули палатку. От комаров, ночной свежести и непредвиденного дождя. Развели костерок из валежника. Открыли бутылку сухого вина. Сначала аккуратно отбили сургуч на горлышке черенком ножа. Потом поддели и вытащили полиэтиленовую пробку с характерным звуком. Разложили, у кого что было из еды, на свежей газете «Советская Молдавия», две копейки за экземпляр.

Разговор пошёл по спирали. До этого мы вообще не разговаривали. Общались в компаниях. Дым костра поднимался вверх. Луна смотрела вниз на свое отражение в воде. Что ли любовалась.

Видимо был толчок к теме. Я Саше вдруг рассказал, что усвоил, своими и чужими словами. Подливая в кружки вино.

Жизнь есть иллюзия и крепкий сон. Думаем, что бодрствуем, а мы спим. И снимся друг другу, причем непонятно, ты мне или я тебе. В натуре. Другими словами: неужели я настоящий и действительно смерть придет. Вот вопрос. Человек ничего не может делать, с ним всё случается. От его усилий ничего не происходит, но и без усилий тоже. Как сказал Абдарахман Джами: «Онагра не поймал в степи бежавший за онагром, но тот, кто степью не бежал, онагра не поймал». Вот такие пироги. Необходимо понять, что ты спишь, и захотеть проснуться. Хочет ли он проснуться?

Саше было даже как-то обидно, что он спит. Как-то даже непривычно. Первый раз об этом слышит. Где доказательства?

На некоторые вопросы отвечать невозможно. Это как в школе, когда старшеклассник подходит к младшему и говорит: «Что-то ты тут много выступаешь не по делу. По морде захотел получить? Да или нет? Говори, хочешь по морде?» Скажешь: «Нет, не хочу», – значит, струсил. То-то же, тогда сиди и не рыпайся, шкет. А если скажешь: «Да, хочу. От тебя что ли?» – то можно действительно схлопотать. Вон он, какой бугай. Так что под некоторые вопросы лучше не попадать.

Наутро палатка нагрелась от солнца с первыми лучами. И спать стало невозможно, хотя только семь. После купания в холодной всё еще по весне воде, голова оказалась светлая, настроение приподнятое, приятное воспоминание от вчерашней посиделки. Что же было такое хорошее? Я же завербовал человека. Сбил с панталыку. Навел на путь. Нашел единомышленника. В нашем деле ты не можешь подняться на следующую ступеньку, пока не поднял кого-нибудь на свою. Нашего полку прибыло. Саша старше меня на полгода. Но у нас считается старшим тот, кто старше в Работе. Так что я старше.

Это нужно отметить. С вечера ещё осталась бутылка вина. Тогда время было такое, что оставалось с вечера. Потом настало другое время и перестало оставаться. Выпивалось всё с вечера, и ночью шли к пивным автоматам добавить. По пятнадцать копеек стакан. Они работали круглосуточно. Какое-то время. Когда сутки еще были круглыми.

Тогда было время, что мог выпить с утра, в полдень добавить, и всё равно дневную программу выполнить полностью. Включая сдачу зачёта по истории педагогики. Про Макаренко и Песталоцци. Сейчас это по-другому. С утра выпил – и весь день свободен. Время, видимо, другое. Свободы больше.

Сегодня многие начнут с утра. Вся огромная страна. С Запада на Восток и сверху донизу. Протяженность сухопутных границ Советского Союза – свыше одиннадцати тысяч километров в длину. И немного в ширину. Плюс прибрежные воды.

Четыре получилось подряд выходных дня на этот раз. 1 и 2 мая – красные дни в календаре и к ним примкнули суббота и воскресенье, недельные дни отдыха трудящихся. Недавно перешли на пятидневную рабочую неделю. Понедельник потом будет тяжёлым днём. Скажется в первую очередь на производительности труда. И здоровье можно потерять с этими праздниками. Сплошное застолье.

Дядя Федя нарочно на все праздники брал дежурства в своей автоколонне. Даже в Новогоднюю ночь. Во-первых, оплачивается по двойному тарифу. А во-вторых, вся страна в праздничном дурмане, а он полностью контролирует ситуацию. Как внутри себя, так и на родной автобазе № 6. Не поддается общему безумию. И от этого получает глубокое моральное удовлетворение.

А мы сегодня будем расслабляться вместе со всем народом. Праздник солидарности всех трудящихся всё-таки. Будем взаимно солидарны. Ничто так не обходится дешево.

Саша Мельник, как дядя Федя, не курит и почти не пьёт. Не видит в этом удовольствия. Не сделал привычки. Контролирует себя и ситуацию. Знает, какой взять пальцами аккорд, поет негромким, внятным своим голосом. Регулярно пополняет свой репертуар. Сейчас у него на очереди Галич. Листает толстую общую тетрадь, куда самолично списывает тексты с магнитофона. Когда он поёт, из лесу приближаются от своих палаток отдыхающие, тянут ухо, чтоб его послушать.

Весенний лес ласкает взор нежной молодой зеленью. Бликует озеро солнечными зайчиками по всем направлениям. Рыболовы затевают уху утреннего улова. Летают майские жуки в поиске, на бреющем полёте. Скромно цветут и пахнут полевые цветы в подлеске. Их охраняет государство. Сбор и продажа полевых цветов воспрещены. Штраф – десять рублей. Можно только с огорода.

Саша обозначил свой репертуар, развесил аккорды на ветках, побросал слова на ветер. Потом самолично вернулся к вчерашней теме. Как там, что мы вроде спим, а думаем, что бодрствуем. И что нужно проснуться. Хотелось бы поподробнее.

У меня тоже есть репертуар, типа любимого цитатника, что всплывёт на поверхность по ситуации.

Сказал шейх: «Мы все болеем одной болезнью. Если болезнь одна, то и лекарство одно. У всех нас болезнь небрежения, пойдём пробудимся».

Небрежение – что-то вроде пофигизма. Сон – явь, жизнь – смерть, право – лево, верх – низ, вкривь – вкось, сикось-накось, – какая разница! Думать ещё об этом. Всё на фиг!

Сказал Фудайл однажды спутникам своим: «Что вы думаете о человеке, у которого в руках финики и который садится потом на краю отхожего места и бросает туда финик за фиником?» Они ответили: «Это безумный». Он сказал: «А тот, кто бросает их во чрево свое, пока не наполнит его, еще безумнее. Ибо то отхожее место наполняется из этого».

После таких слов запомнишь Фудайла на всю жизнь. Сказал не хуже украинского Григория Сковороды.

У нас в Молдавии не видали фиников на прилавках даже на пятидесятилетие Советской власти. А это не маленький был праздник в 67-м году 20-го века. Могли бы порадовать народ финиками по случаю торжества. Даже на 100-летие со дня рождения В. И. Ленина фиников мы не увидели. А это бывает только раз. В жизни раз бывает 18 лет. Многие из деревни даже не знают, что такое финики. Только по книжкам. Так что не будем мы никуда бросать финики. Ни в какое место.

Шейх Абу Ицхак сказал: «Мне всё время в пустыне хотелось сладостей, но я не ел». Шейх Харакани ответил: «Мне всё время в пустыне не хотелось сладостей, но я ел». Тут интересно понять принцип: делаешь не то, что хочешь, а наоборот. Позиция Харакани по-человечески ближе: не хочешь, а ешь. Чтобы быть большим и сильным. Абу Ицхаку сочувствуем. Хотел, но не ел.

Баязид сказал: «О Боже, уведоми землю об этой любви моей». Земля затряслась. Некто сказал: «О, шейх, земля начала трястись». Он ответил: «Да, её уведомили».

В Кишинёве было два семибалльных землетрясения через пятнадцать лет. Одно от другого. Без человеческих жертв. Отделались испугом. Видимо, кто-то уведомил землю о любви своей. Семибалльная любовь бывает раз в пятнадцать лет.

Сказал шейх: «Я хочу не хотеть». Ответил другой: «Но этого он хотел».

Значит, что получается. Правильнее «не хотеть хотеть», чем «хотеть не хотеть». Хотя с первого взгляда кажется, что это одно и то же.

Шейх сказал: «Господь, да прославится мощь его, привёл вас в мир чистыми, не идите же к нему из мира грязными».

Это просто пожелание. Не приказ, не обязаловка. Просто тихое напутствие старшего товарища.