КАХА БА-АРЭЦ
Приехав в Израиль, Лева Кацарчик совершенно переродился духовно и, оставив в прошлом опыт тракторостроения и преферанс по субботам, проникся сознанием своей высокой миссии – отыскать ключи от рая и встать в один ряд с выдающимися Жаботинским, Бен-Гурионом и Моше Даяном…
Если у меня такая ответственная миссия, – размышлял он, – то где бы я ни стал копать, я же их все равно найду! Факт!..
После ульпана Лева после недолгих поисков нанялся к одному каблану за три шекеля в час на рытье выгребных ям…
…Как-то на заброшенном пустыре Лева осмотрелся и, поплевав на руки, взялся за кирку. Работа пошла хорошо, так как у себя в отделе Кацарчик много трудился на рытье канализации, прокладке кабелей и очистке котлованов. Через пару часов он выкопал двухметровую яму и наткнулся на подземный ход…
Протиснувшись между грубо обтесанных плит, он спустился в подземелье и зажег спичку. Прямо у ног, на выложенном старинной плиткой полу, стоял маленький саркофаг, накрытый резной крышкой. Кацарчик поднял спичку и увидел на каменной стене выбитую латинскую надпись «Leva durak».
О! – удовлетворенно сказал он. – Это же проделки дьявола… Значит, ключи в ящике…
Свободной рукой он отодвинул крышку и на дне саркофага нашарил связку ржавых ключей и записку на пергаменте. Быстро переложив ключи и пергамент в карман, Лева полез было наверх…
– А ну, стой!.. – вдруг раздался за его спиной гулкий голос и чья-то ледяная рука схватила его за лодыжку…
– А ты не командуй тут! – храбро крикнул Кацарчик, лягнув изо всех сил каблуком. Кто-то с шумом свалился вниз, а Лева проворно вылез на поверхность и быстро забросал яму землей.
Дома он внимательно осмотрел находку. Ключей оказалось семь, и все были без бирочек, а текст на пергаменте, конечно, был на иврите, поэтому Леве долго пришлось разбираться со словарем и грамматикой Соломоника.
В старинном документе сообщалось, что комплект ключей оригинальный, изготовление дубликатов преследуется по Древнему Закону, а вскрытие двери в рай производить отключив сигнализацию путем очищения от грехов…
– Какие мои грехи?.. – задумался Лева. – Ну, хожу без головного убора, арнону еще не заплатил… Подумаешь…
Далее сообщалось, что дверь от рая находится в городе Кирьят-Ата по улице Кацнельсон сто два-алеф в здании новой синагоги.
Кацарчик сложил ключи и пергамент в черный болгарский портфель и сейчас же собрался ехать в Кирьят-Ата, но в дверях остановился, надел на голову синий картуз с гистадрутовской эмблемой, и по дороге к автобусной остановке уплатил на почте арнону.
Новая синагога на улице Кацнельсон была закрыта. Лева обошел ее и с тыльной стороны обнаружил железную дверь в бомбоубежище. Он вынул из портфеля связку и начал подбирать ключ. Проезжавший на мотороллере полицейский затормозил, но Лева, как ни в чем не бывало, приветливо помахал ему рукой.
Подошел, конечно, только самый последний ключ и занервничавший Кацарчик с усилием отворил бронированную дверь… Внутрь вели стертые ступени и Лева, включив припасенный фонарик, уверенно начал спускаться. Конец лестницы уперся в еще одну дверь, усеянную коваными заклепками и запертую на огромный висячий замок. Лева открыл его самым большим ключом и столкнулся нос к носу с пожилым евреем в хитоне с клюкой в руке…
– Ну, ма кара? – неприязненно спросил обладатель хитона.
– Ой! Извините, – смутился Лева. – Я ищу, где тут вход в рай…
– Рай теперь находится на частной квартире у Мейеровича, – сипло ответил на иврите старик.
Кроме «Мейеровича» Лева ничего не понял.
– Ани роцэ книса ле ган-эдэм, – упрямо повторил он.
– Эдэн? – переспросил старик. – Ата руси?
– Руси, руси, – закивал Кацарчик. – А вот ключи, – и тряхнул ржавой связкой.
Старик молча посмотрел на связку, затем на Леву.
– Да, насчет сигнализации бэсэдэр, – подкупающе улыбнулся Кацарчик, извлекая из портфеля справку об уплате арноны.
– Что вы мне бумажки под нос суете?! – неожиданно по-русски произнес старик. – Сказано – у Мейеровича!
– Как – у Мейеровича? – вспылил Кацарчик. – Откуда вы знаете? Слушайте, я же вижу, вы тоже русский или поляк. Кама зман ата ба-арэц?
– С две тысячи четыреста пятого года, – величественно ответил незнакомец.
– Вот видите, – сказал Кацарчик, – тогда же вообще не было никаких Мейеровичей! Зачем вы мне голову морочите?..
– Послушайте, молодой человек, я вас не понимаю, – сурово прищурился старик. – Все русские ищут работу, а вы рай… В вашем возрасте еще хорошо можно устроиться в Израиле. Пошли бы работать в пекарню…
– Нет, я хочу знать, кто такой Мейерович? – начал скандалить Лева. – У меня официальные ключи!
– Ваш Мейерович – страшный жулик… – в сердцах проговорил старик. – Приехал, понимаете, из Одессы в девяностом году, во время войны в Заливе прятался в бомбоубежище, увидел у нас рай – и украл…
– Как это можно – рай украсть? – поразился Кацарчик. – А вы куда смотрели?
– Мы телевизор смотрели. То воздушная тревога, то отбой, то этот Нахман Шай говорит надеть противогазы, то снять… Первый раз за пять тысяч семьсот пятьдесят три года и не уследили…
– А в полицию обращались?
– А как же. Но наш рай нигде по бумагам, кроме ТАНАХа, не проведен и свидетелей нет. Поэтому дело закрыли.
– А я как раз ключи нашел, – грустно сказал Лева. – Вы мне адрес Мейеровича не дадите?
Старик поцокал языком и покачал седой головой, и Лева понуро вышел из бомбоубежища.
На улице он свернул за сигаретами в маколет и на всякий случай спросил у продавщицы про Мейеровича, который приехал в Израиль якобы в девяностом году.
– Ой, то вы не нашего Витьку Мейеровича шукаете? – удивилась продавщица. – Та он же через два дома от ханута живет, на втором этаже.
Отправившись по указанному адресу, Лева быстро нашел в амидаровском доме квартиру с надписью «Мейерович» и нажал кнопку звонка.
Открыл лысый горбоносый мужчина с черной волосатой грудью, одетый в пижамные брюки и шлепанцы. Кацарчик обратил внимание, что правый глаз мужчины заплыл «фонарем»…
– Заходите, Лева, – просто сказал мужчина, пропуская Кацарчика в салон.
Из райских вещей в комнате Лева обратил внимание только на дорогой японский «Панасоник» на сохнутовском столе.
– Ну, ма иньяним? – спросил мужчина, уставясь на Леву здоровым глазом.
– Боним биньяним… – зло ответил Кацарчик, как учила мора в ульпане. – Вы – Витя Мейерович, который украл рай?
– Я – Витя, – сказал мужчина. – Только не надо хамить, Лева. Будете пить чай или кофе?
Кацарчик подозрительно взглянул на Мейеровича и на его заплывший глаз.
– Откуда вы знаете, что я Лева?
– Конечно знаю, – ухмыльнулся Мейерович. – Потому что я – Дьявол…
– Вот! Я так и думал! – вскричал Лева. – Значит, вы приехали не из Одессы?.. Ну, теперь все ясно! А на репатриантов подумают, что они воры и крадут в маколетах и на рынке, и рай украли… Слушайте, где ваши рога?..
– Какие рога? – пожал волосатыми плечами Мейерович. – Что я, козел?
– Нет, вы хуже, – волнуясь, сказал Лева. – Да это же пятно на всей русской алие! Подумать только, что теперь в Израиле про нас, русских олим, будут говорить!
– А какое вам дело до всей алии? – спросил Мейерович. – Вот идиотская ментальность. Да если я вас сейчас съем, из ваших «русских» никто и за год не хватится… Я писал вам на стене, что вы дурак? А?
– И за ногу хватал?
– Хватал…
На разговор из кухни вышла жена Мейеровича в халате и туфлях на низком каблуке.
– Вот, Софа, это Кацарчик, – представил Леву Мейерович. – Я тебе говорил.
– Слушайте, у Вити теперь так глаз болит, – возмущенно упрекнула Кацарчика Софа. – Доктор сказал, – счастье еще, что роговица не задета, но кровоподтек две недели продержится!
– А вы знаете, что он – черт?! – вскинув подбородок, обличающе спросил Лева.
– Да не такой уж он черт, как его малюют, – с достоинством ответила Софа. – Другие черти в «Амидарах» не живут и зарабатывают по три тысячи.
– И еще он у израильского народа рай украл! – добавил Лева.
– Витя, какой рай? – спросила Софа. – Тот, что у нас в кладовке стоит?
– Софочка, человек с ключами пришел, – сказал Мейерович. – Поставь чайник, а мы пока посмотрим.
Лева вынул связку и в сопровождении Мейеровича прошел в кладовку.
Внешне рай не произвел на него впечатления. Повозившись с ключами, он открыл дверь и изнутри заиграла небесная музыка…
– Прямо как в книжке про Буратино, – озадаченно сказал Кацарчик. – Виктор, вы идете?
– Нет, что вы, мне нельзя.
– Ну, как знаете… – забормотал под нос Лева, осторожно переступая порог и оглядываясь. – А воровал тогда зачем?.. Ни себе, ни другим, прямо идиотство…
В разные стороны расходились уютные коридоры со множеством дверей без табличек. Никого не было видно и Кацарчик насторожился.
– Здесь только одни двери, – крикнул он. – И нет ни одной таблички, а у меня и ключи без бирок… Могли написать хотя бы, где здесь туалет!
Лева открыл первую попавшуюся дверь и заглянул внутрь.
– Ур-ра! – прокричало сразу несколько сотен глоток и за огромным банкетным столом подняли бокалы важные генералы в золотых погонах, дипломаты в расшитых мундирах и ослепительные женщины в бриллиантах.
– Слава гениальному Льву Семеновичу Кацарчику, выдающемуся деятелю международного сионистского движения, лауреату Нобелевских и Израильских государственных премий! Пытливому археологу и верному бен-гурионцу, жаботинцу и бен-элиезерцу! Ур-ра-а!
Лева отшатнулся, схватился за ручку соседней двери и дернул на себя, но там оказалось заперто.
– Ну, что? – громко спросил снаружи Мейерович, – Эйх ба ган-эдэн, тов?
– Не скрою, конечно, приятно… – испуганно сказал Лева. – И это что, они так кричать всю жизнь будут, если я останусь?
– Нет. Всю смерть. До Страшного Суда.
– А если другой еврей придет?
– А у другого еврея рай в другой комнате, – просто ответил Мейерович. – За каждым закреплено помещение. Или у нас там, или здесь…
Такая концепция.
– Слушайте, Витя, с каждым может случиться… – мягко сказал за чаем Кацарчик, по-домашнему надев бублик на палец. – Краденое надо вернуть израильскому народу… Есть же много праведников среди ватиков, даже кое-кто из сабр, я уже не говорю про наших олим хадашим. Так куда же им, когда настанет время, податься? А?
– Вот именно! – торжествующе ответил Мейерович. – Теперь понял?
– У вас какие-то антиизраильские настроения, Виктор, – тихо сказал Кацарчик. – Вы не еврей?
– Конечно. Я – Черт. Я же вам говорил.
– Значит, ты не еврей? – ставя чашку на стол, сказал Лева. – Рай у нас украл, сидишь в нашей амидаровской квартире, чай, понимаешь, пьешь…
– Это шиповник с мятой, – выходя из кухни, доброжелательно сказала Софа. – Мы в маколете у Маруси со скидкой покупаем…
– …скидками нашими пользуешься! – перешел на крик Кацарчик и вдруг, коротко размахнувшись, ударил Мейеровича в левый глаз, так что тот вместе со стулом, полетел на пол.
Жена Мейеровича сразу хищно зашипела и, обернувшись черной кошкой, бросилась на Леву, чтобы расцарапать лицо, но он быстро ошпарил ее кипятком из чайника. Поднявшийся с пола Мейерович кинулся бодаться выросшими рогами, однако Лева с размаху обломал их сохнутовским стулом и успел еще попасть ботинком по оскаленным клыкам…
На шум соседи вызвали полицию, и вовремя, потому что разошедшийся Кацарчик, размахивая схваченной за хвост Софой, гонялся за Мейеровичем, бегающим раскорякой по потолку и стенам…
…Прошло время. Страсти, поднятые в прессе, улеглись. Лева получил от государства караван в новом поселке под Хайфой и предложение отработать сезон рабочим на раскопках. Рай служба безопасности вернула на место, а старика в хитоне уволили, не смотря на квиют.
– Каха ба-арэц, – сказала растерянному и недовольному Кацарчику знакомая ватика бабушка Фира. – Это еще не такое событие для Израиля – нашли ключи от рая или, бихляль, этот рай украли… В Израиле же никто не думает про завтра… Только и заняты этими скандалами в Кнессете – брал Дери, не брал, как быть с проституцией, и вообще, или едет ваша «русская» алия, или она уже, бээмэт, вся здесь…
ЧТО ДЕЛАТЬ
Во время обеденного перерыва Рахмилович включил приемник и приготовился выслушать сводку новостей на русском языке, но вместо этого радио сухо сообщило: «Если тебе тяжело и ты одинок – обратись в Иран, где тебя выслушают, постараются понять твои проблемы и помочь тебе…»
Мусульманская пропаганда, – твердо решил Рахмилович, но на всякий случай, записал телефон.
Дома он приготовил чай, закурил «Тайм» и, усевшись на стул, стал обдумывать предстоящий разговор.
Конечно, мне тяжело ящики разгружать-загружать, слушать указания малахольного Ави, – размышлял он, – «кафэ» этот хлебать… В свои пятьдесят я мог бы еще и за кульманом постоять. С другой стороны, и мусульмане, определенно, сволочи… Столько раз против Израиля воевали. И что значит, если ты одинок? Какое, спрашивается, их собачье дело?..
Рахмилович снял трубку и набрал номер.
– Салям-алейкум, – вежливо ответили на том конце. – Слушаем.
– Я по поводу объявления, – сказал Рахмилович. – Это Иран?
– Да, это Исламская Республика. Какие у вас проблемы?
– Вкалываю на овощном складе, а у меня пупочная грыжа, – сообщил Рахмилович. – Тяжело… Ну, а Эмма, жена, ушла еще во время войны в Заливе. И «Жигули» себе забрала, стерва… Так конкретно, чем можете помочь?
– Аллах всемогущ! – сказали в Тегеране. – На все воля Всевышнего! Как вас зовут?
– Меня зовут Женя.
– Так вот, Евгений, все ваши беды оттого, что вы живете среди евреев и занимаетесь сионизмом.
– Я занимаюсь погрузочно-разгрузочными работами, – ответил Рахмилович. – А в Артемовске у нас давно жрать нечего…
– Если вы, уехав из Артемовска, хотите спасти вашу грешную душу, вы должны обратиться к исламу. К тому же, Законы шариата не допускают безобразий, чтобы жена ушла и забрала «Жигули». У мусульман другие порядки!
– Представляете, – сказал Рахмилович, – нас обстреливают из Ирака «скадами», она молча забирает ключи, хлопает дверью, а я как дурак сижу в противогазе…
– Тегеран не питает теплых чувств к Багдаду. Мы разделяем негодование по поводу коварства подлого Саддама Хусейна и вашей супруги. Но, скорее всего, эти заговорщики действовали по указке израильских сионистов и американских империалистов!
– А зачем империалистам моя «шестерка» и Эмма?
– Много невероятных дел происходит по воле Аллаха, – уклончиво ответили из Тегерана. – Может быть, враги Корана задумали расправиться с дорогим нам всем Акбаром Хашеми Рафсанджани, да продлит Аллах его дни, и решили подослать к нему вашу Эмму с бомбой на русской «шестерке»…
– А как она переедет все границы? И потом, она такая эгоистка, что не станет из-за вашего Акбара рисковать даже за большие деньги.
– Вы плохо знаете женщин и возможности американского ЦРУ, – зловеще сообщили из Тегерана. – За миллион долларов любую неверную можно подбить на подлое деяние.
– А почему вы думаете, что она неверная? – обеспокоено спросил Рахмилович. – Мы просто поругались… Вы считаете, она спала с Гордоном?
В Тегеране задумались.
– Неверная, Евгений, – это значит, не является приверженицей Пророка Мухаммеда, храни и защити его Аллах… Но что она спала с Гордоном, наверняка факт… Однако, если бы ваша коварная Эмма попала в руки исламского правосудия, известного своим усердием и справедливостью, она была бы быстро наказана.
– А вы не могли бы прислать небольшой отряд стражей исламской революции? – с надеждой спросил Рахмилович. – Чтобы задержать мерзавку и изъять автомобиль?
– Не сейчас, – ответили на другом конце. – Пройдет совсем немного времени, и весь мир пойдет по светлому пути ислама!.. Тогда обязательно пришлем.
– Если не можете прислать стражей, – разочарованно сказал Рахмилович, – то помогите хотя бы деньгами. Я получаю шесть шекелей в час, а за квартиру плачу триста долларов… Вы же по радио обещали помощь! Или это пропагандистский трюк?
– Это не трюк. Просто насчет денег – специальный разговор. Мало вы не возьмете, мы же знаем – «у советских – собственная гордость», а насчет большой материальной помощи из Тегерана – условия давно всем известны.
– Это Салмана Рушди убить? – уточнил Рахмилович.
– Согласно приговору незабвенного аятоллы Рухолла Хомейни, да увековечит Аллах его имя!..
– Но у меня даже заграничного паспорта нет, – попытался увильнуть Рахмилович. – А он прячется не в Израиле…
– Для того чтобы выполнить волю исламского правосудия, наше Министерство информации не остановится не перед какими техническими трудностями. Вы кто по специальности?
– Инженер-проектировщик средств связи…
– Вот и подключайтесь к проекту посылки пластиковых бомб по факсу. А наши шиитские товарищи, агенты исламской революции в Израиле Аббас Сумеречко и Джабар Харчуваха снабдят вас карандашами и ватманом.
– А кто они такие?
– «Хизбалла», которую мы поддерживаем, на самом деле – «Хербалайф»… – конфиденциально сообщили из Ирана. – Сумеречко и Харчуваха – полевые супервайзоры и руководят отрядами героев-распространителей… Они вам доставят все необходимое в коробках с диетическим продуктом.
– А эти обстрелы Хизбаллы «катюшами» израильской территории, – удивленно спросил Рахмилович, закуривая новую сигарету, – они что, проводятся в рекламных целях?
– Не только. Ислам также последовательно проводит борьбу против израильских вооруженных сил, партии «Ликуд», социализма и международного сионизма. А в борьбе правоверных против неверных все средства хороши – от лечебно-диетических до военно-рекламных. На джихаде, как на джихаде…
– Ой, вы знаете, давайте заканчивать, – вдруг сказал севшим голосом Рахмилович. – С Тегераном нет льготного тарифа, а мы уже десять минут разговариваем…
– Мы вас выслушали, постарались понять и предложили помощь, – строго сказали в Иране. – Начинайте проектировать. Еще в Коране сказано: «Что начато, да будет завершено!» Работая по заданию иранского правительства и лично имама Хомейни, да откроются пред ним врата рая, вы перестанете чувствовать себя одиноко и приобретете покровительство самого Аллаха! Мы вам перезвоним. Да поторопит Всевышний радость прихода технических решений!..
В трубке раздались короткие гудки. Рахмилович вытер со лба пот и бросил в пепельницу сгоревшую до фильтра сигарету.
О своем разговоре с Ираном Рахмилович рассказал знакомому, бывшему следователю по особо важным делам УКГБ по Ворошиловградской области майору Трофиму Реувенко, который служил на том же овощном складе в вооруженной охране.
– Если тебе тяжело и ты одинок, выпей водки и сходи к бабе, – посоветовал Трофим, поправляя за поясом «парабеллум». – А если такой идиот, что звонишь в Иран и получаешь задание на передачу взрывчатки – тебя накроет Всеобщая служба безопасности и тогда уж в два счета выпрут со склада.
– Так что делать?
– Выкинь все из головы, – предложил майор, деловито беря предложенную сигарету. – Руки у них коротки достать нас в Израиле. Этот Хомейни в тридцатые годы работал на территории СССР в пионерской среде под псевдонимом «старик Хоттабыч». Был разоблачен НКВД, арестован, но в конце сороковых обменен на нашего агента подполковника Шапирмурадова, а не то, что в книжках понаписано… Этот Шапирмурадов, кстати, сейчас старейший член Совета ветеранов в Беэр-Шеве, недавно одно коллективное письмо в Кнессет подписывал.
…В перерыве Рахмилович включил радио, но вместо новостей услышал: «Граждан, располагающих информацией о деятельности органов КГБ против Исламской Республики Иран, просят позвонить в Тегеран по телефону…»
Сидящий на посту майор Реувенко цинично плюнул, а Рахмилович выключил к черту приемник…
ТРУДОВОЙ РЕЗЕРВ
Один мальчик школьного возраста родил жука, посадил его в коробку и кормил пластилином. Но жук убежал…
Сема Портвейник перевернулся на другой бок, замахал рукой и снова захрапел в усы.
Дора Ароновна шагала по коридору Сохнута в старой каске с рожками и кованых солдатских сапогах. Полтавские и кишиневские евреи боялись и уступили ей очередь к бесплатному адвокату, но Дора Ароновна, плюнув через усатую губу, пpошла в мужской туалет…
– Нельзя!.. – возмущенно закричал Сема, рывком садясь на постели.
– Да, нельзя быть таким паразитом, – сказала жена. – Ты бы еще жидкость для примуса глотал.
– Софа, дай валерьянки. У меня болит сердце, – попросил Сема, который-таки пил накануне дешевый «арак» с бывшими друзьями по кооперативу. – Слушай, снилась твоя мама…
– С гранатой? – спросила Софа, капая в рюмку сорок капель.
– Да не с гранатой. Ты, это вот… носков моих новых не видела?
– А зачем тебе новые?
– Ну что ты все в душу лезешь, зачем, зачем!.. У меня встреча с правительством. Не могу же я пойти в старых носках…
Сема через знакомого электрика в Кнессете много месяцев добивался встречи с руководством страны по поводу собственного плана создания рабочих мест. Он по-еврейски обстоятельно подготовился к разговору, включая тезисы на иврите, новые итальянские носки и дезодорант «Мустанг».
– Кажется, я все взял, – озабоченно сказал он, прощаясь с женой.
– Будет звонить из Америки Фима, скажи, если не пойдут на мои условия, так меня здесь и видели. Мы с тетей Фирой, дядей Мариком и детьми едем к нему на виллу в Филадельфию.
В Иерусалиме на тахане Портвейника встретил сам помощник референта министра труда по общим вопросам, с которым договорился знакомый электрик, и на служебном «пежо-205» отвез в канцелярию. Перед встречей с представителями министерства Сему обыскали и вежливо пихнули в комнату, где заседала комиссия, предупредив, что есть всего шесть минут.
– Шалом, – не теряя присутствия духа, произнес Портвейник.
– Здравствуйте, – доброжелательно сказал председатель комиссии. – Так мы вас внимательно слушаем, господин Винник.
– Я не Винник, а Портвейник, – заявил Сема. – В Израиле, товарищи, жуткая безработица…
– Знаем, знаем, давайте по существу, – потребовал зампредседателя. – Что это вы там придумали насчет работы?
Сема достал из кармана тезисы на иврите и надел очки.
– Ой, не морочьте голову, говорите по-русски, – закричала с места рыхлая дама в матроске и модных кружевных кальсонах. – Здесь все свои!
– Понимаете, я уже почти пожилой человек, – проговорил Сема, складывая очки. – И я знаю, как надо делать рабочие места.
– А как?
– Строительным материалом, товарищи, могут служить доски, из которых сделаны багажные ящики олим. Их очень много по всей территории страны. Это – каркас и стены. Термоизолирующим элементом послужат использованные целлофановые кулечки с шука, которые ни один оле хадаш не выбрасывает, согласно выработанным в Союзе навыкам. Так что резервы кулечков, товарищи, тоже неисчерпаемы…
– Ну, кулечки, доски… – нетерпеливо проговорил председатель. – А дальше?
– А дальше делаем рабочее место, – Портвейник взял со стола лист бумаги и уверенно нарисовал куб. – Здесь будет дверца, здесь отверстие для электропроводки, с обеих сторон по иллюминатору, а тут пустим отделочную жестяную полосу, чтобы было красиво.
– Слушайте, это какая-то летняя уборная получилась! – недовольно сказал зампредседателя, – как у нас в Бобруйске, когда я был маленьким.
– А где вы видите здесь унитаз?! – набросился на него Портвейник. – А место для рулона?
– При чем тут унитаз? – пожал плечами зам. – В Бобруйске тоже не было унитаза…
– Хаим, дайте ему договорить, – вмешался председатель. – Человек не мог знать, что вы из такого места, не надо нервничать. Продолжайте, мужчина.
– Это, в общем, все, – заключил Сема, откладывая карандаш.
– Я что-то не поняла, – произнесла дама в кальсонах. – Так на рабочем же месте людям надо работать…
– Ну и пусть работают, – ответил Сема.
– Так там же надо деньги зарабатывать!..
– А вы что, не сталкивались здесь, в Израиле, что на рабочем месте не платят? – сурово осведомился Портвейник, обводя комиссию тяжелым взглядом.
– Да, кстати, о деньгах, – немного смутившись, по существу задал вопрос председатель. – Какова себестоимость вашего рабочего места?
– Ровно триста шекелей.
– А оно надежное?
– Абсолютно. На болтах, с контргайками.
– А знаете, такое – каждому новому репатрианту по карману… – вдруг задумчиво проговорил религиозный член комиссии в кипе, с бородой и пейсами. – А наша партия выбьет фонды на мезузы.
– Нет, я понимаю, если бы это был какой-то агицн-трактор с мотором, – не унималась рыхлая дама в кальсонах, – тогда это на что-то похоже. Но здесь даже нету никаких железных рукояток…
– Слушайте, Циля, что вы придираетесь, – прервал ее председатель. Какие рукоятки? Заладили – похоже, не похоже… Наша генеральная линия – создание рабочих мест. А чтобы было совсем, как настоящее, надо сделать немножечко трудностей, чтобы можно было получить только по блату, через дядю, там, тетю, я не знаю кого… Это буквально первое конструктивное предложение, которое я слышу за последние полгода. Кроме того – совсем недорого, я уже не говорю об экологии.
– Сначала, товарищи, можно делать прямо из неструганных досок, – заговорщицки добавил Портвейник. – Потом постепенно улучшать отделку, красить, подводить телефон, воду, канализацию, – он злобно посмотрел в сторону зама, – можно со временем и кухоньку пристроить, и туалетик…
– Я знал, что туалетом кончится, – желчно сказал зампредседателя. – Я – против!
– Проголосуем, – распорядился председатель. – У нас демократия. А вы, мужчина, пока выйдите.
– Господин Винник, – сказал через пять минут председатель, выглядывая из комнаты. – Оформите ваш проект у секретаря в виде правительственной программы, пусть отпечатает и занесет.
…Теперь на севере и в центре страны созданы промышленные парки «Таасият алия». Свежесколоченные рабочие места разбиты на кварталы, а кварталы на участки.
На рабочих местах трудятся новые репатрианты. Они сидят в дверях своих кубов под новенькими мезузами и с озабоченным видом пьют растворимый кофе. Многие взяли свои места в рассрочку, а некоторые получили от Сохнута и Джойнта безвозмездную ссуду, но все, конечно, по блату.
– А в чем заключается ваш производственный процесс? – спрашивают розовощекие янки, осторожно трогая шершавые доски с надписью: «Гозенфельд Фаня. Жмеринка-товарная – Ашдод».
– Здесь каждый на своем рабочем месте свидетельствует, что деньги, жертвуемые на жизнь евреев в Израиле, используются по назначению, – с гордостью объясняет бестолковым туристам научный директор парков «Таасият алия» господин Портвейник. – Мы – живем!
– О`кей, – кивают американцы. – А как у вас поставлен контроль качества?
– Очень высоко, – охотно отвечает Сема. – Независимая группа ревизоров под руководством пенсионеров Далетмана и Ерухимовича день и ночь сравнивает факты нашей жизни с жизнью при советской власти в Гомеле и Черкассах и, если разница не в пользу Израиля, разворачиваются скандалы в крупных русских газетах и запускается компания по рассылке писем еще не выехавшим родственникам.
В целом же отрасль характеризует стремление к достижению высоких показателей. Поэтому постоянно действует соревнование на лучший японский автомобиль по олимовской льготе и на новый просторный «Амидар» в престижном районе. На девяносто шесть процентов возросло потребление кошерных колбасок «Зоглобек» и стереомагнитофонов, а использование в перекурах папирос «Беломорканал» и сигарет «Прима» сведено к одному проценту…
«Потрясающе! Нам в Израиле все очень нравится, – пишут в прошнурованной книге отзывов довольные янки. – Только вместо японских, все-таки, лучше покупать американские автомобили и еще в соответствии с нашим федеральным стандартом про мужчину надо говорить не «ху», а «хи», а про женщину не «хи», а «ши». В остальном же американские деньги расходуются по назначению»…
…Портвейника забpали в милуим, однако на медкомиссии он оказался рыжей фигуристкой и тогда его отвели к известному воспитателю.
– Винник, зачем вы пипу трогали? – строго спросила Крупская. – Видите, что случилось…
– Ни хрена не случилось!.. – бесшабашно заорал спящий в своем директорском кресле Сема. – Да я генерал-майор армии трудового резерва!! Понимаешь, указывать она мне будет, хрычовка старая!
БЕСПРЕДЕЛ
Некоторым часто снится один бандит по имени Софрон Софронюк…
Улыбается щербатым ртом, гнусно подмигивает, ширинка расстегнута, на лапе волосатой наколка «Люська». Ясно, что сидел, а за что – даже думать противно. Сволочь, одним словом…
А видят этого Софронюка во сне и Ларочка Затуркевич, и Фима Мизерман, и лысый Наум Подпольный с детьми Эдиком и Мариком, мастерами по академической гребле… И даже бывший майор Бездетко из Кирьят-Хаима, хотя он и вообще украинец, участник обороны Кабула… Короче, абсорбция эта и так вот где, а тут еще Софрон по ночам показывает, кто настоящий пахан и хозяин, Святая это земля или там Казань татарская.
Конечно, были попытки пресечь произвол. Так крутой программист Гриша Аксельродов ходил с дубиной на разборку с Софронюком, но тот возьми и выскочи верхом на серой крысе ушастой, та зубами как заскрежещет, шерсть дыбом. Образованного Гришу стошнило, палку уронил, а Софрон подъехал, ногой его бьет, будит, в другой раз, значит, чтоб неповадно было…
Вред от Софронюка, как от ХАМАСа с Джихадом, если не больше. Пользуясь свой нематериальностью он, если трезвый, строит олим хадашим всякие козни и такие пакости, что иной проходимец и подсознанием не додумается. Умеет Софронюк унизить человека, показать ему такие темные стороны жизни, что будь он сам не урка, а с высшим образованием, не пьяница, а гражданин западной демократии, давно открыл бы сатанинскую секту и греб валюту лопатой.
В общем, первым пострадал архитектор Зорик Цадкес из Чернигова, еще в девяностом году. Спит ночью Зорик в Афуле и видит, как к нему в голову вместо идеи приходит красномордый Софронюк с проектом подземного небоскреба, в который лом завернут.
– Земляк, – говорит, – на, за бутылку.
– Подземный небоскреб – некрасиво, – начинает интеллигентно возражать Зорик. – Кто вам сказал, что дома строят вниз?
– У Израиля поверхности мало, – говорит Софронюк. – Бери, падла, а то дам по голове! – и как замахнется…
Ну какая водка у Цадкеса? Тем более, во сне? Так взял… А Софронюк говорит:
– Тогда чтоб внедрил обязательно. Над ним кореши три года в зоне корпели. Я твою харю запомнил. Ну, пока… – и ушел, дверью хлопнул, чуть барабанную перепонку не порвал.
Ну, Зорик давай по конторам бегать со своим ивритом, а его отовсюду гоняют, то ришайона нет, то дискретности, то вообще «русских» не любят. Спать Зорик по ночам стал бояться. Задремлет, а сам прислушивается – не идет Софронюк? Через неделю извелся, заснул-таки. Слышит, ломится пьяный Софрон в голову, грозится все извилины пересчитать. Пустил… А тот сразу к вестибулярному аппарату и давай накручивать по коду Америку, к Зорикиному шурину на Брайтон.
– Вовик! – орет. – У тебя зять с ума сошел! Иглой ширяется, жену бросил, арабам Родину продал! А ты, курва, деньги шлешь! Не шли!.. – и как загнет матом, а потом трубку финским ножиком срезал, сунул в карман и ушел…
Хорошо, в Нью-Йорке разница во времени, шурин не спал, на такси вкалывал – не слышал.
Короче, потихоньку собрал Цадкес амуту из таких как сам, получил местечко в песках и строит на машканту подземный небоскреб, что дружки Софрона придумали. А израильскому каблану что? Он всех «русских» в гробу видал, лишь бы деньги платили…
Другой жертвой стала Ларочка Затуркевич. Она курсы секретарш окончила, хоть у самой вторая степень, легла ночью спать, а Софрон тут как тут снится.
– Не боись, девка, – говорит, – я тебя на работу устрою, – а у самого рожа гнусная. – Пойдешь в контору к Ави Пицхакову, скажешь – от меня. Мы с ним в Котласе на одних нарах срок мотали, он место тебе даст.
Ну, Ларочка вежливо поблагодарила, проснулась утром, накрасилась и поехала. Она же что про Котлас, что про Шизафон, скажем, вообще ни черта не слышала…
А этот Ави, конечно, тоже тот еще бандит был. Контора у него с компаньоном в приличном месте, с вывеской на иврите. Усадил Ларочку за махшев, обещал испытательный срок две недели, а там и полную ставку… Ларочка день по клавишам стучит, второй. А на третий Пицхаков говорит:
– Приходи в шабат, адын сырочный работа эсть. Только в сарафане приходи.
Ларочке это как-то не понравилось, но она, дура, взяла и пришла в сарафане. Пицхаков тоже пришел, дверь на ключ запер и давай Ларочку хватать потными руками. А в шабат – кричи, не кричи, кто тебя из мисрада услышит?
В общем, плохо бы кончилось, если б не компаньон Пицхакова. Он тоже вдруг снаружи дверь своим ключом отпирать начал – ему на шабат Софрон другую жертву в сарафане подставил, только спьяну накладка вышла…
Ларочка успела убежать, так Софрон на Мизермане отыгрался.
А Фима Мизерман, надо сказать, если спал – вообще снов не видел, предупредил его кто-то в Ташкенте. Софронюк и туда, и сюда – везде глухо, а Мизерман еще и не пьет ни грамма, на гипнотизеров понаехавших не ходит, гриппом без температуры болеет, не бредит… Ну, крепкий и здоровый, как слон. Однако Софронюк его на любовнице Тане подловил.
– Закрой глаза, – говорит Таня Мизерману, а сама набор мужских трусиков за спиной в подарок держит. – А ну-ка, представь, чего бы тебе больше всего хотелось?..
Мизерман-то глаза закрыл и только собрался себе голую Таню представить, а Софронюк тут как тут влез, тоже голый, как из бани, попа волосатая, вся в татуировках.
– Ой, – говорит тонким голосом, – так ты, Фима, гомосек? – а сам ему веки двумя руками держит, чтобы Мизерман глаза не открыл. – Гляжу, такой мужик видный, такой мужик… Иди в шмиру работать, там тоже все мужики…
– Да я в Технионе на стипендии Шапиро, – растеряно так отвечает Фима.
– Иди, сука, – говорит Софронюк щербатым ртом. – Сейчас явлюсь твоей бабе да заложу, как ты меня с корешами на зоне опустил, – и мохнатой задницей вдруг как завертит…
– Ну, милый, представил? – загадочно спрашивает Таня и протягивает Фиме эти трусики несчастные…
Софронюк ему и веки отпустил, но Мизерман стоит ни жив, ни мертв, ждет, что тот дальше выкинет. А Софрон что – свое дело сделал, затаился.
Пошел Мизерман в шмиру, наплел, что подработать хочет, а там его еле-еле взяли без милуима, да еще с третьей степенью.
Из неуважения к «русским» выдали какой-то кремневый пистолет с шомполом в тряпичной кобуре и форменную рубашку без пуговиц. В таком виде пошел Мизерман упражнение для сторожей в тир стрелять и чуть всех там не спалил своим старым порохом…
А со стипендии Шапиро его взашей выгнали, как только увидели с кремневым пистолетом.
Однако с Сашей Клафосом Софронюк поступил вообще как последний изверг.
Был Саша всю жизнь тихим инженером-теплотехником в строительном тресте, по вечерам стихи писал, мечтал о всяком, о счастье в общем… Хотел за границей жить, иметь чековую книжку, новый белый автомобиль, подругу-красавицу и вообще, чтоб окна выходили на теплое Средиземное море и кругом пальмы с кипарисами…
Ну, как водится, приехал Клафос в Израиль, получил теудат оле, лег ночью спать, а ему Софронюк приснился.
– Санек, держись, – говорит. – Я тебе, как господь Бог, все желания исполню, бля буду…
– Да что вы… – смутился Клафос. – Вы же, наверно, давно тут живете, а я только приехал, вы меня совершенно не знаете…
– Как облупленного, – ухмыляется Софрон. – Давай в очко сбацаем.
– А на что? – осторожно спрашивает Клафос. – На часы?
– Какие часы! На то, что тебе на хер не нужно!
– У меня лишнего ничего нет, – серьезно отвечает Саша.
– А крайняя плоть есть?
– Ну при чем тут это?.. – густо краснеет Клафос.
– А не западло тебе, кучерявому, необрезанным ходить? Бери карту, козел!
Взял Саша карту, потом еще две, набрал двадцать, а у Софронюка очко!
– Слышь, – говорит Софрон. – Даю тебе день сроку. Карточный долг, понял?
– А потом что? – спрашивает Саша.
– Потом еще сыграем. Смотри мне…
Проснулся Клафос, голова после такой ночи трещит, сел на кровати, задумался, а потом пошел в полицию.
Однако со своим ивритом, он, конечно, толком ни черта объяснить не смог, запутался.
– Ма кара, хавэр? – сочувственно, говорит ему дежурный полицейский в кипе и с пистолетом за поясом. – Правильно, всем «русским» надо брит мила. При чем тут твой Софроньюк, а?..
Ну, делать нечего, поехал Саша в купат холим, по олимовской льготе сделал себе обрезание.
На ночь принял две таблетки «акамола» и с тяжелым сердцем лег. Только задремал, приходит Софронюк.
– Отрезал?
– Да, – тихо говорит Клафос. – Болит…
– Ничего, – ласково так отвечает Софронюк и садится совсем рядом. – Это у тебя там абсорбция болит. Леат-леат, поболит и перестанет. На вот карту…
– А теперь на что? – со страхом спрашивает Саша.
– Счастье твое поставишь, – усмехается Софрон. – Глядишь, и баба с пальмами обломится, и тачка белая…
Сыграл Саша раз, и второй сыграл и все выигрывает, а Софронюк знай себе, улыбается. Достанет из кармана бутылку, отхлебнет, и снова колоду тасует. До утра сидел, а потом хлопнул Сашу по плечу и ушел…
Короче, есть теперь в Израиле у Клафоса и белая «Самара», и жена красивая из Черновиц, и счет в банке, и квартира в Хайфе с видом на море…
Да только ясное дело, Софронюк все специально подстроил.
На «Самаре» своей ездит Саша по уборкам за пять шекелей в час, чужие туалеты моет, иврита не знает, на счету в банке минус – машина, машканта, жена красивая не готовит, не стирает, только кофе пьет, по магазинам за шмотками мотается, а за квартиру с пальмами пятьсот долларов платить надо.
Знал, конечно, сволочь Софронюк, что счастье-то у Клафоса еврейское…
Вот как-то собрались братья Подпольные с папашей Наумом Моисеевичем, которых ночью Софронюк подбил взять ссуду на строительство гребного канала в Димоне, позвали еще украинского майора Бездетко и бывшего сиониста Фришмана, которых тот же Софрон подговорил стать им гарантами на ссуду в двести тысяч, и обратились к другим жертвам. Дали объявление в газеты «Вести» и «Наша страна» и хотели еще на радио «РЭКА», но средств не хватило. Однако, все равно, народ активно откликнулся. Пришли на собрание и сначала единогласно постановили писать коллективную жалобу русскому послу в Тель-Авив, но потом решили сразу обратиться в международный трибунал в ООН, чтобы привлечь Софронюка за преступления против человечности.
Об этом с интересом узнала израильская общественность, которая, как всегда, заняла неоднозначную позицию.
– Это русская вялотекущая шизофрения, – авторитетно заявлял один левый израильский физик, хотя раньше и сам, бывало, выезжал в Богодуховский район на картошку. – Это типичные посткоммунистические фобии на комплексе невосприятия свободы личности…
– Нет, это проявление нового секретного арабского психологического оружия! – гневно возражали правые. – Правительство преступно бездействует, а наши «русские» уже почти все сошли с ума!..
– Да это просто какой-то «Кошмар на улице Вязов»!.. – жалели пострадавших богатые олим из Америки. – Их Софроньюк точная копия нашего Крюгера, только Фредди не сидел в тюрьме на страшных русских нарах…
В общем, одна совместная фирма из Петербурга на деньги «Сионистского Форума» взялась расследовать это дело. Через месяц с помощью фоторобота удалось точно установить, что на самом деле проживает Софронюк в поселке городского типа Красная Лопань, пьянствует в кролиководческой бригаде и, действительно, по ночам дома не ночует…
Нанятый «Форумом» частный детектив Финкельштейн, используя свои старые связи в России, приехал с ОМОНом в Красную Лопань брать Софронюка.
– Да какой такой, мать-перемать, трибунал?! – очень удивился Софрон, когда в райотделе милиции Финкельштейн официально зачитал ему международное обвинение. – У нас в России демократия и права человека! Понял? Вали к едрене матери в свой Израиль, так там и передай: за действия, произведенные мною в чужом сне, я ответственности не несу!
Круто повернулся и ушел к своим кролям, да еще милицейской дверью хлопнул…
Возвратился Финкельштейн в Тель-Авив не солоно хлебавши, а Софрон после этого вообще напролом пошел, на израильских политиков перекинулся. Иврита, подлец, не знает, но такое выкобенивает, утром газету открыть страшно…
Вы думаете, все?
Недавно, по случаю, на Западе купили архивы КГБ. А там, среди прочего, совсем свежие оперативные сводки. Некто Гришка Хаймович, безродный космополит, сионист и масон, регулярно снится членам общества «Память», заслуженному штангисту Власову, одному математику Шафаревичу и еще уйме народа.
Есть пострадавшие, а материальный ущерб по России вообще учету не поддается.
Хаймович этот живет, конечно, в Израиле, в Холоне, в двухкомнатном Амидаре на четвертом этаже. На склоне лет в религию подался, носит кипу и пейсы, так, с пейсами, там в России и снится…
Ну, приходили к нему паломники в Святую Землю из Свято-Данилова монастыря, укоряли.
– Ничего не знаю! – запальчиво отвечал Хаймович. – У нас тут, в Израиле, демократия и права человека. За действия, произведенные мною в чужом сне, я ответственности не несу! Разговор исчерпан!..
Так вот. Тот не несет, этот не несет… Люди страдают, жизнь к черту рушится и порядок навести некому.
Вот некоторые метафизики серьезно утверждают, что мы все, – ну, они там и мы тут, – тоже кому-то снимся…
Кому?
Один меткий обозреватель в газете так открыто и пишет: «если снимся – пусть немедленно проснется и прекратит беспредел!»
ДРОЗДЫ ПРАВЛЕНИЯ
(К 90-летию со Дня рождения Д. Хармса)
По ночам Лизин муж пронзительно храпел. Лиза во сне раздражалась, потому что ей казалось, что звонит телефон. В конце концов, она поскандалила на телефонной станции, чтобы прислали монтера. После ремонта муж перестал храпеть, однако телефон продолжал работать плохо, потому что в пять часов утра зазвонил, а когда Лиза схватила трубку, то услышала на иврите требование явиться в Кнессет на ближайшее заседание.
– Теудат зеут брать? – хрипло спросила Лиза, шаря в потемках карандаш.
– Брать, – приказали на другом конце. – Копию трудовой и характеристику с последнего места работы.
– А я в Израиле еще не работала, – испугалась Лиза.
– Значит с места, на котором еще не работали, – неопределенно ответили из Иерусалима и дали отбой.
– Как это, с места, на котором еще не работала? – спросила утром Лиза у мужа.
– Идиотка… Вон, из самого Кнессета звонят, может, работу чистую предлагают, а она дурацкие вопросы задает, – возмутился муж. – Ты королевой была?
– Нет… Я же, Боря, инженер-технолог по аккумуляторам.
– Ну, я тебе сам напишу, – сказал муж. – Мне в комиссионке утюг в бланки Иерухамского монархического общества завернули. Дай ручку с черной пастой.
Лизин муж написал, что по работе на троне тов. Фишман Елизавета характеризуется положительно, постоянно участвует в общественной жизни двора, активно борется за чистоту престола и прилегающей территории, высоко несет звание Ее Величества, в быту скромна, морально устойчива, политически грамотна. Рекомендована местным комитетом к выезду с королем Борисом на монархическую работу в центральный район. Характеристика дана по месту предъявления.
– А мы ж в Иерухаме ни разу не были, – сказала Лиза.
– Оставь! Полно монархов по всему миру находится в изгнании. Сегодня Иерухам, вчера Кирьят-Ям, завтра Шизафон… какая разница. Ты, главное, на образование напирай – индустриальный техникум и заочный политехнический. В Кнессете в первую очередь на диплом смотрят.
Лиза поехала на автобусе в Иерусалим, предъявила на проходной теудат зеут и ее без разговоров пропустили в парламент.
– Здравствуйте, гверет Фишман, – сказал ей председатель комиссии по общественным делам. – Вы говорите по-русски?
– А я только по-русски и говорю, – ответила Лиза.
– Есть мнение привлечь вас к ответственной общественно-политической работе. Бумаги привезли?
Лиза открыла сумку и достала пачку документов. Председатель надел очки и стал читать.
– Индустриальный техникум – чепуха, – отмахнулся он. – А вот что вы царствовали в Иерухаме – замечательно. Это правда?
– А как же, – соврала Лиза. – У меня и характеристика подписана.
– Тогда идемте сейчас в зал заседаний, оформим это голосованием.
В зале шли прения, распаренные депутаты много ругали какого-то члена Кнессета Ицика, который бил жену и пропускал сессии парламента, потом толстый дядька в пейсах сказал на выступающего «гой» и ловко плюнул в его сторону, а араб с черными усами, поднявшись на трибуну, призвал бороться за увеличение алии из России.
– Дурак, что ли? – спросила Лиза у председателя, который ей переводил.
– Это такие политические интриги, – объяснил председатель. – Потом все вместе идут в буфет пить кофе. Демократия.
Наконец, перешли к повестке дня и спикер объявил, что Израиль нуждается в царе. Все замолчали и посмотрели в сторону председателя комиссии по общественным делам.
– А что такое? – вставая, сказал председатель. – Традиции монархии утрачены две тысячи лет назад, надо восстанавливать. Приехали подготовленные кадры. Хочу вам представить Ее Величество гверет Елизавету Фишман…
– А она из дома Давида? – подозрительно спросила по-русски депутатша от коммунистической партии.
– Из дома Давида Соломоновича Мищука, – уточнила Лиза.
– Он был помещик?
– Он был Мищук.
– Конечно, монархия! – закричали с мест сразу несколько депутатов. – Свита, венец, дворяне. У нас как раз и конституции нету!.. – но спикер начал стучать на них деревянным молотком и они замолчали.
Тогда поднялся молодой депутат Рабинович.
– Да, монархия, но только в демократической форме! – строго подытожил он. – Мы будем проверять каждые полгода. Специальная парламентская комиссия и ведомство государственного контролера!
– А тебя, Рабинович, первого… – себе под нос тихо сказала Лиза.
– Что – первого? – не расслышал председатель. – Повесить?
– Да.
– Вы с этим подождите, пожалуйста, – попросил председатель по общественным делам. – Еще не состоялось голосование.
Тем временем к Лизе важно подошел депутат от религиозной партии и стал ее внимательно рассматривать.
– Слушай, ничего. Ты мне нравишься, – сказал он. – Только обязательно постригись и мы тебе зубы вставим.
– Да я сама могу сделать так, что тебе все зубы вставят, – неожиданно на чистом иврите ответила Лиза. Депутат шарахнулся в сторону, а председатель показал Лизе большой палец.
– Надо решить вопрос о престолонаследии, – сказал спикер.
– Никаких династий! – снова вскочил Рабинович. – Наследника престола будет выбирать Кнессет большинством в шестьдесят один голос.
– Вот собака, – сказала Лиза. – Пусть спасибо скажет, что мы не привезли вам красное знамя…
Вопрос поставили на голосование и Лизу большинством избрали на царство.
– Землю не отдавать! Земля теперь королевская! – обрадовано закричали депутаты правых партий. – Как завещано в первоисточниках!
– А третий государственный язык, – заявила Лиза, – будет русский с еврейским акцентом. И русские в Израиле первыми в космос полетят!
В качестве дворца за Лизой закрепили отремонтированный трехэтажный матнас, дали «Вольво» с водителем и сотовый телефон в кожаном футляре.
– А на кой нам водитель? – при всех спросил на коронации Лизин муж. – У меня ж права есть. Лучше я и эту ставку получать буду…
– Какая ставка, ты теперь король, – зашипела на него Лиза. – Надень корону и стань в сторону.
Заняв престол, Лиза сейчас же напечатала в газетах объявления, что требуются аристократы на полную ставку, кавалергарды и работники свиты.
– Какие дворники? Дворяне!.. – кричала она звонящим по сотовому телефону. – Не швабра, а шпага! Купите себе на тахане мерказит!
Лизин муж сначала скучал во дворце за русскими газетами, но потом вспомнил, что был когда-то младшим лейтенантом запаса, взял саблю и стал заниматься с кавалергардами строевой подготовкой.
«Раньше кавалергарды были усатые, а теперь носатые, – желчно написал в Москву корреспондент «Правды». – Вот и в Израиле появилась монархия. А зря. Еще в каком-нибудь Свердловске расстреляют…»
Подданные из новых репатриантов, бывшие жители Горловки, Белгорода и Саратова за Лизу очень радовались и писали письма.
«Ваше Преосвященство, – написал пенсионер Моисей Щупак из Бат-Яма. – Мы тут за вас надеемся, что теперь дрозды правления будут в крепких руках. Они в Израиле говорят, что все русские – проститутки, а у нас, понимаете, не только проститутки, а царицы, ветераны и образованные работники умственного труда. Мой зять работает бухгалтером на птицефабрике, и начальство дает ему бесплатно курей».
Правда, один пьяница Киселев из Кирьят-Гата сказал корреспонденту «Едиот ахронот»:
– Жиды продали Россию. Они, ептать, и Израиль продадут! Чо вылупился?
Но в целом пресса положительно отзывалась о правлении королевы Елизаветы и короля Бориса.
Космической программой занялись летчики Сима Гагарина и Берман-Титов. Правда, на ракету денег не хватило, и Лиза объявила среди репатриантов сбор средств на постройку дирижабля.
– Слушайте, диктатура всегда с этого начинается, – предупреждал один старый диссидент. – В тридцатых товарищ Сталин тоже занимался воздухоплаванием, а поэт Лебедев-Кумач не хотел давать денег на дирижабль.
Так этого Кумача чуть не расстреляли, перестали хвалить и не дали орден Ленина. Куда мы идем?..
Однако старых диссидентов никто не слушал, все устраивали свою светскую жизнь, ругались из-за титулов и не учили иврит.
А когда в торжественной обстановке готовый дирижабль надули, он лопнул и Берману-Титову оторвало палец. А еще взрывом повалило яблоню, которую когда-то на Первое мая посадила Голда Меир.
– Ни черта не умеют, – сердито сказал депутат Кнессета Рабинович. – Пора собрать комиссию и заслушать отчет государственного контролера.
Лизу и Бориса пригласили в Кнессет, и Лизе сразу не понравилось, что вместо трона подали пластмассовые стулья.
В своем докладе государственный контролер перечислила ошибки и факты некомпетентности особ, приближенных к монарху.
– Например, Барон Аркадий получал зарплату четыре тысячи шекелей, – сказала контролер, – не являясь представителем высшей знати в действительности. Барон – это просто его фамилия по теудат зеуту. Имеется справка из Министерства внутренних дел.
Также чины еврейской конной королевской полиции вместо лошадей ездили на пони на том основании, что страна маленькая. Это привело к тому, что посол Великобритании направил ноту нашему правительству, где жаловался, что при погоне за преступниками мимо посольства конные полицейские отвратительно шаркают подошвами по мостовой.
Чета Фишманов, – сказала контролер, – и после коронации получала пособие по безработице, что противозаконно, поскольку монархи имеют действующее дело в виде Израиля.
«Русские репатрианты по своему менталитету скорее склонны к влажным уборкам и вооруженной охране, чем к аристократической деятельности, – злорадно повторил слова Рабиновича диктор в выпуске теленовостей. – Сегодня решением Кнессета Фишманы лишены престола, двор распущен, а приближенные получат письма об увольнении».
Недовольные Лиза с мужем вернулись на съемную квартиру.
– Сволочи, – сказала Лиза. – Ну, подумаешь, дирижабль лопнул…
– Кавалергардов жалко, – вздохнул Борис. – А Рабиновича и без нас повесят.
Лизин муж по ночам снова стал храпеть, а Лизе опять начало казаться, что звонит телефон. Она сообщила на телефонную станцию, и оттуда прислали монтера.
– Так, в чем дело? – спросил монтер и полез в аппарат отверткой.
– Меня свергли, – сказала Лиза, – а тут еще телефон поломался.
– Я живу в Израиле уже двадцать лет, здесь каждый должен съесть свою порцию дерьма, – ответил монтер.
– А как же насчет земли, текущей молоком и медом? – возмутилась Лиза. – Ничего себе, мед!
– Надо принимать понемногу каждый день, как все.
– Но ведь вы же не пьете ваш чертов кофе с говном! – закричала Лиза.
– А у меня квиют, – заявил монтер и посмотрел на Лизу светлыми глазами.
ТРАНСИРРАЦИОНАЛ
Стремительно рассекая головой воздух и хлопая на ветру полами пиджака, Ширман мастерски разминулся с грузовым самолетом и свечой взмыл к солнцу.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… – радостно напевал он. – Преодолеть пространство и простор!..
На высоте семь тысяч метров он принял валидол, потому что стало трудно дышать, и, заложив вираж, камнем ринулся к земле. С треском оторвалась на рубашке пуговица, и от турбулентных потоков развязались шнурки на туфлях.
Сунув два пальца в рот и выпучив глаза, Ширман оглушительно засвистел над самой землей и, совершив головокружительную «мертвую петлю», перешел в горизонтальный полет…
– Я научу вас летать! – кричал он репатриантам из Киева, Гомеля и Москвы. – Я открою вам небо. Поприлипали к съемным квартирам!
– А мы «русскую» общину создаем, – обстоятельно отвечал ему снизу Моисей Спивак из Минска. – Будем свою газету издавать, КВН проведем и митинг за увеличение корзины…
– Местечко! – кричал Ширман. – Общину они захотели! Корзину! Да мы же всегда жили духовной жизнью, мы – выше этого! Я научу вас летать!
– А мы высоты боимся, – объясняла Роза Исааковна. – Это вы, молодой человек, себе летаете. А мы на шук ходим, там картошка уже по два шекеля кило и зять у меня шестой месяц без работы…
– Эх вы!.. – бросал в сердцах Ширман и без разбега взлетал в небо.
– Я чайка Ширман по имени Джонатан Ливингстон!.. – кричал он облакам, солнцу и шарахающимся птицам. – Я плоть от плоти воздушной стихии! Я – вихрь! Я – луч света в темном царстве!..
– Кстати, насчет плоти… – задрав бороды, говорили между собой ответственные за абсорбцию равы. – И вообще – эти идиотские полеты в пиджаке и ботинках в небо с непокрытой головой – некошерные. Без дэлека и с такой жуткой аэродинамикой могут летать только ангелы и, может быть, сам Машиах, а не эта скотина Ширман. Дождемся еще, он по морю пойдет, яко по суху, тогда, бихляль, хлопот не оберешься…
Равы между собой тихонечко прокляли Ширмана и отступились.
А Ширман свил себе гнездо в горах Кармель из картонных ящиков, днем спал, а по ночам поднимался к звездам. И чем выше взлетал он в небо, тем светлее становилось у него на душе, и как шелуха спадали оковы политехнического образования, опыт холодной обработки металлов и знание немецкого со словарем.
В стратосфере Ширмана ощупывали тревожные лучи радаров ПВО, но, смеясь, он презрительно отражал их своим румынским пиджаком…
В один из полетов в безлунную ночь его догнала летающая тарелка с ярко горящими иллюминаторами и осветила неземным серебристым светом.
– Слушайте, Ширман, остановитесь, – телепатически обратились с тарелки. – У нас контакт на пару минут.
Ширман резко сбросил скорость, завалился на бок и, сделав глубокий вираж, медленно облетел НЛО.
– В чем дело? – спросил он, засовывая руки в карманы.
– Где вы научились так красиво летать? Вы что, в авиации служили?
– Нет, в бронетанковых частях.
– А почему другие не летают?
– Потому что нужно особенное состояние души!
– А что такое душа, Ширман?
– Душа – это поле битвы между Богом и Дьяволом. В моей душе Бог истребил Дьявола и я могу подняться к звездам…
– Нет, это средневековые предрассудки, – сказали с тарелки. – На такой достоевщине нельзя построить серьезной научной теории. Чтоб вы знали, на самом деле у людей существует вторая иммунная система, которая предохраняет от иррационального влияния. А у вас она разрушена новым вирусом. Вам лечиться надо.
– Неправда, – сказал Ширман. – Откуда вирус, а?
– Вирус за много лет выработался из вируса гриппа под влиянием социалистического образа жизни и аварий на атомных станциях. А передается при деловых контактах. Ездили в киевский кооператив за четырехдюймовыми шайбами?
– Ездил…
– Ну, вот.
– А почему же тогда там никто не летал?..
– Инкубационный период инфекции большой. А в Израиле жарко, поэтому тут он короче… Можем таблеточку дать, хотите?
– Не хочу, – сказал Ширман и, понурив голову, полетел своей дорогой, а тарелка растворилась в ночном небе.
Приземлившись у себя на Кармеле, Ширман зашагал взад-вперед по гнезду, заложив руки за спину.
– Я не боюсь иррациональной инфекции! – сказал он громко. – Если вирус дает человеку способность летать, то это не болезнь, а свобода!
– Люди! – закричал он утром, бросаясь с горы в долину. – Я принес вам свободу! Я один знаю, как заразить всех!..
Он снял в банке свои квартирные деньги и дал объявление в газетах:
«Новые репатрианты, имеющие перспективные предложения, приглашаются в компанию «Ширман херут баавир» для деловых контактов! Беспроцентные ссуды! Дискретность гарантируется!»
Тогда народ, наконец, повалил к нему. У его дверей столпилась очередь и люди с ночи вели список. Ширман никому не отказывал. Он всем давал по пятьдесят шекелей, заполнял анкету и, для надежности, еще троекратно целовал… Не щадил он и детей, которых брал на руки и нарочито деловито предрекал карьеру фотомодели или успех на детском конкурсе красоты…
А через три месяца на последние деньги снял помещение на двенадцатом этаже здания в Тель-Авиве и пригласил всех по списку.
– Братья, – обратился он к собравшимся. – Теперь каждый из вас может летать! Инкубационный период окончен! Подойдите к окнам, не бойтесь! До свободы один шаг!
Но желающих не нашлось.
– Смотрите! – сказал Ширман и, разбежавшись, перепрыгнул через подоконник.
Наступила мертвая тишина…
– Вот это – по-нашему! По-шагаловски!.. – вдруг выкрикнул пенсионер Мильнер и взмахнул шляпой, но жена крепко взяла его за локоть. Все подошли к окнам и посмотрели вниз на асфальт.
– Нет, я здесь! – закричал сверху громовым голосом Ширман. – За мной, люди!
Тогда одинокая бывшая завуч Клара Соломоновна, высморкавшись в батистовый платочек, решительно раздвинула плечом любопытных и, подобрав платье, встала на подоконник. Спикировав, Ширман ободряюще ей свистнул, Клара Соломоновна покачнулась и упала лицом вперед… Все ахнули.
Но не достигнув земли, она отчаянно замахала короткими руками и тяжело полетела вверх. В ее близоруких широко раскрытых глазах светилось счастье.
– Женщинам в тренировочных штанах надо! – закричала она, пролетая мимо двенадцатого этажа. – А то неудобно, когда снизу смотрят… Я птица! Я чайка Клара по имени Джонатан Ливингстон!..
– Если эта Клара – чайка, то и я могу, – заявил Гарик Фрумкин и, прижав к груди кейс с деловыми предложениями, выбросился в окно. Ширман едва поймал его у самого тротуара.
– Вы идиот, – злобно сказал Ширман.
– Почему?
– Вас же нет в списке!
– Так что? – обиделся Гарик.
– А нужен инкубационный период. Дайте сюда, – Ширман открыл кейс и пробежал глазами бумаги. – Будем считать нашу встречу деловой, – и троекратно поцеловал Фрумкина в щеки.
– У них корней нет на этой земле, – стали глухо говорить о «русских» местные. – Вот увидите, они все в Америку улетят. Вон, сколько их поднялось, солнца не видно…
Иногда снизу по ним стреляли из рогаток смуглые дети и кричали: «Маньяк! Маньяк!..», но люди не обращали внимания, а только понимающе улыбались друг другу.
Однажды вечером пришел к Ширману молодой марокканский еврей, хозяин двух высотных домов в Тель-Авиве, и попросил:
– Научи. Я тебе пятьсот шекелей заплачу.
– Нет! Ты сначала Набокова прочитай, паршивец! – сказал ему Ширман, – И жилплощадь отдай бедным! Тогда будет деловой разговор.
«Не еврейское это дело – витать в облаках, – со скрытой завистью писали о «русских» разные комментаторы. – Их извращенные воздушные фантазии подорвут устои общества… Они глаголов не знают».
И пополз по Израилю слух о второй иммунной системе, о каком-то летучем СПИДе и опасных «русских»… Многих под угрозой сокращения корзины вызывали в поликлиники и делали анализы на сопротивляемость организма к иррациональному. А один молодой американский врач из Бруклина немедленно защитил диссертацию «О секулярной парадигме русской пенитенциарной нервной системы», а другой «О вирусном феномене самовозгорания людей в результате ядерных войн в организме».
Но остальные специалисты, не разобравшись, испугались и составили предвзятый доклад правительству.
– Нет, им нечего нас бояться! – говорил высоко в небе Ширман. – Наша болезнь не носит агрессивный характер. Никаких эскадрилий, никаких стай, максимум – летать «клином»…
Но нет таких заболеваний, которые не лечат в Израиле… Министерство Абсорбции выделило деньги и в подземных лабораториях «Хадассы» создали жидкую вакцину.
Русскоговорящие психологи и врачи поднялись на воздушном шаре и крикнули в мегафон:
– Ширман! Вы же сотрудничали с Гончаруком из УКГБ по Полтавской области! У вас нет морального права руководить полетами больных!
– Нет, я чайка!.. – кричал из-за облаков Ширман. – Я – луч света!..
– Немедленно летите сюда! – звали в мегафон. – Мы сделаем вам укол, а потом дадим караван в престижном районе. Если не прилетите, санитары откроют зенитный огонь.
– Слышите, люди! – обратился к парящим в бездонной голубизне Ширман. – Дался им Гончарук! Какие уколы? Не надо больше слушать официальных лиц. Огонь они откроют… У нас уже другая ментальность! Мы звездные птицы! Мы трансиррационалы! Нам Космос распахнет объятья!..
Но пока он так кричал, Миша Кацнельсон, прячась за тучами, подлетел к воздушному шару и тихо укололся… А за ним, без лишнего шума, Рита Рабинович из Маалота, и семья Свинаренко из Кфар-Сабы.
Из гондолы воздушного шара им всем давали парашюты, а на земле чиновники, помогая гасить купол, сразу вручали ключи от караванов в престижных районах…
И когда Ширман охрип, повиснув в зените, и протер глаза, рядом с ним безмятежно покачивался на восходящих потоках лишь Соломон Гинзбург. А внизу вакцинированные репатрианты уже вовсю ругались с «Амидаром» и тащили в караваны сохнутовские кровати.
– Только мы с тобой и чайки, – горько проговорил Ширман, – и небо осталось для нас двоих…
– Говорите громче, а то я слуховой аппарат уронил, – попросил Соломон. – А где моя племянница Циля?
– А-а-а!.. – дико закричал Ширман. – А-а-а!.. – и, рванув ворот рубахи, взмыл в распахнутые объятья Космоса…
* * *
На этом можно бы поставить точку.
Но Ширман жив.
На Альфа-Центавра он работает кладовщиком на фанерной фабрике. Там все летают, а Ширман им выдает со склада магнитные ботинки, чтобы стоять у станков…
ТАТАРО-МАРГОЛИН
(К 90-летию со Дня рождения Д. Хармса)
Душным июньским вечером к Григорию в квартиру забрался бородатый араб Махмуд, который вместо мира принес завернутый в газету молоток, стукнул Григория по голове и убежал на территории.
Из-за дырки в голове у Гриши серьезно нарушилась граница между внутренним и внешним миром, а кабельное телевидение вдруг начало принимать его мысли в виде электромагнитного излучения и транслировать в цвете по сорок девятому коммерческому каналу. Григорий сидел на диване, а телевизор показывал торжественный парад, посвященный Дню Красного Мотэка. Физкультурники в штанах с лампасами несли на вытянутых руках флаги. Чеканя шаг, проходили девочки в длинных платьях с разрезами, за ними негры на сутулых плечах тащили фаллические символы, а позади, озираясь, семенили работники КГБ. Потом проехал поцарапанный «Мерседес» с бандитами и началась демонстрация трудящихся. Люди шли толпой с озабоченными лицами и несли портреты.
За сто долларов жена Григория пригласила частного доктора Зухера и пожаловалась ему на передачу.
– Это клинические симптомы постсионизма, – объяснил на иврите доктор. – Надо края раны смазывать израильским йодом и чаще менять носки.
– Зачем носки? – удивилась жена.
– Пахнут, – ответил доктор, забрал доллары и ушел, шаркая сандалиями.
С кабельного телевидения приехали разбираться русские журналисты Лифшиц и Надя Непомученко. Лифшиц был пьян и говорил на Израиль гадости, а трезвая Непомученко взволнованно шелестела в папке бумагами.
– Расскажите, как вы жили при социализме? – спросил Лифшиц, глядя на Григория влажными глазами.
– При социализме жил возле паровозного депо имени товарища Лазо, – рассказал Гриша, – а работал мастером на Пятой макаронной фабрике.
– Вы делали отверстия в макаронах?
– Делал, что прикажут, – ответил Гриша, закурил и выпустил дым через дырку в голове.
– И что вы можете объяснить по поводу парада и демонстрации трудящихся, которые наши зрители смотрели вместо «Санта-Барбары»?
– Праздник был, понял? Потом люди выпивали-закусывали, а ответственные сдавали портреты на грузовик.
– А кто бандитам «Мерседес» поцарапал? – бойко спросила Непомученко.
– Ну, хулиганы. Бандиты – они ж тоже люди. Вы так интересуетесь, или по делу?
– Хозяин хочет купить вашу телепатию на рекламное время, – сказал Лифшиц. – Колготки там, женские прокладки и все такое…
– Не продается. Это результат травмы молотком.
– В тюрьму посадят, – предупредила Непомученко. – Наш адвокат уже все на пленку записал.
– Ну и дурак, – ответил Григорий. – В Израиле свобода мысли.
– Ой, а вы, случайно, не интеллигент? – всплеснула руками Надя.
– Русский он, – вступилась за Гришу жена. – А по паспорту Марголин Григорий Самуилович.
Вечером Григорий выпил санрайдеровского чая с медом, сто грамм и прилег в тапках на диван, а телевизор начал показывать картины из жизни какого-то Зюни Вытыщенко. Зюня лежал на сцене в кровати и издавал звуки фабричной сирены, а в изголовье бородатый режиссер кричал на него в рупор:
– Громче! Не верю!..
Когда Зюня загудел изо всех сил, из-за ситцевой занавески вдруг повалили рабочие в грубых ботинках и толпой пошли на фабрику.
– Давай монолог, скотина! – потребовал режиссер.
Зюня сел на постели и, пригладив волосы, произнес:
– Я – Зюня Вытыщенко. А если б моя фамилия была Тыщенко, я б давно, бля, капиталистом был. Это вопрос генетический.
В зале захлопали.
Гриша потрогал дырку в голове и сделал телевизор громче.
С экрана ведущий сообщил, что трансляция телепередач ведется Григорием Марголиным, технический редактор араб Махмуд.
После Лившица и Непомученко к Грише утром приехали полицейские. На иврите они сказали, что обязаны пресечь незаконные трансляции и изъять передающую аппаратуру.
– А я что, – пожал плечами Гриша. – Это голова так работает.
Полицейские надели Грише на голову наручники и отвезли в следственную тюрьму. А жена сейчас же побежала к известному русскому адвокату.
Гришу заперли в камеру к бывшему шпиону, который обвинялся в оголтелом шовинизме, руководстве русской мафией и влиянии на средства массовой информации.
– Разве ж так влияют! – орал он на Гришу. – Родина доверила ему выехать в Израиль, арабские товарищи пробили брешь в преграде между реальностью и его внутренним миром, а он из своей головы устроил рупор томления духа и проходную для пролетариев!
Гриша не ответил, но обратил внимание, что у бывшего шпиона вместо носа клюв, расстроился и позвал дежурного русского полицейского.
– Клюв – это на иврите клетка, – объяснил полицейский. – По Зощенко.
– Дурак, не по Зощенко, а по Фрейду. Это сам Зощенко был фрейдист, – ответил Гриша, замолчал и до самого суда больше ни с кем не разговаривал и не сотрудничал со следствием.
Русский адвокат, к которому побежала Гришина жена, хотя и родился в Израиле, но взялся защищать Григория бесплатно, назло широкой общественности.
– Меня интересует знать, или вы нарочно выкидываете эти фокусы? – тихо спросил он Гришу перед процессом.
– Я привидениями страдаю, – тоже тихо ответил Гриша. – Может, и на суде болеть буду…
На процессе Гриша сидел за специальным столом вместе с адвокатом, а за другим столом развалились присяжные студенты ешивы Петренко, Олейник и Кравцов. Сначала разбирали дело о каких-то могилах и заслушивали показания старцев о смерти.
Старцы лживыми голосами пели райские песни, а когда прокурор по фамилии Какабойниц их обличал, кусали его желтыми зубами за указательный палец.
– Безобразие! – сказал адвокат, и хотел заткнуть Грише дырку в голове карандашом, но Гриша увернулся.
Тем временем в зал внесли мертвого обвиняемого в очках и коричневом пальто. Обвиняемый снял очки и тут же заявил отвод составу присяжных.
– У них же чума в религиозном квартале, – сказал он. – Все беременные. Как представитель мертвых меньшинств, требую голубого суда!
Тогда Гришин процесс отложили и Гришин адвокат выступил в фойе перед корреспондентами.
– Конечно, мой клиент невиновен, – сообщил он. – Просто, как жертва террора, он имел постсионистское осложнение – своим внутренним умом, а не ногами ходить в гости к абонентам сорок девятого канала… В деле есть заключение профессора Зухера.
– А незваный гость хуже татарина, – сказала одна корреспондентка в оранжевых рейтузах, которая из-за Гриши не досмотрела две серии «Санта-Барбары».
– Мой подзащитный не татарин, а Марголин, – сухо ответил адвокат и ушел пить кофе в уличный буфет.
Тогда другая корреспондентка, в зеленых рейтузах, напечатала в своей газете, что татарины и Марголины – все русские, приехали в Израиль, сдурели, а теперь хотят, чтобы сдурели и остальные.
Эта газета попалась покусанному прокурору Какабойницу, который в пятидесятом году изучал в Симферополе крымское право.
– Я сразу понял, что Гриша – татаро-марголин! – заявил он на процессе. – Поэтому в приговоре требую срочно напихать ему в голову изделий Пятой макаронной фабрики, чтобы через дырку не проникла мысль установить в Израиле иго!..